ВоенТур 2 (СИ) - Александр Айзенберг
Закончив совещание, я и Якубовский разошлись каждый по своим делам, а товарищи командиры остались обсуждать услышенное от меня на совещании.
* * *
— Товарищ майор, — Обратился к майору-танкисту один из командиров пехотинцев. — Вы знаете капитана Волкова чуть дольше нас, каково ваше мнение о нем?
— Не на много и дольше знаю, всего на пару-тройку дней дольше вас, а так… — Кондратьев на секунду задумался, подбирая более объективную формулировку, — он очень жесткий, целеустремленный и до крайности жестокий человек.
— Почему вы так решили, товарищ майор?
— Мне тут рассказали о том, как он однажды, еще перед рейдом, казнил немецкого летчика и танкистов. Мое мнение, это просто махровое средневековье! Один его приказ об уничтожении немецких санитарных колонн чего стоит.
— То есть как уничтожение санитарных колонн? — Чуть ли не хором удивились политработники, присутствующие на совещании.
— А вот так, согласно этого приказа, при встрече с немецкой санитарной колонной ее надлежит полностью уничтожить, в живых оставлять только одного человека, желательно или офицера или врача и сообщать ему, что так будет до тех пор, пока немецкие войска уничтожают наши госпиталя и раненых. Как он сказал: кровь за кровь. Насколько я знаю, уже уничтожено четыре колонны и останавливаться на этом он не собирается.
— А его профессиональные качества?
— Вы имеете в виду его подготовку как военного?
— Да майор, именно это я и имел ввиду. — Стряхивая пепел с самокрутки ответил политрук.
— Насколько я знаю, начал он с неполной ротой экспериментальной техники, вы наверно ее видели, она всегда отдельно стоит под усиленной охраной только из его людей и смог за пару недель сколотить значительный отряд, прибирая к своим рукам оставленные нами танки, орудия и машины. У немцев отбил и забрал в качестве трофеев большое количество бронетранспортеров и машин. По словам примкнувших к нему ранее бойцов уничтожил в общей сложности не меньше танкового батальона и не меньше пары батальонов пехоты. Сейчас осуществил более чем удачную вылазку на аэродромы. Насколько я знаю уничтожено два аэродрома со всей техникой и персоналом. Ко всему этому захвачены исправные самолеты и важные пленные.
— А где же захваченные немецкие самолеты? Пару раз видел только один «кукурузник»!
— Вот на этих захваченных самолетах и переправили нашему командованию важных пленных. Могу только добавить, что очень осторожный и удачливый командир.
— А что за экспериментальная техника?
— Не знаю, документов не видел, но там новейший танк, смотрится красиво и грозно. Я бы даже сказал что устрашающе, еще есть модернизированный Т-34, самоходка, пара бронетранспортеров и грузовики, и тоже какие-то новые.
— А вы почему к нему примкнули, вы ведь старше его по званию и должности?
— Так уж получилось, у меня топливо для танков кончилось, вот и пришлось их оставить, а он шел следом и подобрал. Экипажей для них у него не было, а у меня танкисты без танков, вот и пришлось под него идти… Правда пока я не жалею об этом. Не знаю как, но он находит и топливо для них и снаряды. Да и не только это…
Командиры еще немного пообсуждали и самого капитана запаса Волкова и его действия. С одной стороны их сильно смущало его столь незначительное воинское звание, а с другой восхитили его организаторские способности и предприимчивость, да и то, что после выхода к нашим он покинет подразделение давало одному из них возможность занять его место. Сам сводный полк получался очень сильным и с мощным зенитным прикрытием, самоходные зенитки на базе немецких бронетранспортеров, как трофейные с 20-мм орудиями, так и с нашими 37-мм торчали то тут, то там. Кроме них было большое количество грузовиков с установленными в их кузовах на зенитных турелях крупнокалиберными пулеметами и счетверенными Максимами. Такое прикрытие гарантированно могло защитить от обычного налета противника. Тщательно взвесив все за и против все единодушно пришли к выводу остаться в отряде Волкова.
* * *
Вторая половина дня для большей части личного состава, расположенного сразу на нескольких полянах и проделанной танками просеке, началась с побудки, обеда и построения. После чего закипела бурная, но при этом хорошо замаскированная ветвями деревьев от внешних наблюдателей, деятельность.
