Елена Сидоренко - (Не)люди (СИ)
Но как с этой Ниной заговорить? Что вообще делать? Там, в лаборатории, все произошло само собой, а здесь все совсем по-другому. У девочки заурчало в желудке, и она остановилась, слегка краснея и хватаясь за живот.
— Хочешь есть? — Куд, обрадованный внезапно полегчавшим воздухом, перевернулся. — На вешалке сумка висит, достань из нее печенье. Прямо, в сторону. В левом кармане под клапаном, нащупала?
— Ага. Спасибо, — Нина, смущенно бормоча, выудила раскрошенное печенье, припрятанное матерью Куда, которую не заботило, каким образом он будет оттуда это печенье доставать, и захрустела. — А ты будешь?
— Давай, — согласился мальчик и, скатившись с кровати, подошел к девочке, сев рядом. — Не двигайся. Я сам буду наклоняться. Папа всегда так делал.
И они, сидя на полу возле двери, ели печенье. Одной рукой Нина выуживала крошки для себя, другой — кормила Куда, держа ладошку на уровне локтя. Обоим было в новинку все происходящее, но это их и подбадривало. Они одинаковые. А значит, почти родные. Они с самого начала не задавали друг другу вопросов о том, каково это — не видеть или не иметь рук. Как-то само получилось, будто им это было не нужно. А может, неинтересно.
А может, они просто забыли об этом в водовороте переезда. Они были детьми, которые задают вопросы взрослым и совсем не задают их друг другу.
Запись первая. Ноябрь. Истоки и карандаши
Оз никак не мог проснуться. Что-то не отпускало его, умоляло остаться. Озу казалось, что если он проснется, то упустит нечто важное, какой-то ответ на еще не заданный вопрос. Мальчик уже почти дотянулся до дна сновидения, где слышались музыка, голоса и радость, пробирающаяся под кожу, где пахло солнцем и улыбками, а чьи-то руки обнимали шею. Этот сон почти удалось достать, но вместо того, чтобы ухватиться за него, мальчик распахнул глаза, зажмурившись от яркого света, ударившего в лицо. Что-то в последний момент вытолкнуло его, и он услышал отчетливое: «нужно вернуться к истокам!», почему-то прогремевшее голосом Смотрителя. Ему было невдомек, что это означает. Оз никогда не видел таких странных снов, но чувствовал, что этот вернется к нему еще не раз. Может, виной этому дневник ребенка, который он читал всю ночь?
Через три минуты после пробуждения мальчик, все еще валяющийся на смятой постели, услышал шум. Зашипели двери, и в Комнату въехала Эмма. Запахи солнца и уюта растаяли, руки исчезли, а голоса смолкли, будто Эмма раздавила их своими колесами, размазала по полу. Она как-то недовольно плюхнула поднос с завтраком на стол, а потом, уперев руки в бока, осуждающе уставилась на Оза, сжав тонкие губы в полоску. Часы показывали половину первого дня.
— Я честно лег сразу, как ты ушла, — он попытался улыбнуться, но Эмма продолжила смотреть на него. Каким образом Озу удавалось различить эмоции за линзами механических глаз, даже для него оставалось загадкой. Но, тем не менее, он отчетливо видел каждый оттенок эмоций Эммы, и ему вовсе не приходило в голову то, что их у нее в принципе не может быть. Она — дроид. Он — человек. Ребенок, которого не интересует техническая сторона его няньки.
— Ты лег в половину четвертого утра. Я ушла в одиннадцать.
Слова были хлесткими, металлическими, хотя Эмма редко говорила таким голосом. Озу не нравилось дребезжание, он не единожды говорил ей об этом, но сегодня дроид была, судя по всему, сильно зла, раз начала дребезжать. Оз промолчал, не зная, что сказать в оправдание и нужно ли вообще что-то говорить. Мальчик сильнее натянул одеяло на плечи, полагая, что Эмме вскоре надоест прожигать в нем дыру. Конечно, ему было известно, что она в курсе его чтения допоздна. Он знал, что Эмма следит за ним круглосуточно. Не она, так Вторая. Не Вторая, так Первая. Оз уже давно научился их различать, хоть внешне они и были абсолютно одинаковыми. Характеры-то совершенно разные.
А Эмма-03 между тем проехала к шкафу и сгрузила в него чистое белье, привезенное вместе с завтраком. Затем, демонстративно игнорируя Оза, вернулась к столу и начала расставлять посуду. Тарелка с остывшим омлетом, кружка с холодным молоком, подсохший хлеб и растаявшее масло, растекшееся по блюдцу. Все это дожидалось Оза с десяти утра, и Третья даже не собиралась греть или менять завтра. Она решила, что пусть мальчишка ест холодное, раз не встал вовремя.
