Вячеслав Шалыгин - Противостояние

Но так считал лично Кольцов. Чины помладше и с меньшим опытом по-прежнему придерживались устоявшихся заблуждений: одни «тараны», другие – артисты из погорелого театра. На памяти Кольцова исключения встречались раза три-четыре и составляли их только такие зубры, как Гелашвили.

– В марте сто пятьдесят будут отмечать, – бурчал Галимов. – Опять в Канаде. Хотя бы финал посмотреть. С этой работой… хрен что увидишь!

– Все круглые даты наши выиграли, – Гелашвили между делом проверял ИПП. – У меня дома запись финала столетия заставкой на всех проекторах идет. Знаешь, такой оцифрованный вариант, в восемнадцатом его объемным сделали.

– Знаю, – Галимов кивнул. – У меня в архиве есть. Когда Илья в камеру кричит: «Это тебе, Россия!» Дрожь по телу, как цепляет.

Кольцов слабо понимал, о чем толкуют товарищи, но подозревал, что ничего опасного для основной миссии в их разговоре не было. Скорее всего, капитан-разведчик и сержант сошлись на почве спорта. Если вспомнить, что Гелашвили всегда бредил хоккеем, речь, видимо, шла о нем.

– А у меня дед играл, – признался сержант.

– Знаю, – ответил Щука. – У меня тоже. И в то же время. Только чемпионами они в разные годы были.

– Это понятно, – сержант усмехнулся. – Хорошо раньше играли. С финтами, жестко, красиво. Теперь не то. Скорости вдвое выше, а техника не та. Хотя… может, так только кажется?

– Раньше и небо было выше, и вода мокрее, – Галимов попрыгал, проверяя подгонку снаряжения. Ничего не брякало. – Я готов! Господин капитан, пора?

– Так точно, – Кольцов прекратил вслушиваться в их треп. – До выхода пять минут. Сержант, проверить оружие и снаряжение!

– Есть! Становись! – Гелашвили слегка подтолкнул замешкавшегося морпеха Герасимова, окинул орлиным взглядом строй (смотрел искоса, поскольку вместо одного глаза у него серебрился металлический кругляш стабилизированной «заразы») и приказал: – Попрыгали!

Привычную и понятную команду выполнили все, кроме опять же Герасимова. Он смотрел на Гелашвили, как баклан на селедку в банке: вроде бы рыба, а как ее проглотить – непонятно. Примерно в таком ключе сержант и сформулировал вопросы к прикомандированному бойцу морской пехоты.

– Чего объективами семафорим, матрос? Чесать тебя якорем между пятками! Приказ неясен? Бушприт тебе в корму! Прыгать – это значит сначала подать тело вверх, с отрывом от почвы, а потом вниз, до полного контакта с ней же. Понял? Конец с мусингом тебе в глотку!

– Э-э…

– Не слышу!

– Да.

– Еще раз!

– Так точно! – наконец сообразил Герасимов.

– Другое дело, – Гелашвили смягчил интонации: – Вот ведь повезло. Восемьдесят кило морской капусты привалило. Этой, как ее… ефрейтор Анисин, как по-умному?

– Ламинарии, – подсказал Анисин, иронично глядя на морпеха.

– Во-во, – сержант тоже смерил Герасимова насмешливым взглядом. – Вас в Крыму вообще чему-нибудь обучали? Ну, хотя бы строем ходить.

– Так точно! – как-то неубедительно, словно новобранец, выпалил морпех.

– Какой там, – негромко возразил рядовой Касутин. – Хохлушек по набережной выгуливали вместо строевой подготовки.

– Выгуливают домашних любимцев, рядовой, – строго поправил его Гелашвили. – А девушки, пока не женишься, любимицы не совсем домашние. Улавливаешь?

– А когда женишься, они уже и не любимицы, – добавил Анисин.

– Вот, – Гелашвили поднял указательный палец. – Р-равняйсь! Смирно! Господин капитан, группа к боевому выходу готова! Сержант Гелашвили.

– Вольно, – Кольцов на миг задержал взгляд на Галимове.

Разведчик, как и полагалось, стоял в сторонке, на команды сержанта не реагировал, не по чину, однако держался нормально, без вызова. Просто так полагалось, стоять отдельно, и он выполнял требования Устава. Без выпендрежа. Кольцову этот проводник уже почти нравился.

Командир группы махнул Гелашвили: «Не в ногу шагом марш!»

Сержант развернул строй направо и озвучил команду Кольцова.

Капитан, все так же специальными жестами, отдал еще несколько приказов, и Гелашвили мгновенно перераспределил бойцов по местам в походном строю. Галимов пошел впереди, Анисин за ним. На несколько шагов отстали Кольцов, Герасимов и Касутин. Сам Гелашвили двинулся замыкающим.

