Магия крови - Ник Перумов
Кор Двейн и Скьёльд вскрывали горло жертвам с равнодушием автоматонов, чем-то напоминая Публию некромагических созданий Ведьмы – те тоже не испытывали ни боли, ни сострадания; свежая и засыхающая кровь покрывала их с ног до головы.
Те самые «простые чары» и впрямь работали: в воздухе бешено крутились призрачные клинки, невесть на чем подвешенные прямо в воздухе. Легионеры подтаскивали очередную жертву, сияющая окружность касалась горла, словно на лесопилке, фонтаном брызгала кровь…
«Как этим двоим не страшно, не противно? – мелькнуло у Публия. – Как можно надеяться остаться прежними после этой ночи, – подумалось ему, – как они могут?
Нет, надеяться не на что. И мы все сейчас проходим некую трансформу, хотим этого или нет».
Пахло потом, кровью, нечистотами, ужасом и грозой. Над лагерем стоял неумолчный вопль, словно над местом варварской казни.
В какой-то миг Публия замутило, и он присел на скамью, рядом с отдыхавшими магами. Конечно, раб – не свободный гражданин, раб – говорящая вещь, хозяин властен над его жизнью и смертью. Захочет – отпустит на волю, захочет – потащит под жертвенный нож, но все-таки, все-таки…
«Что тогда отличает нас, просвещенных имперских чародеев, от черных варваров сельвы Каамен или от говорящих с духами в Шепсуте, которые, если верить рассказам путешественников, могут прорицать, только выпив горячей жертвенной крови?..»
Его кто-то дружески хлопнул по плечу.
– Если бы ты знал, Публий, насколько ничтожную цену мы сейчас платим за могущество! – К нему подсел толстяк Эмилий Кар из Резца; лоб и щеки его еще украшали остатки рун и дорожки засохшей крови, но глядел он уже куда яснее. – Я сейчас горы свернуть могу, не поверишь, как я силу чувствую! Никаких кристаллов не нужно, ничего, никаких амулетов, раз – и нет во-он того холма! – он расхохотался. – Или вот так…
Он коснулся края скамьи, и старое потемневшее дерево вдруг посветлело, запахло смолой, из края доски на глазах вытянулась тонкая веточка, распустились нежные листья-сердечки… Публий был совершенно уверен, что это не иллюзия, а самая настоящая магия жизни, почти недоступная из-за высокой сложности заклятий.
– Н-ну? Видал, а? Можешь так? То-то же… Смотри, смотри, от чего ты отказался. А ведь можешь еще пройти трансформу, можешь получить все это, пока не поздно. – Кар кивнул на ярко светящиеся магические фигуры, вокруг которых все продолжалась суета. – Ну кровь, магия крови – риск, это верно… Так ведь не ты ж ее пускаешь. Да и сам посуди, что такое жизнь раба по сравнению с такой силой, а?
В этот момент два легионера тащили к Кору Двейну пожилую рабыню в белом фартуке пекаря – очевидно, из какой-нибудь легионной пекарни; женщина не сопротивлялась, только по ее щекам градом катились слезы, а на лицах солдат читалось плохо скрываемое отвращение.
Публий отвернулся.
Конечно, раб – лишь говорящая вещь. Да и свободные люди, чего уж тут, без конца убивают друг друга, режут безо всякой жалости; мир – это война всех против всех, где побеждает самый сильный, самый безжалостный, самый хитрый… И все-таки – нет. Не такой ценой.
Потому что у каждого должен быть шанс. Если бы равный шанс выжить после обряда был бы у этой несчастной пекарши и у Эмилия Кара – совсем другое дело…
Публий не помнил, как все закончилось; события ночи и утра путались у него в голове, и он, словно бы и сам пройдя трансформу, уже не мог отличить реальное от кажущегося, выдуманного. Был ли этот разговор с Эмилием Каром? Была ли старая рабыня и собственные мысли о допустимом для мага пределе, за которым только кровь и безумие? Он не мог с уверенностью сказать.
Из полузабытья его вывел гнусавый вскрик легионных труб и голос Кора Двейна:
– Пора! Мы выступаем, маги… братья мои!
Публий огляделся: орденские маги, лежавшие и сидевшие на скамьях вповалку, нехотя поднимались, точно пробуждаясь ото сна, некоторые, уже вполне оправившись, задумчиво бродили неподалеку. Кор Двейн и его названый брат, умытые и свежие, словно и не было этой жуткой ночи, стояли над угасшими магическими фигурами.
Еще несколько рабов под надзором мрачных солдат утаскивали куда-то, видимо к лагерному рву, бледные, похожие на тряпичных кукол, тела жертв; Публия поразило, как много их было – целая гора трупов! Удивительно, что кто-то из рабов вообще остался…
– Ведьма вышла из Твердыни! – продолжал Двейн, повысив голос. – Вы теперь сильны как никогда – давайте же встретим ее, как положено!
Орденские маги поднимались медленно и собирались вместе молча, и это напугало Публия больше всего. Обычная в таких случаях суета, споры, взаимные претензии и вопросы – куда все это подевалось? Словно бы и не орденцы это уже, а какие-то иные существа, с иными мыслями и устремлениями.
Впрочем, Кая Лавиния все же снизошла до ответа.
– Если ты просишь, маг, мы уничтожим эту твою Ведьму, – бросила она. – Но потом каждый сам решит, куда поведет его дорога могущества.
Дорога могущества!..
Значит, не привиделся ему недавний разговор с Эмилием! Значит, они теперь и впрямь… могут такое, чего, кто знает, и Северная Ведьма не может! И значит, они и впрямь мыслями и устремлениями теперь уже не здесь. Что им Корвус, что им ордена, что им теперь весь Араллор…
Впрочем, пока что наверняка сказать ничего нельзя.
– Ведьма сильна, – вступил Скьёльд, – но вы теперь тоже сильны. Вы способны отнять ее силу и силу ее слуг и сами напитаться ею.
Кая Лавиния одобрительно улыбнулась; она сделала едва заметный жест, орденцев окутал призрачный пузырь, в котором Публий с удивлением опознал странно измененные портальные чары, и толпа магов вмиг исчезла.
Кор Двейн вытер пот со лба.
– Невероятно, – проговорил Скьёльд, глядя на то место, где только что стояли чародеи Корвуса. – Получилось!
– Пока еще не точно, – усмехнулся Двейн. – Ну что, брат… идем за ними?
– И я, – Публий поднялся. Мутило, хотелось пить, но оставаться в лагере дольше он не мог. – Я тоже иду.
– И мы! – К ним подходили те, кто отказался от трансформы, Ливий и прочие Вороны, десятка полтора числом. – Мы будем со своими до конца. Даже если они сами не захотят…
Двейн покачал головой:
– Боюсь, многодостойные, что вы правы и мы с вами им теперь не очень-то нужны… Признаюсь, об этом я как-то и не подумал. Но – к чему сомнения! Идемте. Портальные чары мы с названым братом уж тоже как-нибудь сообразим.
«А как же магия крови, отнимающая желание иначе творить волшбу?» – хотел спросить Публий, но вовремя вспомнил переливчатые кристаллы на груди у того и другого свободного
