Максим Бондарчук - Гидра (СИ)
И приятный запах. Он витал здесь даже несмотря на функционировавшую систему контроля воздуха.
Я искал источник этого запаха, но к своему сожалению, исследовав буквально каждый сантиметр, так и не смог его найти.
— Откуда это? Запах. Я не вижу цветов.
Она улыбнулась.
— Ах это. Цветов нет, нельзя по правилам, но я нашла выход из положения.
— И какой же?
— Смесь нескольких эфирных масел. Я прочитала о них в одной из книг, полученных мною во время пребывания на перевалочной станции Кульвик, прежде чем попасть сюда. При смешивании жидкость становится такой тягучей, что испарение замедляется в несколько десятков раз даже при очень высоких температурах, однако аромат, источаемый такой смесью, очень приятен, не резок и почти не выветривается системой воздухоконтроля.
Кель подошла ближе к своему столу и подняла в руке маленьких флакон с бледно-золотистой жидкостью.
— Это оно?
— Да.
— Так мало?
— Этого хватит еще на несколько месяцев. Может даже больше.
Пройдя немного дальше вглубь, я скинул свою верхнюю одежду и подошел к женщине. Она стояла спиной ко мне и все еще рассматривала этот маленький флакон. Покачивая его из стороны в сторону, она заставляла тягучую жидкость лениво перекатываться с одной стенки на другую, оставляя на поверхности сосуда блестящий след. Как мед, ее золотистый цвет играл странными красками в падающих лучах лапового света и приковывал взгляд к себе одним лишь видом.
— Красиво, но ты хотела что-то показать мне.
Она отложила в сторону стеклянный флакон и повернулась ко мне.
— Да, одну секунду. Это может показаться тебе странным, но мне нужно тебе это показать.
Кель открыла свой портативный компьютер и вызвала виртуальное изображение старых фотографий. Вспыхнув ярким светом, несколько десятков отредактированных фото появились в воздухе.
— Что это? Твой личный архив?
— Что-то вроде. Осталось еще со времен моего поступления в воспитанники Шелвера. Узнаешь себя.
Он подняла руку и, дернув по изображению, заставила несколько фотографий перелистнуться как книжные страницы. Остановив на нужной, она указала на молодого парня в короткой куртке, стоявшего возле молодой Кель у входа в учебное здание.
— Я уже и забыл про них. Это ведь так давно было.
— Да, много воды утекло с того времени.
— Но зачем ты все это показываешь мне?
— Память, Рик. Мне кажется, что я начиная забываться. Последние несколько дней я стала замечать за собой странное явление. Не могу вспомнить очень важные моменты своей жизни. Вчера едва смогла вспомнить фамилию своего инструктора на занятиях по физподготовке.
— Но это было так давно. Не удивительно, что имена начинают стираться из твоей памяти.
Однако женщина все отрицала.
— Нет, здесь другая ситуация. Раньше я помнила все. Даты, имена, клички домашних животных всех учившихся девушек на тот момент. Феноменальная память. А недавно все будто поменялось.
Женщина замолчала. Она словно пыталась собраться с мыслями, но в этот самый важный момент, они никак не хотели приходить ей на помощь.
— Тому есть какая-то причина? Может старая травма дает о себе знать?
— Нет, ничего такого не было в моей жизни. Есть, конечно, одно предположение, но боюсь ты сочтешь меня сумасшедшей.
Я подошел к ней еще ближе и повернул к себе. Ее глаза были опущены вниз, а прядь волос, вырвавшись из-под контроля металлической заколки, упала прямо на лоб. Длинная, сантиметров тридцать, она закрыла обзор глазам и ни в какую не хотела возвращаться обратно в аккуратно смотанный клубок.
— Меня уже мало что может удивить, Кель. Можешь говорить.
— Нет, в другой раз.
— Да брось, расскажи. Мы ведь не дети, я все пойму.
Она мялась и не хотела начинать разговор, но видимо каждая секунда молчания и нежелания раскрывать некую тайну усиливала и без того нарастающее напряжение.
