Андрей Левицкий - Сага смерти. Сеть Антимира

У Пригоршни вдруг заложило уши, он потрогал их ладонями и сморщился. Стало больно – как будто ватной палочкой слишком глубоко ковырнул в ухе, и барабанная перепонка отозвалась. В висках заломило, он тихо выругался. И понял, что остальные ощущают примерно то же: Химик шипел и крутил головой, с одной стороны что-то невнятно пробормотал Пророк, с другой постанывал Тоха. Красный Ворон впереди приостановился, поднял руки к вискам. Как будто откуда-то сигнал неслышный идет… И вдруг все закончилось, боль исчезла. Пригоршня заозирался, а Химик сказал:

– Никаких аномалий поблизости нет. Я бы заметил зрением гипера.

– Смахивает на действие «уховертки», – зарокотал Василий Пророк. – Есть в Зоне дьявольская метина с таким названием.

Ворон пошел дальше, и они зашагали следом. Что бы это ни было, больше оно не повторялось. Химик через несколько шагов заметил:

– Скрип слышу. Уже давно. Не от колеса, ближе.

– Ага, скрипит, – согласился Пригоршня. – Теперь громче стало. Что он там показывает?

Красный Ворон, остановившись перед тремя деревьями, чьи ветви переплелись в общую крону, сделал остальным знак подождать и скользнул между стволами. Странники сошлись ближе, Василий Пророк грузно топал, Тоха двигался бесшумно. Малый вообще по повадкам – прирожденный следопыт. Только наивный совсем и Пророка этого своего почитает, как Бога.

Снова показался Ворон, махнул рукой, чтобы шли к нему. За деревьями открылась площадка, где стояла карусель: высокий столб, на нем горизонтальное колесо, с обода попарно свисают длинные цепи. На некоторых еще болтаются пластиковые сиденьица, а на одной висит голый человек. Концом цепи ему обмотали шею. Голова свесилась на бок, руки стянуты за спиной ремешками. Дул легкий ветер, и он покачивался, цепь монотонно скрипела.

Тоха прошептал хрипло:

– Это же Мазай. Бацька, дикая стая нашего Мазая подвесила! Что у него с ногами?!

– Он из ваших? – спросил Химик.

– Странник это! Старый Мазай, божья душа! С месяц как пропал. Мы не знали, что он в Чудопарке, думали, так просто пропал. Ушел на охоту, может зверь его какой задрал или что… Надо похоронить! – курносый шагнул вперед, но тяжелая рука Василия Пророка легла на его плечо.

– Нельзя, – покачал головой Пророк.

– Но, бацька! Мы же Витязя, Захара и Карпа не схоронили, так и лежат у озера, зверью на съедение. А теперь что же, Мазая оставим?

– Ты не видишь, что ли? – подал голос Красный Ворон. – Они его над «горчицей» повесили.

Пригоршня пялился на ноги Мазая. Те плавились, как длинный кусок воска, повешенный над печкой. Плотно сведенные вместе, ноги слиплись в единую массу и немного оплыли, ступни потеряли нормальную форму. От них отрывались тяжелые капли и бесшумно падали в лужу слабо подрагивающего густого желе горчичного цвета. Над лужей поднималась дымка. Даже отсюда она казалась едкой – воздух над аномалией будто плавился.

Вокруг «горчицы» пятиугольником стояли столбики из плоских камней, на каждом подрагивали на ветру какие-то ленты и лоскутья, а на верхушках лежали черепа. Все разные: один человеческий, другие звериные, поменьше и побольше. У ближнего – длинные, чуть ли не крокодильи челюсти и скошенный назад узкий лоб.

Пригоршня спросил:

– Они его разукрасили, что ли? Вот психи ненормальные! Это казнь такая? Жертвоприношение? Типа, в жертву Зоне через аномалию…

На груди и животе Мазая виднелся рисунок черной смолой: узкий треугольник, на конце его круг – это напоминало грубое изображение чертова колеса.

– Сатанинский ритуал, – поведал Василий Пророк и повернулся к Тохе. – Осквернено тело брата нашего, и нет больше в нем души. Не Мазай это, а сосуд пустой. А нам дальше идти надо.

– Ага, и побыстрее, – согласился Пригоршня, провожая взглядом очередную каплю, отрывающуюся от тела.

Красный Ворон уже направился в обход площадки, по краю зарослей, и они зашагали следом. Химик, все приглядывающийся к «горчице», сообщил:

– Кстати, эти лоскутья на столбиках – кожа. Не человеческая, по-моему, звериная. Василий, Тоха – так все-таки, что это за дикая стая? Они точно люди? Слишком… – он повел серпом в сторону аномалии, превращенной в алтарь, – нечеловеческая психология. Может здесь живут существа вроде воргов или гиперов?

– С виду – как люди, – возразил Пророк. – Отроки.

– Во-во, они как люди, а вернее – люди и есть! – как обычно эмоционально зачастил Тоха. – Молодые, да, не знаем мы почему так, но все молодые. И стра-а-аные…

– Не шумите! – шикнул Красный Ворон.

Теперь они двигались совсем осторожно, все держали оружие наготове. Цепь с повешенным странником монотонно поскрипывала за спиной, в тишине Чудопарка унылый звук далеко разносился над округой.

Из кустов выступили скамейки, киоск с дырявой крышей, откуда торчали ветки проросших внутри деревьев. Дальше стоял большой открытый павильон: навес, борта по пояс, за ними гладкий пол, на нем с десяток двухместных машинок. От некоторых к протянутой под потолком железной сетке шли изогнутые штыри.

– Автодром это называется, – поведал Пригоршня спутникам. – Так, малый, а ну-ка дай мне бинокль, хочу еще раз осмотреться, а то слишком бесцельно двигаемся.

Тоха поглядел на Пророка, тот кивнул. Химик сел в одну из машинок, взялся за руль, со скрипом его покрутил. Красный Ворон вылез на бортик с другой стороны павильона и оглянулся на остальных, недовольный очередной остановкой.

Получив бинокль, Пригоршня по угловой стойке быстро забрался наверх. Крыша у автодрома была хлипковата, на середину выходить не стал, еще провалится. Осторожно просеменил по краю, сел, свесив ноги, и поднял бинокль.

Они прошли треть, если не меньше, расстояния до чертова колеса. В бинокль были отчетливо видны пустые кабины и ржавая стойка. Ее толстое основание исчезало между кронами деревьев. Огромный обод медленно вращался, и это было единственное постоянное движение на застывшем фоне Чудопарка.

Пригоршня сообразил: что-то не так. Провел взглядом по ободу, слегка поворачивая бинокль. Точно, не почудилось, правая половина колеса видна хуже, чем левая. Оно вращалось по часовой стрелке, кабины неторопливо двигались, поднимаясь от нижней точки влево и вверх, потом только вверх, затем вправо… и, перевалив через вершину, исчезали в струящейся дымке. Как будто всю правую половину колеса скрывала туманная стена. Они почти пропадали из виду, лишь темные пятна маячили в мареве, а обод становился сероватой кривой полоской. Внизу, уже над самыми кронами, все опять становилось видно четко.