Дмитрий Дашко - Подземка
«Лило! Что с ней?» — это была единственная мысль, промелькнувшая у меня в голове в ту секунду. Пространство вокруг заволокло едким дымом, что еще больше усугубило ситуацию. Дышать было невозможно.
— Какого черта… происходит? — раздался в стороне голос Семеныча.
Его душил сильный кашель. Видимо охранник уже встал на ноги и наглотался едкого дыма.
— Ложись на землю, иначе задохнешься, — посоветовал я. — Подождем, пока дым рассеется.
Несмотря на то, что принудительная вентиляция не работала уже много лет, кое-какое движение воздуха в метро все же существовало. Скорее всего, оно было вызвано разницей в работе фильтрационных агрегатов на различных станциях. Где-то они до сих пор работали на полную мощность: как правило, это были крупные станции, типа
Центральной, или перегоны, используемые для выращивания домашних животных и бледного вида огурцов, на удивление прижившихся в мире без солнца. На других станциях жизнь в агрегатах едва теплилась, что и вызывало перепады давления в туннелях. Но, иногда по неизвестным причинам, движение воздуха достигало достаточной силы. Мы прозвали это явление «туннельным бризом».
Вот и сейчас, такой же, непонятно откуда появившийся ветерок, быстро развеял ядовитую пелену. В тусклом свете догорающих обломков перед нами предстала безрадостная картина: перевернутая дрезина лежала к верху колесами, перегородив весь путь, прицепленная ранее к ней платформа откатилась далеко назад, видимо отброшенная взрывной волной, вещи с нее рассыпались, и в беспорядке валялись вокруг.
Но самой страшной была тишина. Ни одного голоса, или стона раненых, только потрескивание огня и звук нашего учащенного дыхания.
— Встаём, — сказал я. — Надо разобраться.
Я поднял свой фонарик, который, несмотря на все пережитое, продолжал светить, и направился к месту взрыва.
Где-то позади, плелся Семеныч, все еще откашливаясь и понося все, на чем свет стоял.
— Заткни варежку, Семеныч, — не очень вежливо попросил я. — Мешаешь сосредоточиться. Да и не ровен час — услышит кто. Нам, пока во всём не разберёмся, подавать признаки жизни рановато.
Я не сомневался, что это была грамотно спланированная диверсия. Тот, кто её осуществил, мог находиться поблизости и, почти наверняка, в его планы не входило оставлять живых свидетелей.
Семеныч догнал меня и, придержав за рукав, спросил:
— Слушай, парень, что это было то?
Я не стал отвечать, подумав, что только контуженный мог задать такой вопрос. А что спрашивать с контуженного?
Вот отойдёт, тогда и сам сообразит что почем.
Мы подошли к перевернутой дрезине. С большим трудом удалось открыть дверь, её заклинило. Хватило минуты, чтобы констатировать медицинский факт: машинист был мертв. Впрочем, ему, наверное, повезло — смерть была быстрой и, даю руку на отсечение, он даже не сообразил, что произошло.
Семеныч всхипнул:
— Господи, да что же такое!? За что его? Такой хороший был.
Я, хоть и не знал погибшего, кивнул. О мертвых или хорошее, или ничего.
От остатков нашего транспортного средства сильно несло горючкой, и оставаться поблизости было опасно. Просто чудо, что баки не сдетонировали, иначе нас бы подпалило или посекло обломками, но не факт, что наше везение продлится долго. Кроме того, невзорвавшиеся баки наводили на мысль, что могли быть ещё выжившие. Я очень надеялся, что девушка вошла в их число. Да ладно, какое там надеялся! Я искренне молился за то!
Семеныч по всем признакам впал в ступор. Похоже, с погибшим его связывали особые отношения. Хороший друг, приятель. Ладно, чего гадать!
— Пошли, остальных проверим, — позвал я Семеныча, но он даже ухом не повел.
Стоял неподвижно, как вкопанный.
— Семеныч, ему уже ничем не поможешь, — настойчиво сказал я.
— Ты иди. Я ещё чуток тут побуду. Мне надо, — отстранённо произнёс он.
— Семеныч, не приведи Бог, рванёт. Костей не соберём. Пошли.
Он отрицательно замотал головой. Я понял, что сдвинуть с места его можно лишь при помощи крана.
— Хорошо, — тихим голосом сказал я. — Справлюсь один. Только будь осторожней.
Я не мог позволить себе такую роскошь, как тратить время на созерцание обломков и вывод Семеныча из ступора.
Судьба попутчицы была так же неизвестна, как и личности, подложившие мину под состав. А ведь перестраховались гады: натаскали разного барахла на пути с намерением, что если взрыв не остановит движение, то баррикада точно заставит остановиться. Но вот мотивы, они по-прежнему смущали меня непонятностью. Террористический акт? Месть? Что-то ещё?
