Дмитрий Матяш - Изоляция
Но вот, стоя у обманки с амбарным замком, в который раз пытаюсь вспомнить — в каком именно схроне у меня припасен мешок муки? И прихожу к однозначному выводу: мука мне нужна. Тут вопрос в другом.
Конечно, Рябцев прав, зима — не тетка. Это в позапрошлом году, сразу по окончании эвакуации, когда мы еще не считали себя брошенными на произвол, обошлось так-сяк. Даже «доги», помню, самым бедовым крупу и сахар с охраняемых складов раздавали. Пайки, правда, кошке на лизок, но все-таки. А вот уже прошлой зимой пришлось нам тут всем несладко. Знаете ли, мало кто оказался готов к подобного рода трудностям, ведь большая часть квартир, которые оставались единственным источником добычи, к середине января уже была вычищена до последней хлебной крохи. За нетронутые двери в высотках люди убивали друг друга.
Женщины, девушки, подростки все как-то в одночасье стали мало отличаться от зверья. Мало кто до этого видел, на что способен отец семейства, у которого уцелели дети. И мало кто догадывался, какую грань преступит мать умирающего от голода ребенка.
Мешок муки в этом свете — естественно, не гарантия благополучного зимовья, но в качестве небольшой дозы успокоительного для вечно озабоченной души все же годился.
С другой же стороны, были «псяры», они же «доги» — некогда военное формирование, которое со времен введения так и не отмененного чрезвычайного положения пережило несколько этапов, прежде чем стать таким, каким мы его знаем сегодня.
Подчинение — самый кондовый аз военной службы, без которого, казалось, не может существовать армия, закончилось в самом начале. Как только «африканец» добрался до солдатских казарм, так и закончилось. Почему-то ранее считалось, что наша армия в критических ситуациях способна к потере самоорганизации и дисциплины. Ничего подобного. Наша армия в критической ситуации не потеряла самоорганизации — она потерялась сама. Массовые дезертирства, саботажи, потеря контроля и запустение — все это тщательно просеяло личный состав украинской армии. На службе остались лишь самоотверженные уники, которые даже в разгар пандемии не отказались от своего призвания. Это на их плечи был взвален приказ главнокомандующего вооруженных сил номер пятьсот десять — о мобилизации сил всех родов войск, переводе их под оперативное командование штаба внутренних войск и расположении гарнизонов в областных центрах. А также формирования мобильных отрядов добровольцев. Для, разумеется, поддержания усиленного порядка в городах и недопущения нанесения урона государственному имуществу и имуществу граждан.
Предполагалось, что мобилизовать будет некого — бойцы-то по домам разбежались, дезертировали, как сказал Пуля из небезызвестного «ДМБ», на хрен. Менее десяти процентов от общего числа осталось. Ан нет. На громко объявленный призыв вливаться добровольцами неожиданно народец, из живучих кто, потянулся с охотой. Выбирать у командиров особо возможности не было. Ситуация требовала немедленного и довольно жесткого вмешательства. Поэтому и сброд всякий, беспризорников, и шпану, кому уже стукнуло восемнадцать и еще нет, — всех принимали. Косоглазых, плоскостопых. А еще хитрожопый криминальный элемент, быстро просекший выгоду в армейской крыше, в ряды военнослужащих записывали. Не знали еще тогда военные, как этот весь винегрет заиграет, когда уставные понятия, а позже и сама армейская иерархия станут для сброда обузой. А пока что быстрый КМБ, обучение пользованию оружием, некоторым тактическим действиям, самым необходимым командам — и в строй. На войне воевать научитесь, как говорили древние.
Потом и разбредшаяся по домам солдатня, похоронив родных и с неделю покуковав в пустых домашних стенах, возвращалась к местам несения службы. Быстро поняли, что тягачевский хлеб гораздо тяжче, чем «дожий». Взламывать квартиры, рискуя принять горсть свинца от хозяина, или лазать по подвалам, рискуя быть там же ограбленным и зарезанным другим тягачом, гораздо сложнее, чем тянуть службу и не заботиться, во что одеться и где раздобыть себе хавку.
Командование из Киева постепенно перестало запрашивать доклады и отдавать приказы. Со временем рации умолкли вовсе, из департамента прекратили поступать телефонограммы. Командированные в Киев возвращались ни с чем — столица к тому времени напоминала Бейрут в середине девяностых.
Тогда вояки и деформировались. Осознали, что при оружии, достаточном количестве боезапасов и наличии под боком складов с провиантом они и есть хозяева положения. Все ведь прекрасно понимали, что «африканец», несмотря на заявления эскулапов, продолжает распространяться в Европе, и то, что произошло с нашей страной, безоговорочно произойдет с другими. Ведь даже амеры со своими миссиями сюда нос не суют, хоть от них нигде больше спасу нет. Посему статус карантинной зоны с Украины снять будет попросту некому. Каждый сам за себя. Изоляция — всего лишь условие, к настоящему времени совсем неощутимое.
