Добрым словом и револьвером - Алексей Махров
Часть 1. Глава 2
Глава 2
Рассказывает Император Николай II
Часовые делают «на караул», и мы выезжаем из Кремля. Машина идет не более двадцати километров в час. Это не потому, что тачка не может быстрее или водитель не умеет ездить, а всего-то лишь потому, что иначе лейб-конвою за мной верхами не угнаться. Честно говоря, таскаться по Москве с черепашьей скоростью мне изрядно поднадоело! Пора бы уже Гревсу пересадить охрану на грузовички «Самара». Или даже бронетранспортеры «Вепрь». Да, на «броне» так даже солиднее будет! И штурмовой «Медведь» для комплекта! Нет, два «Медведя», причем один из них — пушечный! Вот тогда к несущемуся по улицам кортежу никто и близко не подойдет!
Мы выезжаем через Спасские ворота. Мне захотелось посмотреть на Охотный ряд, насладится его гомоном, суетой. Почему-то всегда, когда я попадаю на Охотный, во мне вспыхивает что-то такое в душе… Не знаю, как сказать, но всегда ощущение такое, словно прикоснулся к чему-то забытому, родом из детства. Хотя мое детство ну никак не могло иметь касательства к Охотному ряду. Его ведь задолго до меня того-с…
Полностью опускаю стекло дверцы. Горожане без страха подходят к медленно ползущему автомобилю, громко желают императору здоровья и долгих лет жизни. Женщины протягивают своих детей, словно для благословления. Нет, пожалуй, насчет бронированного сопровождения я погорячился! Или опять паранойя взыграла? Можно ведь без охраны… Или с минимальной охраной, человек десять… Народ ведь меня любит!
Вот остался позади Манеж, к которому еще не приложил и, надеюсь, никогда и не приложит свои шаловливые ручонки «гениальный» скульптор — дитя Кавказа, и мы сворачиваем на Воздвиженку… Батюшки мои, а народищу-то, народищу!.. Нет, если так и дальше пойдет — придется, по методе ХХ века, расчищать улицы для проезда императорского кортежа. Да и безопаснее будет… Блин, опять я про безопасность!
Именно в этот момент, когда мне в голову приходит мысль о приобретенной паранойе, на улице гремит выстрел. Выстрел? Это было настолько неожиданно, что сначала я решил — это лопнула шина. Или кучер проезжающего мимо ландо щелкнул кнутом. Но тут грохнуло еще несколько раз — чуть ли не полдесятка стрелков торопливо освобождали барабаны своих «Кистеней». Явно не «Клевцов» — те молотят гораздо громче. Да, что же это? Покушение?!!
По кузову «Жигулей» простучали несколько пуль. Машину резко бросило вправо. Черт, нам что — покрышку продырявили?.. И не одну — правый борт ощутимо «присел». Вот ты ж бляха-муха!.. Нас несет боком прямо на стену дома, хорошо хоть скорость невысокая и впечататься так, чтобы автомобиль в лепешку, а пассажиры — всмятку, не выйдет. Но удар все равно на несколько секунд вышибает из меня дух. Пока я, как вытащенная из воды щука, хватаю ртом внезапно ставший слишком плотным воздух, сзади загремели автоматные очереди, послышался дикий казачий свист. Это лейб-конвой вступает в игру. Интересно, а я чего сижу, как контуженный? У меня ведь тоже оружие есть! В кармане мундира лежит никелированный револьвер «Стилет». Вот сейчас достану и…
Додумать я уже не успеваю. И хоть что-нибудь сделать — тоже. Дверцы «Жигулей» распахиваются одновременно с обеих сторон, и в салон влетают Шелихов и урядник Брюшкин. Они мгновенно валят меня на пол салона, и, прикрыв своими телами мою царственную особу, хором орут на водителя:
— Назад! В господа бога, душу, мать! Назад!
Но водила и без их криков уже сдает назад и на продырявленных шинах ползет прочь, надо полагать — к Боровицким воротам. Тут по кузову щелкает еще несколько раз. Мне на голову сыплются мелкие осколки закаленных стекол, тело урядника обмякает, движок «Жигулей» начинает «троить». Лязг «голых», полностью «разувшихся», стальных колесных дисков заполняет, кажется, весь салон. Шелихов тихонько матерится, водитель громко читает молитву, только Брюшкин молчит, всё сильнее придавливая меня к полу.
Сразу за Боровицкими воротами меня, наконец, отпускают и позволяют сесть на сидение. Я торопливо извлекаю из кармана револьвер, который так и норовит зацепиться курком за подкладку мундира. Но явной опасности уже нет — с пассажирского места видны только спины моих бойцов и кремлевские стены. Тогда я вылезаю из «Жигулей» и, машинально отряхиваясь, смотрю по сторонам. Нихренассе!!! Автомобилю здорово досталось: в правом борту почти десяток пробоин, покрышки остались где-то на Воздвиженке, в толстом лобовом стекле — пара пробоин, а более тонкие боковые стекла отсутствуют, вернее — полностью осыпались осколками. Снятому с меня уряднику подоспевшие конвойцы уже закрывают глаза — три пули, предназначавшиеся мне, Брюшкин принял на себя. Ого! А у меня-то, у меня!.. В фуражке зияет дыра — точно над переносицей! Парой сантиметров ниже — и пораскинул бы я мозгами!
— Любимый! ЛЮ-БИ-МЫЙ!! — к машине вихрем несется, наплевав на все условности, Татьяна.
Подлетев к машине, она вцепляется в меня и начинает тормошить и ощупывать:
— Ты ранен? Скажи, где у тебя болит? Что они с тобой сделали? Кто это сделал?!
Неожиданно, ее взгляд натыкается на труп Брюшкина. Она расширенными глазами смотрит на кровавую лужу, натекшую из-под тела урядника, бледнеет и начинает медленно оседать. Я подхватываю ее:
— Родная, все хорошо. Умоляю тебя, не волнуйся! Все уже хорошо!
Одновременно я ухитряюсь прошипеть в сторону Егора:
— Какая сука сообщила ей о покушении? Отыщу — семь лет лечиться будет! И не вылечится!..
К вечеру всё, наконец, успокаивается. Командующий Московским военным округом генерал-лейтенант Келлер отменяет введенное в суматохе военное положение; начальник моей личной охраны, генерал-майор Гревс переводит Кремль, наконец, с чрезвычайного режима охраны, на усиленный, а ведомство Васильчикова уже приступило к работе с захваченными на месте засады. Живьем удалось взять троих. Интересно, кто на сей раз постарался? Хронокаратели, англичане, недорезанные анархисты-социалисты?
Нет, все-таки правильно я утром придумал: мой картеж теперь будет ездить по городу только на броневиках! А с любящим меня народом буду общаться только в лице его представителей — пропущенных через тройной «фильтр» «лучших людей»