Больных на голову под землёй всегда хватало, тогда может, у кого-то наступило очередное обострение?
Версию о пиратстве я откинул сразу. Пропавший состав кинутся искать почти сразу. Метро при всей своей разветвленности станет для промышляющих пиратством ловушкой. Нет, похоже, придётся иметь дело с психом, а сумасшедшие всегда отличались богатой фантазией. Надо быть наготове.
Я привел АКС в боевое состояние, и медленно двинулся к платформе. Семеныч остался рядом с дрезиной, не в силах отойти от убитого товарища.
Тело еще одного парня я обнаружил неподалеку. Бедолаге размозжило голову. Зрелище было не из приятных даже для меня, и я, отгоняя подступившую дурноту, поспешил дальше.
Поиски ни к чему не привели. Обшарил все кругом: перевернул барахло, разбросанное по туннелю, заглянул под платформу, даже вскрыл от отчаяния несколько больших ящиков, но девушки негде не было. Лило исчезла. Я вдруг ощутил себя виноватым. Нельзя было оставлять ее без присмотра. Пусть оружием она владеет не хуже меня, а дерётся, пожалуй, даже лучше, я всё равно не имел права упускать девушку из виду. Мой прокол.
Я вернулся к перевернутой дрезине и застал Семеныча в той же скорбной позе.
— Перестань убиваться. Что случилось, то случилось, назад не вернёшь — попытался утешить я. — За всех не нагорюешься.
— Отвали. Ты не знаешь, — тихо прохрипел он в ответ, и от его голоса меня мурашки пробрали.
По интонации, я скорее ощутил, чем понял, кем доводился ему погибший. А потом догадка превратилась в уверенность. Раньше у меня просто не было времени присмотреться, а сейчас хватило одного пристального взгляда, чтобы сообразить: они очень похожи — Семеныч и тот парень, что лежал сейчас придавленный куском искореженного металла.
— Прости, Семеныч. Я и вправду не знал, — скорбно произнёс я.
— Уходи, — попросил он.
— А ты? — удивился я. — Здесь останешься? Тебе, наверное, помощь нужна. Похоронить надо парня.
— Уходи, — повторил убитый горем мужчина. — Сам справлюсь.
— Хорошо, Семеныч. Прощай. Извини, если что.
Ничего не оставалось делать, как продолжить путь в одиночестве. Скоро Семеныч и его сын остались у меня за спиной. Я побрёл по шпалам, стараясь не оборачиваться. Надо было искать пропавшую девушку. С ней определённо что-то произошло, и это что-то вряд ли относилось к разряду хорошего.
Главной загвоздкой было то, что я абсолютно не представлял, куда двигаться дальше. Осталось положиться на интуицию. Пока, вроде бы, она не подводила, иначе не стоял бы сейчас здесь, а догнивал где-нибудь на поверхности.
Интуиция подсказывала, что возвращаться и звать на помощь бессмысленно, поэтому я перебрался через баррикаду и, держа автомат наготове, двинулся вперёд, надеясь, что не заплутаю в бесчисленных отворотах. Почему-то верилось, что наши с Лило пути не разминутся.
Не знаю, сколько я протопал, едва ли метров триста, но этот путь показался бесконечным. Руки, сжимавшие автомат, одеревенели, на лбу выступил пот. Я так взвёл себя, что любой шорох спровоцировал бы немедленно шквальный огонь с моей стороны. Дальше так продолжаться не могло. Я заставил себя немного расслабиться, иначе сердце выскочило бы из грудной клетки. Пришлось прибегнуть к вычитанной в одной из книг псевдокитайской методике. Пара глубоких вдохов и выдохов сделали своё дело. Я успокоился и намного уверенней двинулся дальше.
Вскоре судьба вновь подкинула мне испытание — я достиг развилки. Пришлось остановиться и задуматься. По какой нитке следовать дальше, я не знал. Как в старой доброй сказке: направо пойдешь — коня потеряешь, налево пойдешь — жену обретешь. Вспомнился разговор с Игорем. Что ж, каждый мужчина имеет право налево. Следуя этой логике, я пошел налево. Если Лило еще жива, она ждет моей помощи. А она жива. В этом я уже не сомневался.
Тот, кто когда-либо ездил в метро и смотрел из окна на пролетающие мимо с бешеной скоростью системы коммуникаций и дежурного освещения, протянутые вдоль стен туннелей, мог заметить: при подъезде к станции их количество увеличивалось. Вот и сейчас, по косвенным признакам, я ощутил приближение к цивилизации. И еще кое-что.
Невнятный, липкий, как паутина, страх и ненависть. А что самое паршивое: это были чужой страх и чужая ненависть. Эти чувства не принадлежали мне. Чем дальше я шел, тем сильнее казалось, что кто-то копается у меня в мозгу, словно ребенок в разодранном плюшевом мишке, изучая его содержимое.
