Анатолий Дроздов - Самец причесанный

— На мне будут доспех с поножами, шлем и щит. И я умею драться. Меня этому учили.

— Все равно убьют! — заключила Дандаки.

— Если ты не поможешь.

Дандаки решилась.

— Говори!

Терпение сарм лопнуло на рассвете. Саруки стала орать, сыпать угрозами, и я скомандовал: «Пора!» Вывести ее из себя нам следовало непременно. Выход героя на сцену требует подготовки. Муш — самое ценное в осажденном доме, наподобие заложников в нашем мире. Спецслужбы требуют их освобождения, а затем убивают террористов. Те о своей судьбе догадываются, поэтому с заложниками расставаться не спешат. Ничто не ново под луной…

— Отойдите от ворот! — прокричала Дандаки сквозь щель под крышей. — Выходит!

Подчиняясь команде, сармы попятились в стороны. Перед домом освободилась площадка. Я наблюдал за этим сквозь щель меж створками. Рискованно: можно схлопотать стрелу в глаз, но диспозицию требовалось знать. Сцену освободили, и я кивнул Маисе. Створка приотворилась, и меня вытолкали наружу. Именно вытолкали, я настоял на этом. Гнусные похитители, отдавая заложника, должны вымещать на нем злость. Меня — так, чтобы с улицы видели — пихнули в спину тупыми концами копий, и Маиса вдобавок пнула в зад. Хорошо так приложила, от души — я чуть устоял. Больно же, блин! Я не просил так усердствовать! Ничего, жив останусь, сквитаемся…

Выбежав на середину тупика, я остановился и закрутил головой. Если думаете, что я походил на преторианца, собравшегося резать сарм, то глубоко заблуждаетесь. Перед воротами топтался муш, хоть и обряженный в доспех, но робкий. Двумя руками он держал перед собой скутум, ухватив его за боковые стороны, и лицо придурка было обращено к врагу. Для того чтобы попасть, не нужно даже целиться. Слизняк, что с него взять?

Я надеялся, что Амага неподалеку и прячется в ожидании сигнала. Если не заладится, вся наша затея — блеф. Выпустят кишки и сожгут на костре. А мы будем на это смотреть…

— Иди сюда! — закричали от сарм.

Я шмыгнул носом и остался стоять. Я же слизняк, дамы! Вы че? Я робею. У вас вон ножики есть. Острые! Вдруг надумали чего?

Саруки рявкнула, две сармы выскочили из-за щитов и подбежали ко мне. Ухватив под локти, потащили к вождю. Щит отбирать не стали — вот и славно. Не то пришлось бы гаркнуть: «Отвянь, гнида!», и тем самым выйти из образа. Из образа нам выходить нельзя, а щит отдавать — и подавно…

Мои конвоиры, похоже, опасались стрел в спины, поэтому волокли меня быстро. Пара секунд — и меня втолкнули в просвет между щитами, которые тут же сомкнулись. «Вот я и в «Хопре»!» — как говорил один лох в рекламе финансовой пирамиды. Я был маленьким, когда этот ролик крутили по телевизору. Тетка, поверив, отнесла в «Хопер» деньги, а потом долго плевалась и проклинала жуликов. Стоп! Что-то я не о том…

Меня подвели к стоявшим у забора вождям. Несколько мгновений мы разглядывали друг друга. Так… Тетка с жирной харей напротив меня — наверняка Саруки. Рожа красная, наверняка проблемы с давлением. Инсульт не за горами. Что-то я снова не о том. Смерть от инсульта вождю не грозит, она умрет раньше… Справа от тетки и по левую руку от меня — молодуха с рябым лицом. Гадом буду, та самая доченька, кандидатка в Мады — уж больно смахивает на мамочку. «Гены не раздавишь!» — как говорила одна медсестра, родившая сына от негра. Муж после этого супругу бросил — загорелых в его роду не прослеживалось… По другую сторону от Саруки — две димидии. Надо понимать — вожди Синей и Белой орд, силовая поддержка. Тоже мордатые и краснорожие — пьют много. И жрут… На всех дамочках красуются богатые панцири, позолоченные шлемы, на поясах болтаются мечи и кинжалы. А вот бармиц под шлемами нету, хотя могли бы прицепить. Это вы неосторожно…

Первой не выдержала рябая дочь.

— Какой хорошенький, мади! Я хочу его!

— Не здесь! — хмыкнула Саруки. — Все станут смотреть, а нам нужно покончить с Дандаки. — Она глянула на меня: — Зачем на тебе доспех, муш? И щит?

— Могли поранить! — шмыгнул я носом. — У вас оружие!

— Тебя не тронут! — успокоила Саруки. — Мы не обижаем мушей. Мы их любим!

Она оскалилась. Дочь и вожди засмеялись.

— Ты брал дочку Дандаки? — спросила Саруки.

— Нет, госпожа! Меня заставляли, но я не смог — слишком испугался. Они меня били…

— Мы накажем их! — пообещала Саруки. — Забросаем дом горшками с горючим маслом! Мы их всю ночь готовили. Они там сгорят — все! Я не собираюсь терять воинов, чтоб тащить из ракушек слизняков.

Так вот, значит, каков твой козырь! Нечто подобное предполагала Дандаки, а я, признаться, не поверил. Воображение рисовало картину: сармы подтащат таран, примутся бить в ворота, а защитники — швырять в них камни и стрелять из луков. Так показывают в голливудских фильмах, а в них — чистая правда. Американцы, по крайней мере, в это верят… Горючее масло — наверняка нефть. Зря я думал, что вожди спят. Сами нефть они, конечно, не разливали, но процесс стимулировали. Вон, в стороне, повозка, полная горшков. Блин! Горшки разобьются о крышу, нефть протечет сквозь черепицу, займутся стропила, а следом — потолок. Защитники выскочат во двор и получат свою порцию нефти. Она вязкая, липнет к телу и, горя, затекает под доспех. Человек вопит, катается по земле, пытаясь сбить пламя, но оно продолжает его сжигать. А я Виту в лорику обряжал…

— Да брось, наконец, этот щит! — рявкнула вождь и дернула за верхний край скутума. Тот не поддался.

— Зацепился, госпожа! — испуганно сказал я.

— Уж не за фаллос ли? Понравилась моя дочь?

Саруки и ее банда заржали.

— Сейчас, госпожа, сейчас! — засуетился я.

Так! Левая рука — вниз, хват за перекладину на умбоне. Правая — под щит, ладонь охватывает шершавую рукоять гладия. Я специально не стал цеплять его к поясу — могли проверить, — а подвесил к щиту. Лично петельку приспособил. Пригодилось… Скутум взлетает до уровня глаз.

— Бар-ра!

Саруки так и умерла — смеясь. Клинок вошел ей под подбородок и пронзил мозг. Классический удар легионера, мы его на чучелах отрабатывали. Рябую дочку гладий полоснул по шее. Кровь брызнула из раны струей, залив скутум. Об этой можно не беспокоиться… Оставшиеся вожди умерли одна за другой: одной клинок вошел в рот, ломая зубы, последняя попыталась отпрянуть, но оказалась неповоротливой. Жрать нужно меньше! Кончик гладия распорол ей гортань. Готово! Не лечится…

Все это произошло настолько быстро, что я не успел осознать, что совершил. Не зря нас натаскивали в претории. Рука и глаз делают, а мозг отдыхает. Ему так комфортнее: не нужно думать над тем, что вершишь. Не каждый день нам приходится убивать женщин. И пусть они это заслужили…