Вадим Шарапов - Командир Особого взода
Он уже не называл Нефедова по имени.
— Для чего, товарищ полковник? — вяло отозвался Степан, еле сдерживая зевоту. — Он же, как вы говорите, несостоявшийся. Обычный был младенец, и родиться не успел даже. Пепел один от него остался. И клана Стриг'Раан больше нет, не осталось никого из них. Задание выполнено, товарищ полковник.
— Хорошо, — резко бросил ладонь на черную папку полковник Сергей Хан-Гирей, — можете идти, старшина.
Нефедов поднялся и молча пошел к двери.
— Старшина! — остановил его голос Хан-Гирея. — Спасибо.
Он ничего не ответил.
* * *Все, что он рассказал полковнику, было правдой.
Почти все.
Они и впрямь, опоздали, и роды уже начались. Но младенец успел родиться и теперь слабо попискивал, шевелясь на волчьей шкуре, весь забрызганный чужой кровью. Пригвоздив кинжалом к земле последнего из магов Стриг'Раан, так и не успевших закончить смертный ритуал, Нефедов брезгливо пнул в сторону костяные крючья и иглы с тянущимися от них кровавыми веревками, и повернулся к своим.
— Всем выйти отсюда! Ласс, останься. Надо закончить.
Он достал из кобуры парабеллум, повертел его в руках и сунул обратно. Потом положил руку на плечо своему брату, Стерегущему Спину.
— Ласс…
— Я знаю, — ровно перебил его альв. Он достал свой длинный нож, зазубренную, прочную как сталь кость неведомого зверя, сверкнувшую полированным боком. Присел, положив руку на голову хрипящего, содрогающегося в агонии тела с вырванными глазами. Потом резко вонзил клинок в горло и сразу — в сердце. С матерью Ласс поступил так же, только дольше сидел неподвижно и что-то шептал почерневшими губами. два коротких удара — и поток крови, освобожденно плеснувшей вверх.
— Ребенок, — сказал Степан, — как с ним…?
— Оставь его, Старший.
Нефедову показалось, что он ослышался.
— Что?
Ласс резко повернулся к нему и старшина увидел на глазах альва слезы.
Этого просто не могло быть. Альвы не плачут. Но сейчас перед Нефедовым стоял его лучший снайпер — и слезы катились по его белым щекам.
— Оставь его…
— Ласс, да ты что? Это же Последний!
— Нет, Старший. Ритуал не был завершен, и завершить его теперь некому. Мы оба это знаем и чувствуем. Это просто дитя. Наше дитя, без клана и семьи. Ты знаешь, Старший, как редко у нас рождаются дети?
— Его нельзя отдать альвам. Они узнают и не примут, Ласс, никто из кланов не примет.
— Тогда… его надо отдать людям, Старший. Они примут. Ты сделаешь это?
— Нельзя, Ласс!
— Это была моя сестра, Старший! — крикнул снайпер отчаянно. — Его мать… Она пропала давно. Мы думали, что она умерла.
— А она не умерла, — только и сумел сказать Степан Нефедов, чувствуя себя так, будто его огрели по голове пыльным мешком. Потом он поглядел в глаза Стерегущему Спину, развел руками и коротко рассмеялся, словно и не было вокруг полутемной землянки, залитой кровью.
— Ну и денек… Забирай его и пошли отсюда, нам еще обратно пробираться.
— Людмила… Вы его запишите, как найденыша. Мол, обнаружен бойцами такого-то взвода — вот, здесь все написано, я вам сам написал для удобства. Война все спишет, сами понимаете. А если надо будет деньжат подкинуть или еще чего — тут полевая почта приписана…
— Да вы что, Степан? — сестра гневно выпрямилась. — Слава Богу, нет у нас нужды ни в чем, на полном государственном довольствии состоим! Наш детский дом один из лучших считается, понимаете?
— Это я так, — смутился старшина, — не подумавши. Извините.
— То-то.
Нефедов докурил папиросу, огорченно заглянул в опустевшую коробку и аккуратно спрятал ее в карман шинели. Поправил ремень и спустился с крыльца.
— Спасибо вам, Людмила. Пойду я, наше дело казенное. Может, еще и встретимся.
— Погодите! Степан! — вдруг окликнула его женщина. — А имя-то? Самое главное!
— Имя? — нахмурился старшина. Постоял с минутку и вдруг просветлел лицом. — Матвеем назовите. Точно! Пусть Матвеем будет. И фамилию дайте — Первый. Матвей Первый. Чтоб гордился потом, когда в ум войдет.
— Кого-то из родни Матвеем звали? — спросила сестра.
— Отца моего так звали, — улыбнулся в ответ старшина Степан Нефедов.
Приложил ладонь к козырьку и быстро зашагал прочь.
16. Новый год
— Степа-ан!
Голос слышался глухо, порывы метели временами относили его в сторону так, что он обрывался, будто срезанный ножом.
— Степа-ан! Нефе-едов!
