Юрий Арис - Первая Стая (СИ)
Моя чешуя не просто отмирала, она истончалась, местами становилась не прочнее яичной скорлупы. Мне бы снять ее с себя окончательно, но я упрямился, хотел удержать хотя бы видимость защиты.
И все равно мне было плохо. Мало того, что я не могу нормально есть из-за этой чертовой рвоты, так еще и оказывается, что я рассыпаюсь на части! Кожа горела огнем, я не мог ни на чем сосредоточиться.
Мне хотелось умереть. Останавливало лишь то, что желание это шло от мозга, а не от инстинктов, как в случае Кинга. Я знал, что еще не должен умирать, мое тело не готово к этому, просто мне хотелось.
Я всегда боялся смерти, но, как выяснилось, еще больше меня пугала перспектива стать беспомощным. Уж лучше совсем исчезнуть, чем так!
За что мне это? За то, что я не подчинился стае и предал свои инстинкты? Вполне возможно. Но я не мог поступить иначе. Наверное, мне ничего не остается, кроме как умереть — ведь в природе я бы не выжил после таких ранений.
Всякий раз, когда эти мысли приходили ко мне, я вспоминал Кинга. Он не хотел умирать, ему пришлось, но даже так он готов был сражаться до конца.
Лита долго говорила со мной этой ночью, почти до самого рассвета, объясняла, спорила. В итоге ей удалось меня успокоить. Хорошо все-таки, что мы снова вместе.
Я вернулся в воду, потому что наверху, на поверхности, было еще тяжелее, да и нечего мне там делать.
Хижина располагалась либо на полуострове, либо на большом острове — у меня еще не хватало сил, чтобы понять окончательно. Природа здесь была скупая — только жесткая темная трава и низкие кустарники, да и те попадались редко. Людей поблизости я не чувствовал.
С моей способностью ощущать ауру вообще творилось что-то странное. То я не мог почувствовать никого, то различал рядом с собой присутствие планктона! Ни то, ни другое состояние меня не устраивало, потому что при этих постоянных переменах я не мог ничего контролировать, так что толку даже от повышенной чувствительности было мало, сплошная головная боль.
А еще во мне появилось что-то новое — странное тепло в груди. Если представлять образно, то это было как белый огонь, неожиданно появившийся в пустоте. У меня были догадки: я вспоминал странную белую вспышку перед глазами, после которой Катран и Барракуда отстали от меня.
Наверное, это оно. Если задуматься, оно всегда во мне было, просто я не чувствовал. Теперь эта способность обрела форму, но я боялся дотрагиваться до нее, потому что понятия не имел, в чем ее суть.
Большую часть дня я просто плавал, постепенно усложняя маневры. Выходил два раза в сутки, чтобы поесть; иногда мне даже удавалось удержать еду в себе. Конечно, это не жизнь, это существование. Но я повторял себе, что все не так плохо, и упрямо существовал дальше.
Во мне накапливалась злость, и чтобы избавиться от нее, я дробил хвостом льдины, гонял крупных рыб. Это давало мне ощущение, что я еще хоть на что-то способен.
Сегодня я тоже развлекался. Ночью был сильный ветер, он пригнал к берегу целое стадо льдин, похожих на белых барашков. Причем сходство просматривалось как на поверхности, так и под водой.
Когда раздался этот мерзкий скрежет, я почти не испугался, думал, что это треснула броня на хвосте. Потеря чешуи уже не усиливала мой страх, вызывала лишь тихую грусть, с которой я смирился. Так, наверно, люди мирятся со смертельной болезнью.
Однако я заметил, что рядом со мной вода мутнеет от крови, а это странно: чешуя давно омертвела, ни о какой крови и речи быть не может!
Потом я увидел его. Шип торчал из льдины, выделялся на кристальном фоне отвратным черно-красным пятном. Он был вырван с самым основанием, а на его месте осталась глубокая кровоточащая рана. Впрочем, кровь быстро останавливалась, а боли я не чувствовал.
Я потерял свое главное оружие. Да, у нас есть когти, шипы на теле, плавники. Но хвостовой шип — основа. С его помощью мы нападаем, только он может пробить броню другого зверя. Я потерял его… остальные шипы исчезнут вместе с чешуей, плавники тоже начали отмирать.
Я думал обо всем так, будто это происходило не со мной. Я был лишь сторонним наблюдателем, потому что уже ничего не мог сделать.
Дальше я действовал как в полусне. Я вырвал шип изо льда и поплыл с ним к хижине. Понятия не имею, зачем он мне теперь нужен, но оставлять его здесь не хотелось. Я выбрался на берег, вошел в дом — дверь мы не запирали никогда. Там я положил шип на стол и начал снимать с себя чешую.