Пока группа поднималась из подземелий наверх, пробиралась сквозь горелый бурелом и перешагивала через поваленные памятники Троекуровского кладбища, а затем форсировала затопленную грязной водой улицу Рябиновую, все молчали. Даже Герасимов только сопел и вздыхал, когда приходилось в очередной раз входить в холодную воду почти по пояс. Такая реакция морпеха на привычную, казалось бы, стихию вызывала удивление, сержант Гелашвили даже покачал головой, но на этот раз обошелся без воспитательных речей. Сержант списал странности поведения прикомандированного на брезгливость. Грязная жижа из разлившейся Сетуни – это вам не чистая водица из Черного моря.

После форсирования Рябиновой, когда группа выбралась на секретную тропу и потопала строго на север, морской пехотинец выглядел как болотное чучело. Так измазаться грязью нужно было еще умудриться.

Ближе к Можайскому шоссе местность стала посуше, но легче бойцам не стало. Небольшое количество глубоких луж, трещин в земле, заполненных водой до краев, и каналов, которые образовались на месте провалившихся городских коммуникаций, компенсировалось общим паршивым состоянием почвы. Проще говоря, там, где закончилась жидкая грязь, началась грязь густая и липкая.

Как и прежде, кое-где среди моря грязи торчали островки асфальта и бетона, но прыгать с одного островка на другой представлялось занятием утомительным и неблагодарным. Увлекшись прыжками, можно было серьезно отклониться от маршрута, да и времени на этот аттракцион тратилось больше, чем на тяжелый и нудный рейд по грязи напрямую. Кроме того, существовали две опасности: что заметят биомехи и что один из островков окажется ловушкой. Такое случалось довольно часто и как раз в этих местах.

С виду островок был асфальтовый, разве что подозрительно сухой посреди вечной слякоти, а наступишь – кранты. Ноги проваливаются по колено, вроде бы неглубоко, но высвободить их из асфальтового капкана нет никакой возможности. Ни своими силами, ни при помощи сервоусилителей, ни если помогут товарищи. Даже подъемным краном не вытянуть. И вместе с куском «асфальта» не вытащить. И вообще, проклятая ловушка так сдавливала ноги, что, если ничего не предпринять, могло развиться серьезное осложнение, от которого человек рисковал и вовсе загнуться. Если не от жуткой боли, то от каких-то других дел – Кольцов не помнил сути, запомнил только название «краш-синдром». Единственный выход – ампутация.

Кольцов лично встречал двоих несчастных, угодивших в «трясину», как военные называли эти ловушки. Одному хватило накоплений на приличные протезы, а второй ездил в инвалидном кресле. Зрелище жалкое.

Брести по колено в грязи тоже опасно, жижа кишела мелкими скоргами, но эти твари хотя бы не отрывали конечности. Могли «ужалить», могли порезать, даже сломать кость могли, но не более того. В общем, гуманно вели себя мелкие железки.

Пересекать Можайское шоссе пришлось по сложной траектории. Асфальт напоминал крупную терку, его словно пробили вылезшие из-под земли гигантские гвозди. Пробили и исчезли, оставив в дорожном полотне дыры с рваными краями, торчащими вверх на метр, а то и больше. Причем дыр этих имелось неимоверное множество, и маневрировать между ними было очень сложно. А в некоторых местах даже нереально, поскольку дыры сливались в один большой провал, огороженный асфальтовым «забором» с неровными острыми краями. Дело осложнялось тем, что над дырами поднимался густой зеленоватый пар, слегка светящийся в темноте и в ветреную погоду застилающий не только шоссе, но и его окрестности. Нехорошее местечко. Правда, имелись здесь и плюсы. Например, среди ям не разгуляться и биомехам.

– А откуда пар? – спросил Герасимов, пытаясь заглянуть в ближайший провал.

– Отставить, – приказал Гелашвили и дернул морпеха за рукав. – Пары ядовиты.

– Я же в маске.

После того как вывалялся в грязи по самую макушку, Герасимов решил не форсить и привел экипировку в полное соответствие требованиям Устава. Застегнул шлем, надел маску и взял импульсник в руки.

– Маска у тебя от заразы, а это газ. Шагай вперед, любознательный ты наш. Да бодрее шевели веслами, морячок, небось не на прогулке! Чего смотришь? Вопросы?

Дополнительных вопросов у Герасимова не возникло. Отношение спецназовцев ему не нравилось, это было видно по недовольному взгляду, но морпех глотал пилюли безропотно. Даже когда на улице Молодогвардейской группа едва не напоролась из-за беспечности Герасимова на биомехов, и сержант отвесил морячку оплеуху, рядовой промолчал.

Лишь когда впереди в предрассветных сумерках стали различимы вздыбленные пролеты Крылатского моста, Герасимов не выдержал и нарушил обет молчания.