Вокруг техники собирались небольшие группы людей из специалистов и помощников, занимавшихся их переборкой и необходимым ремонтом. В ремонтной мастерской самые опытные из ремонтников, стараясь не мешать друг другу, что-то резали, точили, варили и клепали под наблюдением их командира Николая Тихонова. Негромко, но явственно даже на фоне работы других машин слышалось татаканье работающего компрессора, заряжавшего баллоны сжатым воздухом.
Более тихой, но не менее напряженной работой занимались стрелки. Группами, усевшись в кружки вокруг специально отобранных инструкторов, они внимательно изучали особенности разнообразного стрелкового оружия. За этими занятиями внимательно следил комбат десантников. Он постоянно обходя поляны, внимательно за всем прилядывал. Все занимающиеся были освобождены от караула, а несущие караул должны были заниматься в другое время.
Артиллеристы тоже без дела не сидели. Одни из них неподалеку от дороги, где стояла на подготовленной позиции УСВ, под наблюдением лейтенанта тренировались в свертывании, развертывании, заряжании и разряжании орудия. При этом старшина ворчал себе под нос, но так, что его слышали все: ' И хто казав, що учбовы снарады нэ потрибны? Га? От молодь…' Лейтенант-артиллерист очень скурпулезно наблюдал за действиями каждого номера расчета, особенно наводчика, и после каждого учебного упражнения проводил его разбор с каждым из артиллеристов. Я только утвердительно кивнул и, ничего не говоря, двинулся дальше.
* * *
— Товарищ командир! — Это подошел ко мне, уже давно немолодой, буквально вчера прибившейся к отряду полковой комиссар. — До меня тут дошли слухи, о том, что вы тут занимаетесь средневековыми казнями.
— Это не слухи… Если не ошибаюсь Павел Сергеевич?
— Не ошибаетесь! Так что, люди врут?
— Нет, они не врут, это чистая правда.
— Может тогда вы объясните мне, почему командир Красной Армии, хоть и в запасе, опустился до средневекового палача?
— Всё очень просто, в Америке есть такой гангстер Аль Капоне, это бандит по нашему, так вот он сказал золотые слова — Добрым словом и револьвером можно достичь гораздо большего, чем просто одним добрым словом.
— К чему это вы? Поясните…
— А к тому, Павел Сергеевич, что человеческого языка немцы не понимают. Они абсолютно не соблюдают на нашей территории, ими же подписанную Женевскую конвенцию, потму что мы для них не люди. Мне пленные на допросе сами про это говорили, мы для них всего лишь люди второго сорта, рабы, бесправный говорящий скот, все предназначение которого, это покорно работать на своих хозяев, то есть на них. А с рабом можно делать все, что тебе угодно, бить, истязать, насиловать, убивать. Только осознание того, что за все, что они у нас натворят им придется отвечать и не когда ни будь в далеком будущем, а прямо тут и сейчас и наказание за их преступления будет не просто максимально суровым, а еще более жестоким, позволит не допустить в дальнейшем их зверств. Расстрелял немецкий летчик беженцев, будь любезен сесть на кол, изнасиловал наших женщин, тебя оскопят, уничтожаешь наши госпиталя и медсанбаты, не жалуйся, что и твоих раненых уничтожают без всякой пощады. Я не христосик и если меня ударят по одной щеке, то я не буду подставлять другую, а постараюсь в ответ сломать челюсть своему обидчику. Когда каждый немецки й солдат будет знать, что за издевательства и расправы над нашими пленными, ранеными и гражданскими они будут отвечать по полной программе и им самим вернется той же монетой все, что они будут у нас творить, то многие из них задумаются, а стоит оно того? Стоит быть казненным самым изуверским способом за расправу над слабым, за то, что не остановил вовремя своего товарища или сам вволю поизгалялся над беззащитным.
— Честно говоря я не подходил к этому с такой стороны.
— Когда противник перестанет зверствовать, тогда и я стану соблюдать Женевскую конвенцию, а пока пленных я не беру, и уничтожаю всех, не смотря на то, здоров он или ранен. А за свои действия, когда мы выйдем к нашим я готов ответить, хотя думается мне, что скоро бомбежки и обстрелы наших госпиталей и беженцев
