Анджей Ясинский - Ник. Беглец

Уже на улице стал слышен грохот и какие-то истошные крики со стороны тюрьмы. Жители, предчувствуя недоброе, попрятались по домам или даже спустились в погреба, так что, несмотря на дневное время, дорога была пуста. Пара приземистых усадеб с небольшими садиками вокруг, как две капли воды похожих на дом самого Толлеуса, потом поворот, и вот уже серая громада тюрьмы нависает над стариком каменными стенами.

Беглого взгляда хватило, чтобы понять: внешняя защита пала. У развороченных ворот валялись тела мертвых стражей: их мечи и луки также не смогли остановить врага. Нападающих не было видно, впрочем, бой еще не закончился: крики и шум доносились из открытых окон первого этажа. Задержавшись на мгновение, чтобы укутать себя в защитный кокон, искусник запоздало пожалел, что не сообразил взять с собой запасные манокристаллы на случай столкновения. Впрочем, навряд ли он смог бы что-то противопоставить нападающим. Все-таки профиль у него не боевой, плетений для достойного отпора в посохе нет.

С черного хода добраться до центра безопасности было быстрее, и Толлеус устремился туда. Он запыхался и вспотел, как лошадь после долгой скачки, но зато установил свой личный рекорд времени. Впрочем, можно было не торопиться. Можно было разворачиваться и идти домой, поскольку всезнающие инструкции ничего не предлагали на случай, когда центра безопасности больше не существует. Увы, но от рабочего кабинета не осталось и следа: щебенка, обломки брусьев и порванные в клочки искусные нити — вот и все. Даже потолка нет. Теперь с этого места открывался чудесный вид на голубое небо с белыми барашками облаков.

Интуиция подсказывала, что в центре управления манонасосами та же картина. И все же старик отправился туда, чтобы убедиться лично. Во-первых, никто не отменял приказ об охране государственной собственности, согласно которому тюремный настройщик обязан воспрепятствовать любому проникнуть за опечатанную дверь. Во-вторых, был и свой интерес: дело случилось серьезное, будет разбирательство, обязательно нужно прибрать за собой.

Пути Толлеуса и налетчиков так и не пересеклись. Как старик и предполагал, манонасосов более не существовало. Ценнейшие артефакты превратились в пыль под атакой нападающих.

Знали! Ой, знали они, где нужно сосредоточить свои усилия! Таинственные враги продемонстрировали отменную подготовку и выучку: за столь короткое время с удивительной легкостью сокрушить такую твердыню — это умудриться надо! Наверное, оно и к лучшему, что старик никого из них не встретил. Кто же они? Да понятно, кто! Оробосцы. Вряд ли кому-нибудь другому удалось бы повторить подобное. Тут чувствуется рука Державы с большой буквы. Кроме Оробоса других кандидатов нет.

Не имея перед собой другой четкой цели, Толлеус со всей возможной осторожностью отправился в зал с пленниками. Там должен был быть Касандрос — второй тюремный искусник. Он отвечает за узников и в случае нештатной ситуации обязан находиться при них. Трезво взглянув на ситуацию, легко было догадаться, что нападение организовано с целью освобождения заключенных. А это значит, что все враги рвутся (если еще не прорвались) туда же, куда шел старик. Он прекрасно представлял себе их уровень подготовки: скоропостижно павшая система обороны, которую он знал вдоль и поперек, сказала ему многое об их возможностях. Так что инстинкт самосохранения, срывая голос, изо всех сил верещал, что нужно идти, а лучше бежать совсем в другую сторону. Но сил этому мудрому, миллионы лет оттачивающему свое мастерство инстинкту хватало лишь на то, чтобы Толлеус пробирался вперед медленно, через "не хочу", чтобы супостаты наверняка успели уйти.

Молодой целитель нашелся на полпути к своему боевому посту: он сидел на полу, прислонившись к шершавому камню стены, дико вращая ошалелыми глазами, но не замечания ничего вокруг. У него на щеке красовался здоровенный, в пол лица, синяк, который уже начал чернеть. Других видимых повреждений видно не было, но если парень нарвался на оробосских чародеев, все могло быть гораздо хуже. Еще со времен войны старик помнил случаи, когда после боя человек жив-здоров, а потом вдруг за несколько дней высохнет как мумия или сгниет заживо. Тут не угадаешь.

Старик тяжело плюхнулся рядом с Касандросом, силясь унять дыхание.

— Уф, тяжело, — пропыхтел он, ни к кому конкретно не обращаясь. Не с его здоровьем и не в его возрасте такие потрясения. Пускай молодые сражаются. А ему хотелось хотя бы отдышаться.

