Андрей Валентинов - Флегетон. Созвездье Пса. Омега
При первых лучах солнца мы начали отступать назад, к нашим окопам. Мосто починить не удалось, с гати нас выбили, и настроение было – хуже некуда. Красные сразу же поперли следом, но тут мы не остались в долгу, да и бронепоезда сказали свое слово. В общем, все остались при своих, – мост не починили, а гать стояла пустая – ни вашим, ни нашим.
Утром нам удалось часок поспать, но тут вновь заговорила артиллерия, и пришлось бодрствовать весь день. Говорят, некоторые умеют спать во время канонады. Им можно только позавидовать. Правда, не знаю, как бы они спали при работе морских 8-дюймовок.
Перестрелка продолжалась до вечера. К нам дважды подходил генерал Андгуладзе и пытался давать указания по поводу позиций для пулеметов. Мы стоически молчали, а генерал все бурчал и обзывал нас отчего-то анархистами. Поручик Успенский не удержался и сообщил генералу, что ему куда ближе правые эсеры, после чего «капказский человек» посмотрел на нас, как на василисков и больше не показывался.
Где-то к полудню к нам в окопы забежал Яков Александрович. Он был не один – его сопровождал молоденький офицер с миловидным лицом и жесткими глазами. Я знал, что этот офицер – его супруга, прошедшая с ним все зимние бои как ординарец командующего. Эту кавалирист-девицу официально называли прапорщиком Нечволодовым. На людях они держались вполне нейтрально, и нас даже не представили.
Впрочем Яков Александрович спешил. Он лишь порадовал нас, сказав, что красные опять атакуют Тюп-Джанкой, отбросили прикрытие и, возможно, попытаются зайти к нам в тыл. Мы, следовательно, должны быть готовы занять круговую оборону… Стало ясно, что бой шел не особо удачно.
Штабс-капитан Дьяков сообщил Якову Александровичу о подполковнике Сорокине. Командующий, однако, уже знал и лишь заметил, что у нас будет возможность сквитаться.
Вечером мы готовились к новой атаке на гать, но тут красные, видимо, усиленные подошедшим, наконец, подкреплением, открыли бешенный огонь из тяжелых орудий, целясь, прежде всего, в наши бронепоезда. Несколько снарядов попало в поезд командующего, замолчали две морских 8-дюймовки, и тут пришла очередь наших окопов. Вдруг я увидел, что от поезда Якова Александровича к нашим позициям бежит офицер. Выхватив бинокль и взглянув, я узнал прапорщика Нечволодова. Очевидно, кавалерист-девица спешила передать нам что-то мрочное.
Тут залп вновь накрыл нас, а когда мы снова подняли головы, прапорщик Нечволодов лежал в нескольких шагах от окопа. Прапорщик Немно вместе с двумя юнкерами втащили ее в окоп. Жена командующего була жива, но серьезно ранена осколком, и ее понесли в лазарет, находившийся в одном из бронепоездов.
Пришлось посылать связного к Якову Александровичу с этой невеселой вестью. Вскоре мы узнали, что хотел передать командующий: необходимо вновь атаковать гать. И как можно скорее.
Мы вышли из окопов, готовясь броситься вперед. Рядом с нами ожидала атаки бригада 13-й дивизии. Генерал Андгуладзе бегал туда-сюда, подбадривая своих орлов, и тут внезапно красные ударили шрапнелью.
Все-таки этот капитан Шрапнель – редкая сволочь. Одним его «стаканом» можно уложить целый взвод. Конечно, мы и под шрапнелью научились наступать, но уж очень это муторно.
Мы залегли прямо в песок, у гати. Стало ясно, что надо переждать, покуда стихнет огонь, а потом рвануть вперед. Справа послышались крики – бригада 13-й дивизии бежала, их косила шрапнель, а «капказский человек» напрасно метался с неожиданной для его фигуры резвостью, пытаясь задержать хотя бы некоторых. В общем, мерзкое зрелище. Хотя сейчас я дуиаю, что эта бригада, состоявшая чуть ли не наполовину из бывших краснопузых, могла бежать вовсе не из трусости, а по другим соображениям. Ведь за Сивашом стала та же самая 46-я стрелковая дивизия красных, где они раньше служили. Да, в такие минуты начинаешь жалеть, что краснопузых приходится брать в плен… А Туркул еще обвиняет меня в том, что я излишне критикую бывших красных орлов, служивших в наших частях. Да чего уж там, в его дивизии любой комиссар, надев малиновые погоны, за сутки превращался в убежденного монархиста. А как драпали «дрозды» в ноябре под Джанкоем? Туркул мне возражает, что это были не офицерские части. Вот именно. Это были его перевоспитанные краснопузые.
Бригада дала деру, а мы лежали на песке, шрапнель свистела над головами, но ощутим был только невыразимый стыд. Хорошенький венок мы возложили на могилу нашего командира. Сорокинцы, язви нас, лежим жабами и ждем красных. А красные уже заползали на гать и на наш отремонтированный мост.
