Сердце Стужи - Яна Летт
– Кьертания сразу после того, как Стужа уйдёт, будет лежать в руинах, – сказала я, и Стром кивнул.
– С большой вероятностью. Да. Мы не знаем, к каким последствиям приведёт такая резкая смена климата. Не знаем, что станет со снитирами и дравтом.
– Думаешь, снитиры выживут без Стужи?
– Вряд ли. Но это не значит, что они погибнут сразу.
– А мы? – спросила я, и Стром улыбнулся. – Что будет с нами, с тобой? С препараторами?
– Смотрю, этот вопрос тебя сильно волнует.
– А тебя? Тебя он совсем не волнует?
Стром отвернулся:
– Конечно, волнует. Но это вопрос толерантности к рискам, Хальсон. Меня он волнует гораздо меньше, чем тебя. Это очевидно. Но я не сумасшедший и не самоубийца. Более того, всё, что я делаю, я делаю ради людей… и ради препараторов. Особенно – ради препараторов. Они пострадали достаточно и долго несли эту страну на своих плечах.
– Значит, ты подумал об этом. О том, что именно мы будем делать, когда это случится? Потому что… Я подумала: ведь не смогут ходить поезда, раз им не из чего будет делать ледяные рельсы. И что, если препараты перестанут работать? Тогда не станет ни автомеханик, ни парителей… Города и деревни окажутся отрезаны друг от друга.
– Всё новое рождается на свет из хаоса, – он вздохнул. – Но в выигрыше всегда окажутся те, кто сумеет обуздать хаос быстрее прочих. Я хотел бы рассказать больше, Иде. Но твоё знакомство с помощником Олке, его интерес ко мне… Я не хочу всё усложнять.
– Я бы никогда не рассказала ему ничего, что…
– Прошу, не думай, что это вопрос недоверия. Я верю тебе. Но чем меньше нитей может привести Олке к ответам, тем лучше. Он опасный человек – и готов на всё, чтобы найти ответы, если уж за что-то взялся… А если чего-то не знаешь – это невозможно выведать ни хитростью, ни силой.
Помедлив, я кивнула. Мне хотелось верить в то, что дело и вправду только в этом. Что Эрик знает, что может на меня положиться.
– Пока что просто поверь… мы позаботимся о том, чтобы жертв было как можно меньше. Чтобы новый порядок – может быть и даже, скорее всего, временный, но необходимый – установился как можно скорее. Есть люди, которые думают и просчитывают разные варианты много лет… Вместе мы справимся со всем, что принесёт нам Сердце Стужи.
Так в наших разговорах впервые появились «жертвы». Эрик Стром произнёс это слово буднично, походя. И хотя я, само собой, и без того понимала, что то, что мы задумали, вряд ли будет легко, как летний день в Химмельборге, мне стало не по себе.
В легендах Кьертании вообще ничто не давалось легко. Снитиры, дарившие вечную жизнь или сказочные богатства, пожирали руки, ноги и первенцев. Снежная дева, приносившая детям подарки, своим дыханием замораживала непослушных до смерти. От музыки волшебной флейты владетельницы Аделы сходили с ума те, кто не вовремя её слышал.
Само собой, Сердце Стужи, позволявшее получить над ней власть, должно было запросить ужасную плату.
Но кто знает. Возможно, для разнообразия эта легенда окажется нежной и прекрасной, как весна. Кьертания зазеленеет, покроется цветами, а люди, лишённые привычного образа жизни одним днём, разделённые бесконечными зелёными пространствами, возьмутся за руки и начнут дружно строить новую жизнь, распевая песни.
Возможно.
– Чай и вправду хорош, – сказал Стром сонно. – Глаза закрываются, а завтра в шесть нам надо быть в центре. Иди спать, Иде.
– Если хочешь… я побуду здесь ещё немного… пока ты не уснёшь. Я слишком поздно поняла, как это звучит.
Стром приподнял бровь:
– Это ни к чему. Мне жаль, что я тебя разбудил. Со мною случается… Но беспокоиться не о чём. Ты и так многое сделала. Спасибо.
Поднимаясь по лестнице к себе, я чувствовала, как горят уши, щёки, шея.
Что он подумал обо мне?
Что бы ни подумал – велел уйти. Я зарылась лицом в подушки, натянула на голову одеяло. Теперь я чувствовала себя униженной куда больше, чем из-за того, что Стром не делился со мной всеми планами. Даже не униженной – обиженной, раненой. Стром ранил меня – хотя не сделал ничего плохого.
Мне казалось, я чувствую: Стром неравнодушен ко мне. Он касался меня, втирал мази, говорил ласково, улыбался мне так, как не улыбался никому другому. Я хотела верить, что наши вечера значили для него не меньше, чем для меня, что я важна ему не только в Стуже – и не только как маленькая деталь его большого плана, в который не стоило меня и посвящать.
Но как я могла знать наверняка? Ястреб и охотник – особая связь. Что, если так она и должна выглядеть?
Я ничего не знала о чувствах и страсти, связывающих людей. Разве что из книг – но они ни в какое сравнение не шли с тем, что мог предложить личный опыт. Своего не было – и не с кем было поделиться. С момента, как я стала его ученицей, а после – охотницей, Эрик Стром стал для меня самым близким, самым важным человеком. К нему я приходила со всеми вопросами, он был рядом даже в самые чёрные минуты.
Но теперь, когда всё внутри дрожало и плавилось от стыда, я не могла пойти к нему – потому что, быть может, он догадывался о том, что я чувствую, – и всё равно отослал меня.
А если не догадывался? Почему-то при мысли о том, что все мои терзания и сомнения попросту проходят мимо него, мне стало только хуже.
Впервые мне захотелось сказаться утром больной, никуда не идти; послать к дьяволам и своего ястреба, и Стужу.
Но наступил новый день, и уже скоро мы опять были там, в вечном безграничном холоде, два тёплых огонька – дохни на них ненароком Стужа, и они навсегда погаснут.
«Эрик».
«Иде».
Его голос звучал во мне, как единственный маяк, как одинокая молитва. Но рана не затянулась. Осталось тоскливое, ноющее чувство потери.
Потому что он велел мне уйти.
Унельм. Встречи
Одиннадцатый месяц 724 г. от начала Стужи
Ульм сидел в «Парителе», одном из самых дешёвых кабаков в вечной тени Парящего порта, перед чашкой остывшего гадкого кофе – пить что-то крепче
