Разрушитель судеб - Виктория Авеярд
Чарли встретил Гариона в те дни, когда еще служил жрецом. В Партепаласе стояло лето, принц Орлеон только достиг совершеннолетия, и в честь этого король Мадренции приказал, чтобы на каждой столичной площади открыли бочки с вином. Люди по всему городу поднимали бокалы за наследника трона. На празднование съехались рыцари и мадрентийские лорды, многим из которых хотелось вознести почести своему богу в городском храме. Большинство из них стекалось в Монтаселан – огромный собор, посвященный Прайану. Бог искусства и музыки был покровителем Мадренции, а одним из способов поклонения, обязательных для жрецов, было распевание песен посреди улиц.
Это была одна из многочисленных причин, почему Чарли решил стать жрецом Тайбера.
Бог торговли, денег и ремесел не пользовался большой популярностью в таких городах, как Партепалас, где люди превыше всего ценили красоту. Религиозный орден, к которому относился Чарли, содержал небольшой храм рядом с портом, прямо в тени знаменитого городского маяка. Бригады рабочих сменяли друг друга, днем и ночью наблюдая за тем, чтобы пламя маяка не гасло, а хорошо смазанный механизм вращался без остановок. Ночью яркий луч заглядывал в витражные окна, освещая скамьи и алтари, подобно солнечным бликам.
Целыми днями Чарли щурился, корпя над иллюстрациями к манускрипту о деяниях Тайбера, поэтому в темноте видел плохо. Той ночью, мысленно благодаря свет маяка, он обходил храм, чтобы погасить свечи. Струйки дыма устремлялись к высокому потолку с изображением Тайбера, чей рот по традиции был наполнен драгоценностями и золотыми монетами.
Если бы луч маяка не озарил храм, Чарли бы никогда не заметил съежившегося под скамьей в темном углу Гариона. На его лице не было ни кровинки, и он выглядел белым, как кость. Если бы Чарли верил в привидения, то выбежал бы с криками из главного зала храма и бросился в свою комнату.
И тогда Гарион умер бы от ран прямо на холодном каменном полу святилища Тайбера.
Чарли же поступил иначе. Он вытащил его из-под скамьи и осмотрел при слабом свете нескольких непогашенных свечей. Конечно, Чарли был жрецом Тайбера, а не Лашрин или Сайрека, чьи последователи изучали медицину, но он вырос на ферме и рано осиротел, поэтому перевязывать раны умел.
Этого хватило, чтобы Гарион пришел в чувство и смог встать на ноги. Чарли принял его за одного из провинциальных рыцарей, прибывших в город на празднование дня рождения принца, и решил, что он просто нарвался на неприятности в какой-нибудь подворотне.
Но вскоре Чарли понял, насколько ошибался.
Раненый мужчина был не простодушным деревенщиной, а настоящим амхара – таким же хитрым и жестоким, как любой другой убийца из Гильдии. Его уязвимость длилась не больше мгновения.
Но этого мгновения было достаточно.
Они провели за разговорами всю ночь. Гарион находился на грани смерти, а Чарли – на грани паники. С каждой секундой ему все сильнее хотелось позвать старшего жреца или просто-напросто бросить амхара на произвол судьбы. Этот мужчина был опаснейшим убийцей, который, набравшись сил, мог отнять жизнь Чарли.
Тем не менее некий инстинкт, которого Чарли тогда не понимал, удерживал его на месте. Он наблюдал за тем, как лицо убийцы постепенно приобретает естественный оттенок, а щеки с каждым проходящим часом розовеют все сильнее. Все это время Гарион говорил, чтобы оставаться в сознании, а Чарли слушал с благожелательным вниманием, присущим любому жрецу.
Убийца поведал ему о большом мире за пределами Мадренции и даже Долгого моря. Он рассказывал о землях, казавшихся Чарли сказочными, и о деяниях, сколь поразительных, столь и ужасных.
– Для Церковного Мышонка ты удивительно молчалив, – сказал Гарион, когда начало светать. В его глазах отражалось пламя последней недогоревшей свечи. Он подвинул руку, слегка коснувшись руки Чарли.
– Для хитрого Лиса ты поразительно добродушен, – выпалил Чарли, удивив их обоих.
В течение следующих лет прозвища прижились.
Лис. Церковный Мышонок. Эти слова выкрикивались на улицах, смешивались с хохотом в тени садов и произносились шепотом в покоях. Они звучали среди рыданий в крипте, скрытой под одним из храмов Адиры, где их слышали лишь перья и чернильницы.
Теперь эти прозвища эхом раздавались в холодном воздухе Каслвуда.
Деревья защищали их и от резкого зимнего ветра, и от солнца. Каждые несколько часов Чарли ловил себя на том, что замирает на освещенных лучами полянах, пытаясь согреться в солнечных лучах. Иногда он жалел, что они отпустили лошадь, хотя в глубине души понимал, что та лишь замедлила бы их продвижение на восток.
Гарион, наблюдающий за ним с края опушки, покачал головой – уже не в первый раз за эту неделю и даже за этот день. Его губы изогнулись в кривой ухмылке.
– Как, во имя Лашрин, ты умудрился выжить в Водине? – спросил он сквозь смех. – По сравнению с трекийским климатом погода в Каслвуде напоминает летний зной.
– В Трекии я спал в королевском замке и пировал напротив пылающего очага, – ответил Чарли. Теперь, когда они снова двигались вперед, он внимательно смотрел под ноги, чтобы не споткнуться о какой-нибудь корень. – Твое же гостеприимство оставляет желать лучшего.
– Не знай я твоего чувства юмора, то обиделся бы. – С присущей амхара грацией Гарион пробрался между деревьями и перепрыгнул через неширокий ручей. Чарли с ворчанием последовал за ним, шлепая сапогами прямо по ледяной воде. – К тому же вчера я стащил для тебя отличную куртку.
Чарли и правда был рад этому приобретению. Подбитая кроличьим мехом куртка и меховая мантия, привезенная из Трекии, не давали ему промерзнуть до костей.
– Дровосек явно будет по ней скучать, – пробормотал Чарли. В его устах эта фраза звучала как слова благодарности. – Но тебе не стоило обчищать его хижину. У меня еще осталась парочка монет.
Гарион цыкнул языком и погрозил ему пальцем.
– Не хватало еще, чтобы дровосек попробовал одну из твоих монет на зуб и обнаружил, что это подделка. – Он ухватился за ветку и перепрыгнул через заросли колючих кустов. – Кроме того, они еще пригодятся нам в Бэйдентерне, – произнес он, даже не запыхавшись.
Они провели в лесу не меньше недели, и у Чарли уже болело все тело. Его ноги в неудобных сапогах пульсировали от усталости, но он упрямо шел вперед, пробираясь через колючие заросли.
– Мы не пойдем в Бэйдентерн, – проворчал он в тысячный раз. – Нам нечего там делать, потому что Корэйн туда точно не отправится.
Улыбка исчезла с лица Гариона.
– Чарли. – В его голосе звучало нечто похожее на жалость.
– Пока существует хоть малейший шанс на то, что она жива, я должен в него верить, – произнес