Целитель сфокусировал взгляд на старом искуснике, узнал. Промычав что-то нечленораздельное, парень прокашлялся, и, наконец, смог внятно изъясняться. Оказалось, его вырубили каким-то амулетом люди в черных шлемах, серыми тенями промчавшись мимо. Никакого сопротивления оказать он не успел. А чародеев вообще не видел. Несмотря на звенящий шум в ушах и плавающий перед глазами пол, он рвался исполнить свой долг, не сознавая или не желая понять возможных фатальных последствий этого. На его счастье сил вскочить и бежать за врагами, потрясая жезлом, у него не было. Сейчас им двигали исключительно глупость и юношеский идеализм, которые никого еще до добра не доводили. Толлеуса же в зал с пленниками безудержно манил совсем другой интерес: превыше собственной безопасности его волновала судьба заключенных, а точнее одного особенного узника. Личного благодетеля, если можно так сказать о в общем-то незнакомом человеке.

Некоторое время в покинутом помещении царила тишина. Однако сегодня, видимо, был не ее день. Легкий шорох в углу комнаты оповестил присутствующих зрителей о появлении нового персонажа. На самом деле, этот персонаж тут давно присутствовал, только раньше он не подавал признаков жизни. Да и вообще, если быть честным, эти признаки покинули его давным-давно. Зашевелился забытый всеми скелет. Возможно, раньше он был преступником, а может, обычным ремесленником. Это неважно. Главное, что сейчас у останков того человека появился новый владелец, желающий продолжения какой-никакой, но жизни. Забытый Ником модуль управления, находящийся в режиме подстройки под физический носитель, продолжал функционировать. Усложнялись старые и появлялись новые связи с псевдомышцами, мелкие подергивания и подрагивания конечностей напоминали движения новорожденного. Постепенно в хаотических движениях начало проявляться все больше закономерностей. И, наконец, куча костей медленно собралась в позу стоящего на четырех костях человека! Покачалась. Затем неуверенными шагами тронулась вперед, путаясь в руках-ногах, пока не уткнулась безвольно висящей головой в стенку. Скелет остановился и пребывал в неподвижности минуты две. Голова при этом дергалась из стороны в сторону. Наконец, она смогла закрепиться, но почему-то в положении "наклон вперед", как если бы бесплотный человек что-то искал, старательно рассматривая пол у себя под ногами. Нижняя челюсть безвольно отвисла в безмолвном крике. Некоторое время скелет бродил по комнате, натыкаясь на разные предметы, но замер, когда от стены послышалось мычание, полное ужаса. Это очнулся спеленутый Гоблин, как его назвал Ник. Двигатся тюремщик не мог, лишь его вытаращенные глаза неотрывно следили за перемещениями "нечто".

Действительно, покрывало невидимости осталось на том самом месте, где его установили — скелет уже давно выбрался из-под него и был виден всем желающим. Покачавшись немного, бывший человек резко выпрямился, но, переломившись в пояснице назад, упал. Коэффициенты обратных связей, частично скопированные Ником с себя, частью взятые "с потолка", не соответствовали центру тяжести костяного тела. Еще несколько попыток подняться привели к положительному результату. Скалла заинтересовали издаваемые человеком звуки, и он неуверенно, все время отклоняясь от курса, будто напившийся дворник, двинулся в его сторону. Мычание Гоблина повысилось на октаву и усилилось на пару децибел, что было воспринято Скаллом как поощрение. Наконец, скелет остановился перед издающим странные звуки объектом. Тот уже просто скулил, не в силах оторвать взгляда от покачивающихся в опасной близости выбеленных временем костей. Скалл же минут пять стоял перед человеком, что-то там у себя в "мозгу" анализируя. Гоблин к тому моменту замолчал, но ужас и не думал уходить из его глаз. Вдруг голова скелета резко дернулась вверх и приняла нормальное положение, "нацелившись" на человека. Вида глубоких темных глазниц, уставившихся на него, Гоблин уже не выдержал и резко задергался, выламывая прижатым ко рту молотом остатки зубов. Под ним стала растекаться большая лужа. В этот момент, очевидно, дошла очередь до настройки челюстных мышц: до поры безвольно разинутый рот скелета с сухим треском захлопнулся, явив человеку веселый оскал белоснежных зубов. Истерзанное живым кошмаром сознание тюремщика, будто поняв, что стоит на краю умопомешательства, решило ретироваться в уютную темноту, где нет таких непонятных и страшных существ. Гоблин обмяк в своих оковах.