Михаил Тырин - Самоволка

– Мне пока и этой хватит. Но вот ты говоришь – люди везде одинаковы. А если не люди?

Борис почему-то усмехнулся.

– Есть и не люди. Я тебя познакомлю при случае. Убедишься – они мало чем от нас отличаются. Да и обмен культурами идет не одну сотню лет. Слыхал, кстати, легенду про Живого царя?

– Не припомню.

– Был такой, Куссам ибн Аббас. Он, кстати, дядя самого пророка Мохаммеда. Его кочевники стрелой ранили… вернее, язычники. А он в колодец спрятался, и так его и не нашли. Говорили, что он поселился в темном царстве. Иногда выходил оттуда на люди. Но мы-то знаем, что это было за царство… Или вроде голову ему отрубили, а он взял ее под мышку и ушел в пещеру.

– Что-то я ничего не понял.

– Я подробностей не помню, если честно. Самое интересное, что было это как раз в Самарканде. Там еще какие-то памятники с тех пор остались – поинтересуйся на обратном пути.

– Бог с ним, с царем. Ты-то как сюда попал, брат? Странно это… Вроде всегда были вместе, шли по жизни ноздря в ноздрю, и вдруг…

– Да так, случайность, как всегда… Погоди-ка…

Борис подался вперед, всматриваясь в подступающие границы города. Что он там видел – Степану было неведомо.

– Давай-ка сбавь обороты. Сейчас покружимся по улочкам, поищем место подходящее…

– Для чего подходящее?

– Для нашего шоу. Все, молчи, крути свой руль и меня слушай.

Пошли окраинные улочки. Первые пять минут было интересно: необычные орнаменты на окнах, крошечные, почти игрушечные башенки на крышах, красивые раскидистые деревья за заборами. Потом приелось.

Дома становились больше, улицы шире. Борис молча показывал рукой, куда сворачивать, и внимательно смотрел вперед.

– Тормози, – сказал он.

Степан послушно остановил машину.

– И что?

– Вон, гляди: двое наших бойцов лакают бражку возле лавки. А чуть дальше – бумажный склад и куча пустых коробок у ворот, видишь?

– Теперь вижу.

– Я ухожу. Твой выход, Степа. Пролетаешь мимо бойцов, притормаживаешь – и въезжаешь в эти коробки. Только смотри не убейся…

– Не понял.

– Что ты опять не понял? Ты врезаешься в коробки и останавливаешься. Шума много, вреда мало. Бойцы тебя вытаскивают, видят звездочки на роже. Волокут тебя в госпиталь. По дороге говоришь, что нарвался на бултышку. Затем замолкаешь. Все остальное сделают за тебя.

– Ну ты даешь, братец…

– Так лучше всего. Загремишь под фанфары, что называется. И никаких подозрений. Готов?

– Долго мне в больничке тебя ждать?

Борис почесал затылок.

– Королевской гвардии дали пятнадцать дней на подготовку к выступлению. Три дня уже истекли. Мне – день добираться к кечвегам и день обратно. Разговор будет трудным, они гордые, упрямые и вздорные. Беру два дня. Выходит, жди от меня сигнала на пятый день. И день запасной. Ты еще будешь «весь больной», глаза открывать и говорить на тот момент тебе не нужно.

– А если ты опоздаешь?

– Если я опоздаю… – Борис произвел неопределенный звук – нечто среднее между вздохом и усмешкой. – Если я опоздаю или не вернусь… В общем, тебе не обязательно платить контрабандистам за возвращение домой. Избавься от формы, подойди к любому пограничнику и скажи, что попал в Центрум сам не знаешь как. Тебя отправят обратно. Это наша служебная обязанность, если что. Только болтай поменьше, ага?

– Хочу тебе сказать, Боря…

– Да?

– Все-таки ты козел.

– Бывай-послужим.

Он выскочил из кабины, прихватив автомат, и скрылся во дворах.

«Бывай-послужим, – подумал Степан. – Где-то я уже это слышал».

«Раз-два-три-четыре-пять… Кто не спрятался, я не виноват».

Степан разогнал «спиртовку», а перед бумажным складом старательно вдавил педаль тормоза.

В тот момент, когда машинка со скрипом и скрежетом остановилась, разбросав по улице пустые коробки, он вдруг как никогда ясно осознал: вся эта комбинация с подменой – чушь, бред и клоунский номер.

Серьезных людей таким трюком не проведешь. Обязательно что-нибудь случится, и дело пойдет не по плану.

Он сидел в кабине, схватившись за лицо, и терпеливо ждал, когда кто-нибудь прибежит его выручать.

Действительно, боковой люк с грохотом отлетел в сторону.

– Ты чего, застава! Уснул? – прозвучал изумленный голос.

Степан повернул голову и, не открывая глаз, продемонстрировал обожженное лицо.

– Ух ты, как тебя пришкварило!

– На переезде… хотел воды набрать… – отрывисто проговорил Степан. – Бултышку вспугнул. Прямо в рожу брызнула, гадина…

– И ты еще за руль сел?!

– Я промыл, вроде полегче стало. Думал, доберусь кое-как. А сейчас накрыло так, что говорить больно. Свет в глазах меркнет.

Он голосом имитировал боль и наступающую слабость, плавно входя в роль.

– Двигайся, я тебя в больничку подкину. Тебя лечить срочно надо, пока не раздуло.

Степан переместился на пассажирское сиденье, успев из-под ладоней глянуть на своих спасителей. Один по-хозяйски устраивался за рулем, второй просто повис на ступеньке снаружи, не выпуская из руки глиняную кружку с пойлом.

– А под этим делом за руль разве можно? – поинтересовался Степан.

Погранцы дружно расхохотались.

– Молодец, застава. Ему больно, а он шутит. Уважаю, товарищ штабс-капитан!

И вновь «спиртовка» поскакала по камням мостовой. Обитое кожей сиденье чувствительно поддавало под зад. Степан понимал, что боевая техника должна быть простой и аскетичной, но здесь аскетизм вывели в степень абсолюта. Вся кабина была металлическая. Кожаными оказались только сиденья и оплетка на руле. И еще имелся деревянный набалдашник на каком-то рычаге.

Наконец машинка подъехала к госпиталю. Сквозь кованые ворота был виден широкий двор, заставленный одинаковыми брезентовыми палатками. В глубине светлело небольшое двухэтажное здание. И больше никаких капитальных построек, не считая будки охраны да еще пары деревянных сортиров и сарая.

Здесь Степан решил играть роль в полную силу. Он зажмурил глаза и поклялся себе их не открывать, чтобы не расколоться на какой-нибудь мелочи.

Послышались новые голоса, приветствия, знакомое «Здорово, застава»… Степана взяли под локоть, повели. Попросили документы, поинтересовались, сможет ли он сам раздеться.

Наконец уложили на койку в палатке. Пришел врач, осмотрел ожоги, дал указания фельдшеру обработать кожу мазью. Спросил, может ли Степан открыть глаза. Тот помотал головой и пожаловался на боль.

Пока все шло по плану.

И все равно Степана не покидало чувство, что этот балаган вот-вот раскроется самым нелепым и непредсказуемым образом.

– Я посплю, можно? – спросил он.

– Не можно, а нужно. Спать, господин штабс-капитан, – это ваше основное занятие на ближайшие три – пять дней.