Старшина рывком сел и пошарил рукой по вытертой до самой ости медвежьей шкуре. Пистолет… Здесь.
Сон уже ушел, вместе с ним затухло и воспоминание о голосе, выкрикивавшем его имя. В свете затухающих углей не было видно почти ничего. Рядом шумно вздохнул, завозился хозяин чума — откинул шкуры, потянулся, хрустнув суставами.
— Ань торово. Ты чего поднялся, вэйсако [5]? — спросил Степан, натягивая унты. — Спи себе, да спи.
— Нет… Сяй нгерть тара, ерво [6], - отозвался тот и тяжело поднялся, стал раздувать костер, загремел жестяным чайником.
В чуме посветлело. Блики огня заплясали на провисших под тяжестью навалившего снаружи снега шкурах, высветили одежду, закопченные жерди, старую оленью упряжь, свисавшую с них. За неровным кругом, очерченным пламенем костерка, плясали тени, высвечивая бок маленькой железной печки, приклады ружей, ворох сырой одежды. Бедно жил Хороля Вануйто, ничего не скажешь.
— Сте-епан!
— Стоп, — Нефедов, уже потянувшийся за мятой жестяной кружкой с дымящимся в ней черным как деготь чаем, напрягся и застыл, рука замерла неподвижно, — Слыхал?
— Слыхал, — отозвался Вануйто, — кричит кто-то.
Он нахмурился, потер широкое лицо, заросшее редкой щетиной и потянулся за ружьем.
В один прыжок Нефедов оказался у полога чума, осторожно откинул его. В лицо старшине ударил снег, холодные хлопья враз залепили глаза, ручейки воды потекли по щекам.
— Тьфу, черт! — ругнулся он и толкнул ногой безмятежно спавшего рядом, в меховом мешке, солдата. — Богораз, вставай!
— А? — молодой парень открыл глаза и сонно огляделся вокруг. — Товарищ старшина? Что случилось?
— Что-то случилось, — отозвался Нефедов. Он уже стоял, надевая куртку и перехватывая ее в поясе широким ремнем. — Быстро подъем! Останешься здесь, смотри в оба. Я сейчас вернусь. Где Чернецов?
— В соседнем чуме спит, они там вместе с Матвеевым…
— Понятно, — сдвинув кобуру на живот и растегнув ее, старшина вышагнул за полог.
Вьюга ударила его, шатнула, словно проверяя на прочность, рванула за капюшон куртки. Но Степан крепко стоял на ногах, только чуть пригнулся и щитком ладони в перчатке заслонил глаза. Рукавицы были лучше, в них пальцы не мерзли — но стрелять в рукавицах было нельзя.
— Сте-е… — ветер принес совсем тихий голос. Тогда Нефедов выхватил из кобуры «парабеллум».
— Эй, кто там! Сюда ходи! Сюда ходи, слышишь! — заорал он, что было сил. Потом три раза, через долгие промежутки выстрелил в воздух. Опустил дымящийся пистолет и стал ждать, закрыв глаза, вслушиваясь в метель, поворачиваясь туда сюда как волк — всем корпусом.
Где-то рядом хрустнул наст. Темное пятно пробивалось к чуму через снежные вихри. Нефедов присел на одно колено. В своей белой куртке он сливался со снегом, а крутящиеся вокруг вихри делали его и вовсе неразличимым. Пятно приблизилось вплотную. Старшина дождался, пока тяжело дышащий лыжник пройдет мимо, встал и аккуратно хлопнул его по плечу, второй рукой перехватывая приклад карабина. От неожиданности человек охнул и повернулся, наткнувшись всей грудью на ствол «парабеллума».
— Товарищ старшина…
— Трубников? — удивленно хмыкнув, Степан поставил пистолет на предохранитель. — Ты чего тут? Пойдем в чум. Богораз! Чернецова и Матвеева сюда, срочно!
Укрывшись пологом чума от ветра, Трубников долго выбивал снег из капюшона куртки, растирал закоченевшие пальцы. Нефедов молча смотрел на него, но не торопил — видно было, что парень иззябся вконец. «Зачем он здесь? — думал старшина, машинально подбрасывая в костер мелкие щепочки. — Отсюда до стоянки километров десять будет. Как шел по такой пурге?»
Когда Трубников немного согрелся, Хороля протянул ему кружку, полную крепкого чая — сам сел неподвижно рядом, сгорбился, стал посасывать свою трубочку.
— Рассказывай, — Степан проводил взглядом Богораза, шагнувшего за полог и снова поглядел солдату прямо в глаза. Трубников, совсем молодой парень, пригладил волосы цвета соломы на вспотевшем лбу и поставил кружку на маленький столик у ног.
— Товарищ старшина, Никифоров передает, что дело сильно плохо оборачивается… Табкоче Ямал объявился.
— Табкоче Ямал? — Нефедов прищурился. Не поворачивая головы, он почувствовал, как замер и сжался Хороля, у которого выпала из пальцев трубка. — Как так? Он же давно в покойниках числится?
