Василий Головачев - Укрощение зверя
Максим покраснел, усилием воли попытался скрыть смущение.
– Я просто так живу… Вы мне расскажете о Традиции?
– Для этого мы и встретились. Но я и Тимофей плохие наставники, мы люди дела. Тебе придется вести беседы с одним из родноверцев.
– Кто он?
– Ты его уже видел. Это летописец Иннокентий. Или у тебя есть возражения?
– Нет!
– Вот и славно. Добавлю единственное, на что уполномочен, чтобы у тебя сложилось правильное понимание темы. Ведическая Традиция – это не только славянский ведизм и язычество, это и зороастризм, и индуизм, и иранская Традиция, уходящие в глубь тысячелетий к древнейшим корням Истока Всего. Мы же с Тимофеем и все наши волхвы суть носители Северной Традиции, восходящей к наследникам гиперборейского магического реализма. То есть мы в соответствии с Традицией – внуки и правнуки Даждьбога. Запомнил?
– Да…
– И последнее: несмотря на то что Морок – сам слуга Чернобога, он не является Абсолютным Злом, как и его хозяин. Оба они суть властители Нави, олицетворяющие вселенский Закон Перемен. Не существует созидания без разрушения, добра без зла, света без тьмы. Однако везде и всегда нужна мера! Ныне же равновесие на Земле поколеблено в сторону разрушения, Навь вторгается во все сферы Яви-жизни, что недопустимо. Поэтому мы и боремся со слугами Морока за восстановление справедливости. А ты можешь нам помочь. Если, конечно, согласишься.
Максим смутился.
– Я уже согласился… хотя не понимаю, какой от меня толк…
– Об этом тебе сообщат те, кому положено. Идем.
Они вылезли из машины.
– Я подожду здесь, – сказал водитель.
Георгий и Максим поднялись на третий этаж, Максим открыл дверь квартиры Валерия своим ключом… и остановился на пороге, включив свет, глядя на стоящего у ажурной перегородки в гостиной седоголового старика. Это был Иннокентий.
– Здрав будь, мил человек, – прогудел волхв.
– Добрый вечер, – пробормотал Максим, оглянулся на Георгия.
– Он из тех, кто владеет словом, – сказал тот, понимая чувства молодого певца. – Или, если хочешь, магией. Прощай до завтра, предреченник, сегодня я уже тебе не понадоблюсь.
И его не стало. Был рядом – и пропал! Только стукнула, закрываясь, входная дверь квартиры.
Максим сглотнул.
Иннокентий улыбнулся.
– Когда-нибудь и ты научишься ладить с миром. Проходи, располагайся.
Максим прошел в гостиную, потянулся к выключателю и замер.
Все деревянные панели, стенки, перегородки, мебель, доски пола вдруг засветились изнутри янтарной желтизной, и квартира Валерия волшебно преобразилась, превратилась в пещеру сокровищ, завораживающую взор.
– Нравится? – сказал волхв.
– Очень! – выдохнул Максим. – Как вы это делаете?
– Каждая вещь имеет свою душу, пусть и не такую, как у человека. А мы умеем с этой душой договариваться. Однако посидим лучше при обычном свете.
Щелкнул выключатель. Под потолком загорелось ожерелье скрытых в толще дерева светильников.
– Садись, – кивнул Иннокентий на стул, сел сам, расставив ноги шире, уперся ладонями в колени. – Мне сказали, что ты не только поешь, но и изучаешь звуковой строй.
– Мелодические звуковые модули, – поправил Максим. – Хочется понять, почему музыка и песня так сильно воздействуют на человека.
– На человека воздействует не только ладовая музыка, но и шум.
– Я знаю, нас учили, белый шум вообще отшибает память.
– Кроме белого есть и другие шумы. К примеру, черный программирует человека на любое противоправное деяние, даже на убийство или на самоубийство, розовый шум способен оживлять, синий – заживлять раны и так далее. Однако мы к этому еще вернемся. Сегодня я хочу проверить твой дар «орати словом Всея Света».
– Что? – не понял Максим.
– Спой что-нибудь.
Максим, чувствуя неловкость и смущение, хотел отказаться, но встретил взгляд волхва, умный, понимающий, сочувствующий и доброжелательный, без тени усмешки, и подчинился. Затянул арию князя Игоря, сначала тихо, как бы сомневаясь в своем искусстве, потом увлекся и последние слова вытянул как на сцене, в полную силу.
Один из светильников в потолке лопнул, погас.
Оба посмотрели на него: Максим – озадаченно, Иннокентий – с задумчивым прищуром.
– БАЗа… – прошептал Максим.
– Тебя уже посвятили в наши дела? – догадался Иннокентий. – Не рановато ли? Хотя, может быть, все идет своим чередом. Но это не БАЗа. В твоем голосе спит сила потомков Буса Белояра, способная колебать пространство. Давай-ка попробуем воспеть колославу.