С тех пор мы живем с ними дружно. Мы — тягачи, как нас с презрением прозвали вояки. И они — «доги», как кто-то умело сократил название департамента охраны государственного имущества и общественного порядка — богадельню, сформированную на месте комитета по ЧП. Бывает, рубим друг друга во взаимной ненависти. Бывает, расходимся мирно. Как повезет, общего алгоритма поведения нет. Если им поднасрет кто, могут из Т-72 фугасом по всей высотке вальнуть или же взять тихо, а казнить прилюдно. Не мудрствуя лукаво, на фонарных столбах вешают. Вдоль центральной Соборной по обе стороны на клев воронам с добрую сотню оставлено. И тягачи там, и непокорные, и предатели — свои, чтоб чужие дважды думали. Так и авторитет себе нарабатывают «псяры», и на боеприпасах экономят. Глядишь, и правительством себя скоро объявят. А чего бы и нет? Ряды «мяса» постоянно пополняются, на призыв вливаться вон уже и тягачи волонтерами потянулись, которым голодная свобода наоскомила и перловки армейской дважды в день захотелось. Так что, кто знает?
Вот и селян теперь крышуют — выживших, кто на деревнях остался. По Виннице те не шастают, боятся, да и смыслу нет. Мы же к ним за милое дело. Вон после прошлой зимы много таких нашлось, которые поняли, что в деревне спасение. Кто как понял, конечно: одни запасались лопатами-мотыгами для обработки полей и оседали в пустых избах где-то в сельских глубинках, а другие мародерствовали. Выгребали все, что в погребах находилось. Грешен, и сам было хотел под общий шумок у бабуль запасы проредить, да поздно оказалось. Добрые «доги» подоспели и лавочку для шустрых областных тягачей прикрыли. Недолгое совещание между их руководством и кем постарше из сельской общины, и вот, «дожьи» патрули в деревнях, оберегают от лютых городских тягачей, конвоируют доставку к винницким рынкам муки, овощей и прочего добра. Взамен-то почти ничего — армию довольствием снабжать. Человек тысячи две с половиной — три. Но селянам не выбирать, для контраргументов патроны нужны и сила живая. А где она, сила-то эта? Да и, подумать хорошенько если, выгода в таком союзе все-таки была на виду. Поскольку если не «доги», то кто-то другой, да хоть тягачи те же — но селян подмяли бы под себя, это как пить дать. Не отпустят куш, слишком уж хорошо чувствуешь себя, держа в кармане ключи от доверху набитого ржаной крупчаткой лабаза. Только вот лучше ли было бы им под чьим-то другим началом — вопрос, на который большинство селян отрицательно качают головой. Пускай уж лучше будут «доги»…
Восстановление рынков как мест систематического скопления менял, кстати, тоже дело рук «догов». Налицо обоюдная выгода: под контролем вояк людям спокойнее производить ченч, они знают, что никто на рынке не попытается отобрать товар силой или кинуть, поскольку за это могут наказать, а вояки видят, чем барыжат люди, и имеют за это свой процент. Оружие, боеприпасы.
Сам я туда не хожу, что мне там делать? Криминальному элементу, привыкшему самому искать все, что нужно, или отбирать, вместо того чтобы менять. Да и поквитаться со мной там всегда сыщется желающий.
Жаль, Призрак не пришел. Блин, вот в чем злокозненная жизненная закономерность: только тебе от него что-то позарез нужно, он никогда не появится. Днем с огнем не сыщешь. Странный он вообще человек. Чем-то напоминал небезызвестного доктора из «Параграфа 78» — неюморного, «на грузах» вечно, но зато знающего то, чего не знаем мы, простые смертные. Я его ждал, надеялся, авось решит навестить старину Салмана, но он не пришел. Вместо него около двух часов ночи пришел Ряба, постучал так же неуверенно, как днем.
Когда я вышел, даже показалось, что он удивился этому.
— Ты… с нами? — спросил так, словно я собрался идти неприглашенным на вечеринку.
— Нет, моджахед хренов, это вы со мной. Банда в прежнем составе?
— Угу, — невесело кивнул Ряба.
Я поправляю ремень закинутого за спину автомата. Подхватываю складную тележку — как ее у нас называют, «кравчучку», — незаменимую подругу последних лет, и двигаю с Рябой к выходу со двора. По привычке оглядываю окна своего дома, в который раз благодаря прежнего хозяина, что поставил решетки даже на втором этаже.
