Юрий Иванович - Дорога к звёздному престолу

Роман Бровер, под четыреста первым номером делал это в виде стенаний, проклятий на свою несчастную долю и высмеивания собственных недостатков. Но получались у него стенания уморительно оптимистическими. Например: "Сегодня опять при отжиманиях наелся песка, потому что грудь от земли оторвать так и не смог…" Или: "Из страха опоздать в столовую, пришлось все задачки решить быстрей всех…" А вот умение подмечать все мельчайшие детали в одежде и выражениях лиц, превращало его реплики про нелюбимых командиров в едкую сатиру: "Смотрите, у нашего капрала не застёгнута одна пуговка! Видимо после утреннего нагоняя у майора ему ещё и пинком вслед наподдали…"

Гарольд, помимо всемерного признания мускульной силы, у всех сослуживцев быстро получил статус прекрасного рассказчика. Мог в момент небольшого отдыха или привала выдать для окружающих его товарищей довольно интересную и почти всегда весёлую историю. Благо личных воспоминаний из богатой приключениями юности у него хватало с избытком. Да и чужие рассказы он никогда не забывал, подавая их слушателям в своей литературной огранке и чаще всего с интерпретированным по-своему окончанием.

Тантоитан тоже слыл большим выдумщиком и фантазёром. Особенно при переиначивании или перекручивании всем хорошо известных пословиц, народных поговорок и банальных сентенций. Именно после его недовольного бормотания "Курица не птица, капрал — не человек!", за самым главным командиром по строевой и общевойсковой подготовке закрепилось прозвище Птица. Помимо этого, невзлюбивший четвёрку с самого первого дня капрал, обожал использовать в своём лексиконе такие обращения как орлы, глухарь, дятел, коршун, сова и тупоголовка, поэтому обобщающая кличка любителю и поборнику орнитологии подошла как нельзя кстати. Понятно, что недовольный вояка со временем узнал, кто ему так «удружил» и от этого его антипатия и желание хоть как-то «насолить» дружной компашке, только усилилось.

Ну а Клеопатра, которая своё имя так и не поменяла, со своим номером в три тройки служила в маленьком коллективе одновременно и камнем преткновения, и яблоком раздора и символом единения. Многие курсанты твёрдо верили, что девушка приходится родной сестрой, если не всем троим ребятам, то уж двоим или одному — точно. Настолько её защищали, и настолько она по-хозяйски пыталась порой помыкать не только Романом Бровером, но и Гарольдом. А в некоторых случаях и самим Тантоитаном Парадорским. Но если первый делал всё с радостью и выражением рабской покорности, то второй постоянно возражал и перебрасывался с девушкой беззлобными ругательствами. Хотя тоже не отказывался помочь. А третий — так вообще сразу вступал в весёлую пикировку, возражал и в конце добивался того, что попытка его как-то использовать оборачивалась для самой Клеопатры дополнительными усилиями или излишними треволнениями. В крайнем случае, выдуманное девушкой задание или просьба помочь исполнялась другими «желающими». Танти делал всегда только то, что сам считал нужным или совершал действия необходимые для выполнения заданий командиров. И ругался он со своей соученицей по интернату скорей лишь для собственного и обоюдного удовольствия, да попытки развеселить окружающих их товарищей.

Постепенно преобразовывались и внутренние отношения между курсантами с двадцать восьмым и триста тридцать третьим номером. Они незаметно углублялись в чувствах, хотя ни он, ни она, ни за что бы ни признались в этом кому-то из посторонних. Да что там говорить о посторонних, если они для самих себя придумывали просто глупые отговорки, когда вдруг начинали переживать, волноваться или скучать друг о дружке. Типа: "Мы ведь друзья и в любую минуту должны знать, кто и где находится, чтобы помочь в случае необходимости". Порой занятия, тревоги и учения их разводили в разные стороны на сутки, а то и более продолжительное время и они начинали нервничать, становились раздражительными и нетерпеливыми и подспудно стремиться друг к другу. А отыскав, сразу обменивались фразами в привычно ироничном стиле:

— Тебе ещё не надоело бегать по полигону с автоматом? — хмыкая, вопрошал Танти, внимательно осматривая ладную фигурку девушки и успокоено вздыхая, если не замечал новых синяков и царапин.

— Ха! Зато я теперь могу пол рожка всадить в десятку! — хвасталась Клеопатра, и с каким-то странным сопереживанием всматривалась в свежую ссадину на щеке парня: — А тебя всё побить пытаются или уже побили?

— Пусть только кто-нибудь попробует!

Порой и нескольких слов им хватало, чтобы успокоиться. Да и на большее сопереживание, порой ни сил, ни времени не оставалось. Хорошо если после этого отправлялись выспаться несколько часов в своих комнатах, а то частенько приходилось вновь разбегаться или на занятия или на тренировки. Но, видя после таких встреч Тантоитана с довольной, несколько отстранённой улыбкой на губах, Роман завистливо вздыхал, а Гарольд саркастически хмыкал. Друзья и без лишнего вопроса знали: с Клеопатрой всё в порядке.

Зато когда курсанты первого курса проводили совместные отработки, занятия или учения, все четверо друзей находились рядом и старались прикрывать друг друга от любых неприятностей, нападок недоброжелателей или недоразумений. В боевом строю Тантоитан всегда старался держать Клеопатру за левым плечом, хотя она всегда и старалась с присущей ей наглостью и самоуверенностью вырваться вперёд. Ещё чуть левее, на одном уровне с девушкой располагался Гарольд, ну а за правым плечом лидера, старался не отставать несколько окрепший и набравший мускульной массы Роман Бровер. По крайней мере, так приятели выстраивались в первое полугодие.

За эти шесть месяцев Заяц, пожалуй, сделал самый огромный скачок в своём физическом совершенстве. Конечно, он как и прежде смотрелся натуральным задохликом рядом с Гарри, да и против такого бойца как Танти совершенно не впечатлял. Но зато теперь он мог не только шутить, решать теоретические задачки и тусоваться в виртуальном инете, а и бегать, отжиматься, подтягиваться и вполне сносно передвигаться в бронированном скафандре с полным, подходящим для его веса и комплекции вооружением. Любой из командиров понимал, что настоящего боевого штурмовика из четыреста первого никак не получится, но вот за ум, уникальную память, наблюдательность и сообразительность Романа с каждым месяцем начинали уважать всё больше и больше. И только лишь капрал Птица продолжал безапелляционно утверждать, что"…подобным гадким утятам не место в космодесанте!"

Как бы там ни было, но самое слабое звено в компании постепенно привык к своему новому статусу и только на словах продолжал стонать и проклинать невероятные тяготы собственной службы среди "…людей с грецким орехом в голове вместо мозга". Себя он тоже при этом не жаловал: "Мой мозг тоже ссыхается до нужного для каждого военного интеллекта. Боюсь, что процесс стал необратим…"