Стас Северский - Историк
Запись № 7
Я схватил Ханса за руку, вырывая из ветреной стужи… Он обернулся назад, готовый свернуть себе шею, но не проститься с Греллом…
— Это Грелл?.. Это он?.. Что с ним?..
— Не подходи к нему. Он готовится к бою.
— Со зверем?
— Да.
— Не надо…
— Так нужно. Мы даем смерти чужие жизни — иначе смерть берет наши. Мы обрываем чужие жизни, продолжая — наши. Бессильные — нищи. Им нечего дать смерти взамен их жизни, и смерть забирает их. Грелл должен призвать силу, данную ему свыше силы воина.
— Но эта сила уродует его лицо…
— Молчи. Мы оборачиваемся зверьми, чтобы сразиться со Зверем.
Ханс вырвался, отшатнувшись от меня к костру, хватая горящую головню опаленной перчаткой…
— Вы оборотни!
Я отпрянул от огня, не успев опомниться и сдержаться…
— Я понял, вы — оборотни, боящиеся огня! Все вы — вы не только охотники, вы — звери!
Огонь стучит у меня в висках частым пульсом… Огонь в руках этого неуклюжего солдата обездвижил меня… как огонь Зверя, в котором сгорел Варт… Я вижу, как Грелл метнулся к блекнущему в огненном зареве бойцу, вырывая у него факел, но и мечущегося серой тенью Грелла затмевает огонь…
— Брось! Брось в костер! Брось, Ханс! Олаф убьет тебя! Брось!
Но Ханс упрямо отгоняет Грелла пылающим факелом, стоя спиной к высокому костру, защищающему его сзади… В глазах темнеет, остается только носящаяся в пустоте вспышка, оставляющая светящийся след, — гаснущую во мраке дорогу, оборванную бездонными пропастями… И я иду по этой дороге… через огонь… в холодный мрак…
— Ханс! Брось! Олаф и правда — оборотень! Он разделил душу! Он отдал часть души снежному зверю, сжигающему врага пламенем! Он забрал себе часть его души! Теперь его сердце студит холод и жжет огонь, морозящий и выжигающий сердце Зверя!
Клок огня падает, рассыпаясь искрами… В глазах проясняется… проявляется силуэт виновато понурившегося бойца…
— Оборотней вообще не бывает. Это все старые сказки. Я не должен верить им. Это не правильно — верить в сказки, я знаю… Я знаю, что человек не способен обращаться в зверя, как зверь — в человека… Это я знаю точно.
Грелл отбросил головню к костру…
— Может, Ханс, но не так, как ты считаешь… Мы обращаемся в зверей разумом, а не телом…
— Но тогда зверь не способен быть оборотнем — у зверя нет разума…
Я оттеснил Грелла, сверкнувшего на меня глазами…
— У зверей — нет, у Зверя — есть.
— Нет, я не должен в это верить. Это не правильно…
— Старые легенды — это все правда, Ханс… Только выглядит эта правда вне легенд чуть другой…
— Это не правда, Олаф… Это ты наделил зверя разумом…
— Да, Ханс… Я пробудил эту, спящую в нем, злую силу… когда он пробудил злую силу, спящую во мне…
— Он лишил тебя рассудка, Олаф…
— Да, Зверь проснулся во мне…
— Олаф, прекрати… Я не понимаю… Все не так… Только похоже, что все так, как должно быть, но все не так… Все только кажется… Все только кажется тебе, Олаф… А ты только заставляешь всех видеть твои видения… Не заставляй меня…
— Ты не способен видеть… В тебе нет этой силы, боец Штрауба…
— Не смотри на меня так, Олаф… Я не позволю тебе так смотреть на меня…
Ханс закрыл глаза руками, и я отступил от него — от его страха передо мной… и от его упрямства сопротивляться мне… Но, опомнившись, я схватил его за руки, отнимая их от его лица, открывая его глаза силой…
— Ты пойдешь со мной! Ты увидишь его — Зверя, приходящего с бурей! Увидишь Ангриффа! Увидишь таким, каким вижу его я! Таким, каким видим его мы все! Таким, какой он есть — Ангрифф!
Запись № 8
Грелл, пасмурно молча, но не переча, заложил упряжку, не заменив лишь головного — старый Форфирд, хоть и устал после сложного перехода, снова первым пойдет, а замкнет юная Ангст, заарканенная и заезженная мной с месяц назад… Это плохая упряжка, но выбора у меня нет — другие, ходившие сегодня, звери еле держатся на ногах… Дйерв смерил меня суровым взглядом…
— Не следует начинать Страшным и кончать — Страхом…
— Я не могу перепрячь Ангст — она замыкает… И — к черту!
— Не будь таким заносчивым, Олаф. Она тебе еще себя покажет…
— Ничего она мне не покажет, кроме страха, когда увидит мой бич! Пошли!