— А знаешь, — Оз отвлек ее от беззвучного ворчания и, когда она подъехала ближе, доверительно наклонился, — я видел странный сон. Про не-людей и людей. Там были дети, я даже слышал их голоса! Мне кажется, это неспроста. Еще я слышал фразу: «нужно вернуться к истокам». Мне кажется, это знак, что надо наконец что-то делать.
Эмма изобразила вздох и потянулась за стаканом с молоком.
— Ты слишком много читаешь на ночь. И если бы чего нормального читал, так нет, отчеты…
— Не отчеты, а дневник! Настоящий дневник какого-то ребенка не-человека, мне вчера Пятая дала почитать! — и мальчик, проигнорировав молоко, схватил из-под подушки потрепанную тетрадь с пожелтевшими от времени и пыли ветхими листами. Эмма про себя отметила, что этой вещице явно больше ста лет. И сохранилась она на удивление хорошо.
Для Оза этот дневник был настоящей находкой. Прикоснуться к кому-то, кто с тобой примерно одного возраста, кто понимал тебя еще добрую сотню лет назад — Озу было четырнадцать, а ребенку, судя по всему, — столько же. Может, чуть больше. Не то что Смотрителю, которому уже сто шестьдесят четыре… Это было настоящим волшебством. Оз с самого рождения рос под наблюдением сотни камер, датчиков и трех дроидов, которые ни на секунду не оставляли его одного, даже если были за пределами Комнаты. Даже если он выходил за пределы Комнаты. Он никогда не оставался один, но в то же время порой ему было до слез одиноко, потому что вокруг него, кроме Смотрителя, в Лабораториях не было никого живого. Ни одного человека или не-человека. Поэтому дневник ребенка прошлого века стал для Оза настоящим спасением, и он прочел его на одном дыхании, всего за ночь.
Мальчик знал, что он единственный человек на планете, и ему недоставало живого общения.
Когда ему исполнилось десять и он начал размышлять о своей роли в мире, Оз начал задавать вопросы. Но дроиды не могли на них ответить, и мальчик обратился к Смотрителю — старому мудрому киборгу не-человеку. Озу казалось, что старик знает все на свете, и поэтому не побоялся задать главный, самый важный вопрос:
— Почему людей больше нет?
Тогда это ввело Смотрителя в ступор. А маленький Оз ждал. У него с детства была потрясающая способность правильно формулировать вопросы. «Почему людей больше нет?» — на такое не ответишь одной фразой. И не-человек тогда решился. Он не побоялся рассказать мальчику всю правду, которая только была доступна детскому пытливому сознанию. Он рассказал о страшном событии, которое произошло больше ста пятидесяти лет назад, — люди, не знавшие покоя и осторожности, создали неизвестный науке вирус, придумывая очередное «лекарство от смерти».
— Благими намерениями вымощена дорога в ад! — сказал тогда Смотритель. Он пригрозил Озу механическим пальцем и вздохнул, вызывая на экране карту мира и показывая распространение вируса. — Этот путь смогли проследить только спустя четыре с половиной года после начала заражения. Его назвали 1574G — U. Создали в стране, которая когда-то называлась… — Смотритель замолчал, и мальчик понял, что киборг забыл название той страны. Озу тогда показалось, что Смотритель ужасно стар, хотя внешне он выглядел не старше семидесяти благодаря протезам, имплантам и своему долголетию. Оз знал, что нормальные люди так долго не живут. По фотографиям, книгам, фильмам.
— А как это случилось? Ведь если это так опасно, этому не позволили бы расползтись. Эммы говорили, что все опасное запирают в клетки.
— Не знаю, — честно признался Смотритель. — Но определенно тому были причины. Клетки просто так не открываются.
— Клетки на замках, — согласился Оз. — Вот таких! — и показал руками огромный амбарный замок, заставив Смотрителя улыбнуться.
— Но тогда клетка открылась. И начали рождаться мы, внешне очень похожие на людей, но отличающиеся генами.
— Что такое гены? — перебил Оз, и Смотритель нахмурился, думая, как ответить и на это. Все-таки насколько меткий вопрос задал этот мальчишка… Но рано или поздно ему пришлось бы рассказать все Озу.
Смотритель был не-человеком — так люди стали называть рождающихся существ. Он был, как и тысячи ему подобных, беспол и бесплоден. Долгожитель и инвалид — все не-люди имели какой-то изъян. Исключений было слишком мало, чтобы брать их в счет. И люди их ненавидели. Не сразу, но с каждым годом отношение их становилось все хуже. Люди исчезали и во всех бедах винили своих странных детей. Их истребляли, уничтожали, преследовали. И не-люди ненавидели людей. Но были и те, кто прятал и спасал бесполых, и не-люди любили их. Смотритель был из последних. Его не убили, а приютили и сберегли — и он полюбил людей так, как только человек может полюбить человечество. Смотритель лелеял надежду возродить тех, кто спас его. Хотя бы как вид. И вся надежда лишь на Оза — первого «истинного», чей набор генов соответствовал человеческому.