– Что?
– Одна-две строки, посвященные одному из Родных богов, которые поются в едином ритме, называется колославой. К примеру: Гой-еси-Велесе-Гой-Веле-Веле-Велесе-Гой! Но сначала я научу тебя гудеть.
– Как это?
– Есть такое понятие – славянская гудьба. Первые звуки, извлекаемые из народных инструментов – скрипок, гуслей, волынок, свирелей славяне называли гудением или гудьбой. Так вот каждый священный слог должен длиться долго, пока хватит дыхания, тогда он входит в резонанс с телом и сознанием. Как говорил мастер: «Магическая музыка атакует ваши чувства и пробуждает нужную эмоциональную реакцию. Любая музыка, которую можно слушать без четкого осознания ее присутствия, есть музыка мистическая, несущая сакральный смысл». А гудение и есть такая музыка.
– А пение?
– И пение тоже гудение в своей основе. К примеру, звук О (он же буква О) несет в себе смысл Родового Первояйца, слог «Гой» отражает смысл всетворящей Силы Рода, слог «Ма» – сила Великой Матери и так далее. Эти слоги надо прогуживать, «гудеть», чтобы они передали свою силу тому, кто это делает.
– Понятно.
– Начни гудеть слог «Ма».
Максим замешкался, снова ощутив прилив неловкости, будто его заставляли играть в какую-то детскую игру с непонятными правилами.
– Это не игра, – усмехнулся волхв, непостижимым образом прочитав мысли молодого человека. – Это посвящение в Традицию. А гудеть надо так.
Он глубоко вздохнул три раза, сложил губы трубочкой и запел глубоким бархатным баритоном:
– Ма-а-а-а-а…
– Ма-а-а-а-а… – подхватил Максим так мощно, что стоящая в нише на полочке керамическая ваза завибрировала и взорвалась сотней осколков.
Глава 14
Сны
Облака затянули ночное небо, скрыли луну и звезды, стемнело, и лес превратился в загадочное темное пространство, полное призрачных теней, внезапно выплывающих из черноты светлых колонн, кружевных узоров, черных пещер, гулких шепотов и тресков.
Но она не боялась ни темноты, ни лесных звуков и шагала по лесу легко и естественно, будто родилась тут и знала каждое деревце, каждую ложбину или холмик.
Джинсовый костюм был слегка великоват, поэтому рукава и штанины она подвернула, однако он ничуть не стеснял ее в движениях. Волосы же, светлые, длинные – до пояса, она аккуратно собрала на затылке в узел, перехватила резинкой, а на голову накинула косынку.
В лесной чащобе стало темнее, деревья выросли вокруг непроходимой стеной.
Девушка остановилась, осматриваясь, прислушиваясь больше к своим ощущениям, а не к лесным звукам, и увидела тропинку. Точнее, не тропинку, а ее след: здесь когда-то ходили люди.
Она устремилась к тропинке, невесомая, как ветер. Ни одна веточка не треснула под ногами, не зашуршал ни один опавший лист. Тропинка повела ее в глубь леса, огибая заросли кустарника и мшистые болотные окна. Вот она достигла круглой поляны, окруженной со всех сторон гигантскими елями и поясом упавших вершинами к центру поляны засохших деревьев. Посреди поляны виднелось озерцо, тоже круглое, небольшое, как колодец.
Девушка добралась до берега озерца, наклонилась к черному зеркалу воды. Внезапно облака разошлись, открывая сияющий лик луны, и в зеркале воды отразились звезды и лицо девушки, печальное и строгое. Она сняла с себя джинсовую курточку, потом джинсы и кроссовки, выпрямилась, оставаясь в одной прозрачно-белой рубашке.
В лесу ухнул филин. Со всех сторон донеслось каркающее эхо, заставив девушку вздрогнуть.
– Илюша… – прошептала она, прижав кулачки к груди. – Я не могу жить без тебя…
Луна спряталась за тучи, но поляна оставалась видимой, словно засохшие деревья засветились изнутри, как гнилушки.
Девушка подняла джинсовую курточку, бросила в озерцо. За ней последовали джинсы и кроссовки, булькнули, скрываясь в воде. Девушка сняла косынку, стянула резинку, волосы рассыпались по плечам нежным серебристым водопадом.
Показалась луна. Подул неизвестно откуда взявшийся косой ветер.
Девушка протянула к ней руку, застыла, не отрывая глаз от сияющего золотистого диска. Неизвестно, сколько длилось бы ее оцепенение, если бы не крик филина:
– И-ди!.. И-ди!..
Она вздрогнула, шагнула в озеро. Ноги обожгло холодом, но девушка, вскрикнув, заставила себя шагнуть глубже.