Я придвинулся к поручику Успенскому и велел ему по цепочке оповестить всех офицеров роты. Через несколько минут все четверо были уже здесь. Прапорщик Мишрис пристроился за бугорком, то и дело поглядывая в сторону гати, где шевелился враг, прапорщик Немно и поручик Успенский присели, закуривая по очередной папиросине, а поручик Голуб пристроился поодаль, даже не глядя на Сиваш. Он, конечно, видел и не такое. Сивашом поручика Голуба не удивишь.
Я попросил внимания и сообщил им о смерти Николая Сергеевича. Сказал о том, что штабс-капитан Дьяков не хотел раскрывать этого до конца боев, но этот бой мы проигрываем. И проиграем, если не рискнем. Через десять минут рота пойдет в штыковую на гать. Если первая рота нас не поддержит, мы пойдем одни. Что бы не случилось, отвечать буду я. Прошу лишь господ офицеров помнить о том, что сегодняшний бой – первый – для нас – без Николая Сергеевича. И я лично предпочту получить шрапнель в лоб, чем соревноваться с нашими соседями в беге на длинную дистанцию. А сейчас я хочу спросить, чей взвод пойдет на гать первым. Я понимаю, что это такое, и потому вызываю добровольцев.
Всем офицерам было ясно, что я имею в виду. На гати больше чем взвод не развернуть, остальные пойдут в затылок. Значит, первые получат за всех. А тут еще красная шрапнель.
Мои прапорщики начали переглядываться, но тут поручик Голуб, наконец, повернулся, взглянул на неподвижную гладь Сиваша и сказал, что, раз его взвод первый, то им и идти. Кто-то из прапорщиков порывался что-то возразить, но я закрыл наш военный совет и велел готовиться. К штаб-капитану Дьякову я послал сявзного, чтобы первая рота шла вслед за нами. Ежели, конечно, штабс-капитан Дьяков разрешит.
Взводы выстроились один за другим, я приказал не стрелять, действовать только штыками,. Поручик Голуб стал впереди взвода, я рядом с ним, и уже готовился скомандовать, как увидел, что сзади нас к гати спешит первая рота, а из-за бронепоезда выходит небольшой юнкерский отряд – последний резерв командующего. Впереди я заметил знакомую высокую фигуру – Яков Александрович лично вел юнкеров в атаку.
Я скомандовал, и мы пошли быстрым шагом. Первая сотня метров была пройдена спокойно – то ли краснопузые нас не заметили, то ли боялись попасть в своих, которые уже занимали гать. Во всяком случае, это позволило нам выиграть несколько важных минут, и на гать втянулась наша первая рота, а затем грянул оркестр, и юнкера запели «Вещего Олега». Тут только красные дали залп, но на этот раз их артиллеристы оказались не на высоте: шрапнели летели над нашими головами, падая где-то на берегу и давая камуфлеты.
Впереди уже виднелся авангард красных. Их было немного, около взвода, и они беспорядочно крутились по гати, видно, не зная, что им предпринять. Мы-то знали – поручик Голуб скомандовал: «В штыки!», и колонна двинулась быстрее, почти перейдя на бег.
Тут меня кто-то дернул за плечо, и я увидел рядом изрядно запыхавшегося штабс-капитана Дьякова. Он остановил меня, и мы, пропустив первый взвод, оказались в рядах второго. Я вопросительно посмотрел на штабс-капитана, но тот буркнул, чтоб я не гусарил, что он не хочет оставаться без последнего ротного. Я пожал плечами, и мы пошли рядом.
Красные не выдержали и побежали. Бежали они, как всегда, быстро, и нам никак было не поспеть за ними, тем более, что большинство для увеличения скорости бросили винтовки. Оглянувшись, я увидел, что юнкера под «Вещего Олега» уже топают по гати, а шкодливая бригада 13-й дивизии бежит теперь в обратном направлении, то есть в атаку. Я посочуствовал генералу Андгуладзе, которому приходилось тяжко, учитывая его комплекцию.
Тут красные прекратили огонь. Я посмотрел вперед и понял, в чем дело: лоб в лоб на нас шла колонны краснопузых числом не меньше батальона. Идти быстрее мы не могли – и так почти бежали, и я с каким-то жутким нетерпением ждал, когда мы приблизимся. Что ж, это правильно. Впереди я заметил нацеленное пулеметное рыло. Секунды текли, и мне, как всегда в таких случаях, хотелось крикнуть им: «Да стреляйте же, сволочи!» И тут сухо ударил пулемет, шеренга первого взвода дрогнула, несколько человек упали сразу, но остальные тут же выровняли шаг. Мы поспешили за ними, и вдруг я увидел, что поручик Голуб лежит на земле, а рядом двое пытаются расстегнуть ворот его френча. Бледное лицо поручика мне сразу не понравилось. Я бросился вперед, протолкался через шеренгу и, схватив чью-то беспризорную винтовку, возглавил колонну. Красные были уже близко, но пулемет замолчал, – краснопузые почему-то быстро оттягивались назад. Этот благой порыв надо было поддержать, и я, крикнув: «За поручика Голуба!», – побежал, а всед за мною и весь первый взвод. Все-таки мы сумели догнать их и пустить в ход штыки. Краснопузые почти не сопротивлялись, прыгая в Сиваш и бросая все, даже скатки шинелей. Мы желали им приятного купания и бежали дальше.