Незачем и дальше обманываться. Это гнилье меня не защищает, а я веду себя, как идиот, таская на себе лишний вес. Да, теперь я даже не зверь, а какой-то уродливый человек-мутант… с хвостом… Или хвост у меня тоже отвалится?
Лита вошла в комнату, тихо ойкнула, но ничего не сказала. Я чувствовал, как она перебинтовывает рану у меня на хвосте.
Я не собирался умирать. Да, жить мне не очень хотелось, но я пообещал ей вчера, что не убью себя. А свои обещания я держу.
Когда на мне не осталось чешуи, я лег на выделенную мне кровать. Я не думал ни о чем, отстранился от всех мыслей — вряд ли в такой ситуации можно надумать что-то хорошее. Лучше подождать, успокоиться, набраться сил, а уж потом признать, что придется жить дальше.
Лита убрала куда-то мою чешую, потом придвинула к моей кровати кресло. Когда я почувствовал ее рядом, мне стало спокойней, я наконец смог уснуть. Я ожидал кошмаров, но мне вообще ничего не снилось.
Утром меня растолкала Лита. Раньше, когда у меня была чешуя, сделать это было бы не так просто. Смотрительница старалась действовать аккуратно, но я не привык к прикосновениям. К тому же, она была сильно возбуждена чем-то и едва сдерживалась.
— Кароль, просыпайся! Ну просыпайся же ты, быстрей!
Я видел, что за окном только-только начинало рассветать, а рассветы здесь ранние. Мне было плохо, меня мутило, и возвращаться к мрачной действительности не хотелось. Но Лита почему-то решила проявить тактичность парового катка:
— Кароль, просыпайся, а то как врежу!
С чего это она вообще такая веселая?
— Проснулся я… Что случилось?
— Ты не поверишь! И я сама сначала засомневалась, но теперь я во всем уверена, пока ты спал, я точно проверила! Боже… я боялась, что это никогда не случился!
Она плакала — я ясно это видел. Я никогда раньше не видел, как она плачет… Сложно было предположить, что могло довести ее до такого состояния.
— Да что такое?
— У тебя новая чешуя растет!
Что?!
Нам пришлось выстраивать сложную конструкцию из зеркал, чтобы я мог рассмотреть свою спину, но это стоило того. Я видел пробивающиеся из-под кожи бугорки, пока еще плохо заметные. Но они не могли быть ничем, кроме чешуи.
Надо же… В который раз я подошел вплотную к пределу своих возможностей, но мне удалось выбраться…
Я оживаю.
* * *К концу дня новая чешуя появилась на всем теле. Она сформировалась не до конца, я не мог пока ни убирать ее, ни выпускать полностью. Но она была, вот что главное!
Хотя нет, не это… Гораздо больше меня поразил тот факт, что это была во всех отношениях новая броня. Я ожидал, что она будет копировать старую, но ошибся. Похоже, ранение повлияло на меня серьезней, чем я мог ожидать.
Моя старая чешуя была коричнево-зеленой — хороший цвет для охотника, который должен укрываться на дне и в темных водах. Но я перестал быть охотником, когда отказался присоединиться к стае, и мое тело менялось.
Новая броня была черной с необычным ртутным блеском. Лита иногда носила ожерелье из черных камней, которые она называла гематитами. Так вот, моя чешуя напоминала эти самые гематиты. Даже сейчас я мог сказать, что новая броня будет прочнее старой. Но… насколько?
Стал появляться и новый шип на хвосте, когти вообще сменились очень быстро: когда отвалились старые, новые уже выросли наполовину. Плавники перестали отмирать, они неожиданно стали прочнее.
С каждым днем я чувствовал себя все лучше. Меня перестало рвать после еды, исчезли боли, стабилизировалась способность чувствовать ауру. Пока она оставалось на прежнем уровне, но я уже знал, что смогу стать сильнее.
Когда моя броня окрепла, я с изумлением и восторгом понял, что теперь фактически неуязвим. Дошло даже до того, что я в порыве эйфории попробовал пробить чешую своим же хвостом. И она удержала! Правда, за этим занятием меня застукала Лита, справедливо назвала дебилом и на три дня лишила нормальной пищи, заменив ее питательной смесью для зверей. Но мое настроение в целом было просто замечательным, так что я не стал обращать внимания на всякие мелочи.
Новым шипом я гордился. Старый был прямой, как у ската-хвостокола, а этот вырос изогнутым, как у скорпиона. Ну, с той лишь разницей, что я как не был ядовитым, так и не стал. Сам шип был острым, а по бокам на нем росли мелкие зазубрины. Не завидую тому, кому таким оружием рану нанесут!