— Дело в том, что женщины, проходившие обучение у Шелвера не только развивали свои врожденные навыки, но и путем различных упражнений и методов коллективного развития, становились своего рода единым целом. Как организм, где каждая женщина-идеолог отвечала за определенный орган или клетку. Если что-то происходило с одной, об этом немедленно становилось известно всем остальным. Не знаю как это назвать, но на каком-то скрытом внутри уровне, мы все это чувствовали. Помню, перед главным экзаменом нам на практике показали, как это работает. Была девочка, звали Елена, хорошая и очень сильная, с природными навыками, которым могла позавидовать любая из воспитанниц. Ее выбрал сам Шелвер и увел куда-то, оставив нас всех в одном помещении. Потом, спустя каких-то пару минут, мы все почувствовали резкую боль. Не физическую, но четко ощутимую. Она как вулкан, нарастала с каждой секундой. Усиливалась, становилась все мощнее и нестерпимее. Где-то в самой глубине нашего мозга мы ощущали, что ей было больно и делили эту боль вместе с ней, а, когда она смогла вернуться, мы увидели, что ее волосы были обрезаны почти наполовину и находились в руках у Шелвера. Он обрезал их и мы почувствовали это. Будто обрубив в одночасье некий скрытый канал, соединявший нас всех, он лишил ее на длительное время части ее способностей, которыми она была наделена. Именно поэтому всем тем, кто учился и прошел окончательный экзамен в воспитанники Шелвера ни в коем случае нельзя было коротко стричь волосы.
— Тогда как объяснить твое состояние? Ты ведь не прошла полностью обучение, значит никак не можешь быть связана с женщинами-идеологами?
— Это нельзя вырвать из себя, Рик. Само по себе наличие подобных способностей уже связывает таких как я между собой, Шелвер только укреплял эту связь. Каждая девочка была наделена какой-то особенностью помимо возможности читать чужие мысли. У меня была феноменальная память, Елена чувствовала присутствие любого живого существа на очень далеком расстоянии, ее просто нельзя было застать врасплох.
— А Филина?
Кель недоверчиво покосилась на меня.
— Дар убеждения. Редкий оратор мог убеждать толпу так как она, но лишь до того момента, пока она не встречала кого-то сильнее себя. Шелвер был ей не по зубам, но остальные девочки, кто попадал под ее влияние, становились в буквально смысле ее марионетками. Это нравилось нашему наставнику, и он никак не препятствовал использованию этой способности, объясняя это принципом невмешательства в учебный процесс по личным предпочтениям.
— Значит, твоя память ухудшилась из-за того, что какая-то из женщин-идеологов попала в беду?
— Верно. По доброй воле никто из них не будет срезать волосы. Значит это сделали насильно. Осталось только узнать кто это и при каких обстоятельствах произошло.
Глаза Кель потускнели. Почти в одно мгновение ее яркие, почти блестящие, как два драгоценных камня, глаза превратились в некое подобие замыленных кусочков стекла. Чувства странности и напряженного ожидания ответа на поставленный вопрос, заставляло ее мозг работать на предельных возможностях. Я старался молчать, даже мысли были подчинены мне, чтобы своим присутствием не мешать ее размышлениям.
— Насколько все серьезно?
Она немного отпрянула.
— Очень, Рик. Ты даже представить себе не можешь, чем все может закончиться.
— А если кто-то погибнет? Что тогда? Это как-то отразится на тебе и на других женщинах.
Она одобрительно кивнула головой.
— Чем сильнее женщина, тем опаснее последствия ее смерти. Сложно описать то, что чувствуешь, когда происходит подобное. Как будто тебя режут изнутри, а ты ничего не можешь сделать с собой. Резкие, словно удары кнутом, волны боли проходятся вдоль всего тела, затрагивая каждую мышцу, каждую клетку организма, заставляя буквально выворачиваться наизнанку. Нет, это невозможно описать, это надо почувствовать, чтобы иметь хотя бы какое-то представление о тех неприятностях, что ждут каждую женщину-идеолога в случае смерти одной из них.
Ель обошла меня со стороны и, зайдя за стол, вновь села на свое кресло. Фотографии висели в воздухе. Она смотрела на них и лениво перемещала из стороны в сторону, пытаясь отыскать нужную ей.
Вот жилое помещение…. Вот комната в которой она проживала с другими девушками, принятыми на обучение в школу Шелвера…. Вот она в учебном корпусе на занятиях по психологии.
Их было много, и каждая из множества несла в себе частичку памяти, которую она стала забывать в последнее время. Ей было больно. Некогда лучшая в своем роде, Кель теперь превращалась в обычного человека с обычной памятью, не способной на все то, что умела она когда-то в молодости.
— Процесс восстановления возможен?
— Никто не знает. Во время учебы нам говорили, что исследований в данной области проводилось очень мало и сказать наверняка, реально ли возвращение врожденных навыков в исходное состояние после смерти одной из нас, никто не может. Поэтому все идеологи всегда находятся вместе, изредка уходя на особые задания по одиночке.
