Единый - Александр Цзи
Столик находился у хромированных перил, за которыми открывался вид на вестибюль на первом этаже и два эскалатора. Я потягивал кофе и посматривал по сторонам.
Кого-то надеялся увидеть?
А черт его знает!
В какой-то момент в глаз попала ресница, и я заморгал. В поле зрения появились и тут же пропали знакомые иконки допартов.
Я выпрямился, задрожав с головы до ног. Это были те самые допарты, которые я насобирал в Поганом поле. Знак Урода, Знак Морока, Знак Дольмена и Знак связи с умботом Ивой.
— Ива? — позвал я негромко. — Ты меня слышишь?
На долю секунды возникла уверенность, что сейчас Ива мне ответит, но никто не ответил.
Что это? Шиза крепчает? Или все-таки Поганое поле — не трип, равно как и Эра Тельца — не глюк?
От мучительно-лихорадочных размышлений заломило в висках. Я зажмурился, открыл глаза и встретил пристальный взгляд Витьки, стоящего напротив.
***
Я заморгал — выглядел при этом, должно быть, совершенно по-идиотски.
Безумие — это не когда ты его признаешь или отрицаешь. Настоящее мучительное безумие — это когда ты никак не поймешь, свихнулся ты или нет.
— Привет, — сказал я, не слыша себя.
— Откуда я вас знаю? — уверенно спросил Витька.
Он был одет в обычные молодежные шмотки, но шмотки эти явно купили не где попало, а в крутых брендовых бутиках. И живописно взлохмаченные волосы казались сейчас результатом работы стилиста. Витька, несмотря на худощавое телосложение, создавал впечатление пресыщенного сынка очень состоятельных родителей; этакий “золотой ребенок”.
Глядел он на меня сверху вниз, прищурившись и скривив губы, будто я чем-то сильно ему досадил.
— Как тебя зовут? — вместо ответа спросил я.
Пацан помолчал, раздумывая, отвечать или нет, и если отвечать, то что именно. Наконец спокойно сказал:
— Виктор. А что? Мы знакомы?
— Смольянинов? — уточнил я.
На сей раз лицо Витьки дрогнуло. Наверное, я и сам взволновался.
Не может ведь быть столько совпадений!
— Слушай, откуда ты меня знаешь? — чуть ли не просительно протянул Витька, переходя на “ты”. — И я откуда тебя знаю?
— Я… — начал я.
Трудно объяснить в двух словах все, что со мной — нет, с нами! — случилось. А еще труднее подвести под рассказанное хоть какое-то рациональное обоснование.
Что-то произошло. Видимо, ткань реальности треснула, и я начал проваливаться в прореху. Не все так просто, как представлялось поначалу. Я не сошел с ума, Поганое поле не трип, а Эра Тельца не глюк. Кажется, оба мира реальны, пропади они пропадом! А умерший в одном мире мальчишка жив-здоров в другом.
— Что тут такое, Виктор? — раздался позади меня голос.
Я повернулся. За мной стоял мужик лет сорока, крупный, широкоплечий, с бульдожьей физиономией. На Витьку совсем не похож.
Витька раздраженно сказал ему:
— Матвей, я же просил тебя подождать в машине!
— Твой отец просил приглядывать, — оправдывался Матвей, который был, насколько я понял, личным водителем Витьки. — А ты каждый день сюда приходишь, ничего не покупаешь…
Он подозрительно оглядел меня.
— Этот тип тебе что-то продает? — невежливо осведомился Матвей у Витьки, имея в виду меня.
— Ничего он мне не продает. Иди в машину. Ну?!
Последнее резкое “Ну?!” сработало. Матвей посмотрел на мальчика, потом на меня, поиграл желваками и, развернувшись, удалился.
Наверное, ему было очень скучно, раз он нарывался на скандал или драку посреди ТРЦ. Или это был обычный стиль поведения, от которого его пока что никто не отучил.
Мне даже было бы интересно с ним побороться. Пожалуй, при желании я мог бы зашвырнуть этого двуногого бульдога за перила. Но это ничем хорошим не кончилось бы.
— Щас отцу позвонит и настучит, — скривился Витька. — Лан, я пойду… — Но не тронулся с места. — Тебя ведь Олесем зовут?
— Олесь Панов собственной персоной, — сказал я.
У Витьки перехватило дыхание.
— Я тебя видел во сне, — признался он шепотом, предварительно оглядевшись. — Много раз… Один и тот же сон… Мы ехали в какой-то машине дурацкой…
— Наш мусоровоз не дурацкая машина, — перебил я. И тут же сник. — Она взорвалась…
— Как это случилось? — заинтересовался пацан и подсел ко мне.
Наша беседа начинала смахивать на диалог двух пациентов дурдома. Но я, несмотря на это, испытал сильный душевный подъем. Он помнит!
— Решетников предал нас… подсунул батарею, которая оказалась на самом деле бомбой.
Витька наморщил лоб, стараясь вспомнить.
— Вот старый хрыч, — вырвалось у него.
— Так ты помнишь, что он старый? Я ведь не говорил про его возраст!
Я подпрыгивал на стуле, не в силах усидеть. Мимо проходили немногочисленные люди, но не обращали на нас внимания.
— Помню старика… Он изобретал разную фигню…
— Верно!
— Подожди, — сказал Витька, — так нам обоим один и тот же сон снился? Общий на двоих типа? Мы с тобой телепатические близнецы?
— Не все так просто. Я и сам до сих пор не пойму. В том мире, который ты считаешь сном, ты погиб, Витька. И попал сюда. Потом, кажется, и я взорвался вместе с мусоровозом и тоже…
— …попал сюда, — договорил за меня Витька. Теперь, перестав кривить губы и брезгливо морщиться, он стал больше похож на себя прежнего. — Может быть, мы реинкарнировали из другого измерения?
— Как это?
— Ну, эти тела — вроде аватаров. А мы как призраки, мотаемся туда-сюда.
— А почему тогда наши аватары похожи друг на друга, хотя из разных миров?
Витька почесал затылок.
— Вот этого не пойму. — Он заглянул за перила вниз, в сторону стеклянных автоматических дверей. — Ладно, пойду, а то Матвей кипиш поднимет на пустом месте. Давай, я запишу твой номер. Созвонимся и обсудим все в спокойной обстановке.
Последнюю фразу он явно повторял за кем-то — скорее всего, за отцом, богатым и деловым человеком, который часто созванивается и обсуждает дела в спокойной обстановке.
Записав на свой айфон мой номер, Витька сказал, поднявшись:
— Кстати, моя фамилия не Смольянинов, а Резчиков. Смольянинов — фамилия моего биологического отца. А я живу с матерью и отчимом. Хотя зачем я тебе это рассказываю? Ну все, пока!
И, не дожидаясь реакции, побежал к эскалатору, движущемуся вниз.
Я остался сидеть на месте и переваривать.
Значит, его мать разошлась со Смольяниновым и вышла замуж за другого. Теперь живет и, видно, как сыр в масле катается.
Помниться, “оригинальные” Смольяниновы из 37-го Посада вечно лаялись, ненавидя друг друга. Но продолжали жить вместе, потому что таков закон Вечной Сиберии. Браки,