Я спустил трескучий заряд, отключаясь от линии связи, взлетая на поднявшуюся и тронувшуюся платформу… Ханс, покорно взявшийся за поручни, проводил отдаляющуюся базу тоскливым взглядом… А я спустил очередной разряд, гоня зверей в простертую перед нами пустыню, держа курс к едва видимым на горизонте скалом…
— Видишь этот горный пик, блистающий снегами в поднебесье, — это Тилл-Фйэлл… Мы направляемся к нему…
— В горы?..
— Вверх… На самую высокую вершину… С нее виден вечно сияющий во льдах маяк — царство охотников — Хантэрхайм…
— Я знаю про эту северную крепость, сравнимую с одним Ивартэном.
— Хантэрхайм мощен, как Ивартэн, но нет ничего сравнимого с ним — с Хантэрхаймом…
— Ты служил в этой крепости?
— Нет — в Штормштадте. Это одно из северных укреплений Хантэрхайма… Это укрепление еще называют «ветроломом» из-за нестихающих бурь… С вершины ты увидишь и Штормштадт…
— Олаф, но сейчас стемнеет…
— Хантэрхайм сияет и днем, и ночью…
— Остановись, Олаф… Не надо дальше…
Ему в ответ мой бич спустил разряд, разлетевшийся искрами по хребтам снежных тварей, несущихся к промерзшим скалам… Все быстрее — к горам, все ближе горы… Все выше пики скальной гряды, все вверх… Все темнее ночь, все ярче звезды… Все тяжелее дышат почерневшие косматые твари… Все холоднее ветер… И все злее его зов… Ангрифф! Он идет за мной! Он идет следом!
— Ты слышишь его?.. Он поднимается…
— Я ничего не слышу, Олаф… Только ветер… Здесь такой сильный ветер…
— Он здесь… Он идет следом, взбирается на Тилл-Фйэлл…
— Остановись, Олаф… Эти звери устали… Они упадут — сорвутся вместе с нами…
— К рассвету Грелл и Дйерв будут здесь… К рассвету они взойдут на Тилл-Фйэлл…
— Что ты задумал, Олаф?..
— Мы убьем Зверя. Зверь останется здесь — его погребут снега у подножия Тилл-Фйэлл… а нам будут светить звезды с его вершины…
Знакомой тропой обогнув ущелье, чернеющее в слабом отсвете фонаря, я вывел зверей на узкую обледенелую площадку у острия Тилл-Фйэлл… Я опустил платформу, отключая подачу энергии, и указал бойцу Штрауба звезду, сияющую ярче других…
— Смотри, это Хантэрхайм…
Мы молча смотрим на бьющие в небесную пропасть лучи, испускаемые поднятыми над снежной пустыней ледяными иглами — башнями Хантэрхайма… Среди этого лучистого свеченья особенно ярко блистают пограничные вышки «хранителей», смотрящих в снежную пустыню неспящими глазами… Но в темном небе разгорается хрупким переменчивым светом северное сияние, окружая нас зыбким мерцанием, вынуждая скрываться от всевидящей техники Хантэрхайма… Как только мы вошли во тьму, оно явило нам Зверя, вышедшего из темноты…
Я разрядил бич, прогоняя Ангриффа во мрак, обратно… Но он остался здесь, ждать и смотреть… А Ханс, взглянув на него с непонятной мне грустью, уселся на опущенную платформу. Он не выпускает из замерзших рук подключенного излучателя, но не озирается по сторонам, высматривая скрытого мраком врага, а, затаившись, слушает тишину… Из него выйдет охотник… хоть он и не боец Хантэрхайма…
Запись № 9
В темном холоде горят только глаза — мои и Зверя… Только искрящий бич протянут мостом через тьму между злых огней…
— Олаф, не надо… Ему и так страшно здесь — на холодной вершине, окруженной всеми ветрами… Он устал бродить в пурге, ища укрытие и других скингеров… А ты его…
— Молчи, Ханс… Он пришел отомстить мне…
— Он пришел за этими зверями — он их знает… Он считает их своим отрядом — он ведь их командир…
— Он лидер стаи…
— Олаф, но скингеры… У них не стаи, а стада — они не хищники и не птицы…
— Это дикие звери, Ханс. Они не жрут, но сжигают нас — свободных охотников… Только солдаты системы называют стаи стадами… Они выходят на охоты с мощным оружием, со специальной защитой, со сложной техникой… И называют стаи диких скингеров — стадами…
— Но ведь скингеры не злые… Они никого не трогают, когда никто не трогает их… И заботит их только мох, который они едят, для которого они топят лед и греют бедную холодную землю… Олаф, мшистый луг среди снежной пустыни и мохнатые звери — это хорошо…
— Хорошо. Но только, пока с этими мохнатыми зверьми не надо сражаться.
— Они защищаются… Это правильно, Олаф… Я знаю, что изначально скингеры были запланированы не такими, что они должны были быть доверчивыми и беззащитными… Сначала, когда их только сделали, они такими и были… Но они научились защищаться со временем… И это правильно, Олаф…
