Вечность не предел - Кейси Эшли Доуз
И вот взгляд Нурай становится каким-то что ли виноватым, когда она поднимает его на подругу. Словно она стыдится своей просьбы, но при этом ничего не может с собой поделать:
– Лале, сделай мне подарок. Нарисуй море. Я знаю, ты сможешь, как настоящее, лучше всех во дворце рисуешь..
– Море? – Лале немного удивляется.
Что здесь такого запретного, что Нурай так засмущалась? Лале жмет плечами и улыбается:
– Хорошо, я попробую.
Подруга чуть не подпрыгивает от радости:
– Да? Спасибо! Я эту картину буду у себя в комнате прятать, никто не увидит..
Лале изумляется все больше:
– Зачем же прятать? Море не запрещено рисовать.
Взгляд девушки вновь поникает. Она вынимает руку из воды, как-то бегло отирает о платье и вся скукоживается:
– Явузу точно не понравится.. скажет опять – дурь в голове.
Лале растерянно кладет ладонь на плечо подруги и спрашивает доверительным голосом:
– Может, я лезу не в свое дело, Нурай, но не жалеешь ли, что вышла замуж за него?
Однако, Нурай нисколько не злится такому вопросу – хотя Лале не удивилась бы подобной реакции, памятуя их разговор в Ночь Хны. Напротив, девушка всерьез задумывается, после чего отвечает:
– Многие говорят, я за деньги и статус выходила. Мне это, конечно, важно было. Но он мне важнее был. Такой решительный, сильный и немного несчастный. Казалось, ему лишь нужно немного любви, чтобы, наконец, обрести самого себя. И я, которая сможет ему с этим помочь.. Эдак ведь у нас, девушек, всегда – подавай угнетенных да несчастных, чтобы их исцелять.
– А почему он несчастный-то?
– Ну, Явуз ведь много лет в опале у султана был, ты не знала?
Признаться, Лале вообще еще годом ранее про Явуза ни разу даже не слышала.
– Но вот до свадьбы в его несчастье весь мир был виноват – Нурай как-то обессиленно злится – а после одна я стала. Все хорошее между нами быстро исчезло. Не нужно было ему исцеление да помощь – нужно было лишь конкретного виновного найти, и я отлично на эту роль сгодилась.
Она вновь как-то устало опускает руку в воду, словно желая найти в ней силы, после чего смотрит на Лале:
– Так что да, сейчас уже жалею, что вышла за него.
Но тут же тряхнула головой, словно бы желая прогнать грустные мысли, а вместе с ними и разговор, зашедший туда, куда не положено в семейном доме замужней женщины. После чего вновь смотрит на корзинку Лале:
– А можно прямо сейчас начать море рисовать?
На самом деле, Лале бы сначала немного подготовиться к этому – может, посмотреть рисунки какие другие, как море выглядит, или почитать о нем, как описывают, или послушать.. но подруга выглядит такой несчастной, что ей хочется сейчас хоть посильно поднять ей настроение. Потому она с готовностью кивает:
– Конечно, можно.
Расстелив холст на мраморном парапете, Лале начинает готовить краски, смешивая цвета, чтобы получить нужные ей оттенки. Нурай наблюдает за этим, точно за каким-то волшебством, и даже иногда подсказывает (у кромки оно чуть светлее, а у горизонта словно совсем синее-синее.. можно даже еще чуть черного добавить), каким должна выглядеть вода.
Как вдруг с внешнего двора слышится резкий звучный голос.
Нурай тут же подскакивает, точно ошпаренная, едва не перевернув часть красок, ближе к которым сидела:
– Ох нет, это он! Явуз! Скорее прячь все!
Девушка хватает полотна, краски, принимается метаться, а Лале лишь изумленно наблюдает за этим, немного опешив. Но вот мгновение – и она уже помогает подруге сгребать принадлежности в корзину, после чего прикрывает ее салфеткой, скрывая от глаз.
– И ты, пожалуйста, прячься!
– Я? – Лале изумленно топчется – Нурай, но что плохого-то..
– Прошу тебя, Лале! – и уже спешит ее подталкивать в полутемную нишу, откуда сразу ее и не приметить будет.
Лале не совсем понимает, к чему это.
Ладно еще рисунок.. хотя и это не совсем понятно. Чем Явузу может не угодить картина моря? Но она-то.. Что плохо было бы в том, если бы Явуз увидел Лале в их доме? Даже не в доме, а во дворе. Лале не знает таких правил, при которых после замужества запрещается с подругами видеться, да в гости их звать.
Но вот уже через пару мгновений, едва Лале успевает укрыться в своей нише (вернее, быть впихнутой туда подругой), как во дворе показывается Явуз-Паша. Все такой же мерзкий и противный – а после новых подробностей, что она о нем узнала – теперь он Лале кажется даже еще более отвратительным, чем при первой встрече.
Как все-таки удивительно, насколько может меняться восприятие внешности человека в зависимости от изменения отношения к нему!
С ним появляется и молодой помощник в янычарской форме.
– Сейчас, Кемаль, я возьму.. и вернемся поскорее.
– Хорошо, господин.
Явуз замечает супругу и теперь уже голосом, гораздо более грубым и жестким даже в сравнении с тем, которым он обращался к помощнику, бросает ей:
– Нурай! Где тот пергамент в оленьей коже, что я вчера приносил!? Живо принеси мне его! Да поторопись!
– Одну минуту, господин..
Нурай склоняет голову и спешит в дом. Достаточно быстро она возвращается со свитком. Явуз берет его, даже не глядя на супругу:
– Ладно – очевидно, вместо «спасибо» – а ты что делала?
В голосе ни капли любопытства или искреннего интереса. Скорее вопрос командира, уточняющего у солдата, чем он тут занимался в его отсутствие и чего полезного сделала, остолоп эдакий.
Нурай начинает заикаться:
– Я.. мы.. вещи разбирали.
Теперь мужчина уже поднимает и упирает в нее суровый взгляд, не сулящий ничего хорошего:
– Вещи лежат во дворе, возле них никого! Чем ты тут занимаешься?
Девушка опускает голову, но муж жестко ее за руку и трясет, заставляя смотреть на него:
– Думаешь, если вернулась в Эдирне, то как в девичестве прохлаждаться будешь? День замужней женщины – это труд во благо мужа и молитва! А где твой труд?
Лале так и подмывает выбраться из укрытия и сказать Явузу все, что она думает о его словах и о нем самом. После чего отбросить его паршивую руку, что так грубо вцепилась в запястье Нурай.. но понимает, что для подруги так будет только хуже (иначе бы она не прятала ее), потому лишь прикусывает язык, стараясь удержать гнев внутри.
Нурай что-то бормочет в ответ, но вот Явуз-паша, окончательно
