Елена Ершова - Неживая вода
– Не в Солонь же! – хмыкнула Марьяна. – Дома и стены помогают, а на первое время Игнат может у нас пожить. Правда, Игнаш?
Она обратила к нему улыбчивое лицо, но парень промолчал. В кармане его парки притаилась скрученная в тугой рулон карта, а на шее на вощеном шнуре висел амулет – трехгранная металлическая пластина с вырезанным на ней причудливым вензелем. Подарок черта.
Попав в город, Марьяна повеселела и преобразилась. От тепла и сытости ее лицо покруглело и зарумянилось, тогда Игнат будто впервые ее увидел и удивился преображению.
«Да как же я мог позабыть, что она такая красавица?» – думал он, улыбаясь в ответ теплой и спокойной улыбкой, пока они вдвоем прогуливались до станции, чтобы узнать расписание поездов и приобрести билеты на Марьянину родину. Именно в Сосновце, этом маленьком городке, наполненном гомоном детворы, перезвоном весенней капели и шумом проезжающих мимо автомобилей, сердце Игната понемногу оттаяло. Будто бы не было ни шрамов на спине, ни охотничьей заимки. Не было и призрачной Званки – не ждала она его подле ворот и не являлась во снах. Может, спугнула ее городская суматоха, или образ умершей подруги окончательно вытеснила из памяти похорошевшая Марьяна.
– У-у, только в конце недели, – огорченно произнесла девушка, отойдя от окошка диспетчера и недовольно надув губы. – И верно сказал Витольд, нечасто тут поезда проходят.
– Пусть нечасто, а все не тайга, – возразил Игнат.
Марьяна погладила его по плечу, ласково сказала:
– Увидишь, как ты моим родителям понравишься! Вот расскажу, что нам пережить пришлось да как ты меня от смерти спас…
– Ну уж и спас! – усмехнулся Игнат, но искренний порыв девушки был ему приятен.
Тайком от Марьяны он изучил расписание поездов, но тех, что следуют с востока на запад по железнодорожной линии Преслава – Заград. Где-то там, чуть ли не на границе с Шуранскими землями, в глухой тайге да болотах, куда давно не ступала нога человека, вила гнездо вещая птица. Где именно находилась ее обитель, черт не сказал, а если бы знал, то давно налетел бы на заповедные места черным вихрем.
От станции к гостинице они возвращались уже в сумерках: по пути Марьяна затащила парня на выставку местного художника. На его картинах красовались зимние пейзажи в серо-сиреневых тонах, что оставило в душе Игната тягостный осадок.
– Я больше люблю яркие цвета, – сказал он. – Серости в жизни хватает.
Марьяна засмеялась и назвала Игната глупышом, а он не обиделся, только улыбнулся добродушно. Потом они постояли на мосту, глядя поверх перил, где над черепичными крышами теменью наливалось небо. Кое-где уже зажигались огни, а изредка снующие по улицам машины смешивали снег и песок в грязевую кашицу. Спрыгивая с последней ступеньки моста на тротуар, Игнат подхватил Марьяну на руки, чтобы она не запачкала новые сапожки в широко разлившейся и запрудившей улицу луже. Девушка довольно засмеялась и пропела:
– А силы-то к тебе вернулись! Не зря, значит, у ведьмы в гостях побывали.
– Еще как не зря, – серьезно ответил Игнат.
И, опустив Марьяну на сухую мостовую, украдкой потрогал подаренный чертом амулет. На миг возникло ощущение, будто за ними кто-то крадется. Игнат оглянулся и увидел компанию хмельных парней, один из которых, поравнявшись с Марьяной, отпустил в ее адрес сальную шуточку. Девушка покраснела от возмущения, а парни загоготали. Игнат шагнул было следом, но Марьяна ухватила его за руку.
– Да брось, не связывайся! – громким шепотом упросила она. – Что с пьяных возьмешь? Нам тут не век проживать, авось скоро уедем.
Игнат послушался и тяжелым взглядом проводил удаляющуюся компанию, пока та не скрылась за ближайшим поворотом.
– А все же, – сказал он, – прошли те времена, когда из меня можно было дурачка делать.
Он покачал головой и повернулся к Марьяне. Та почему-то отступила, ее глаза округлились, уголки губ задрожали и поползли книзу.
– Иг… нат, – жалобно произнесла она, и голос надломился.
Парень растерянно остановился, а потом на его плечо легла грубая ладонь, и в бок ткнулось что-то острое.
– Молчи, – произнес прокуренный голос.
До Игната долетел густой запах перегара и пота, он хотел обернуться, но чужая рука больно перехватила за локоть.
– Ты лучше не дергайся, – прохрипел незнакомец. – Наделаю дыр, не залатаешь.
Он засмеялся и обратился уже к Марьяне:
– Ты, краля, давай сюда добро. Все, что есть. И не дергайся, иначе обоим не поздоровится.
– Какое… добро? – пролепетала она, отступая еще на шаг.
Незнакомец ослабил захват, но лишь для того, чтоб угрожающе махнуть ножом перед глазами Марьяны.
– Дуру из себя не строй! Деньги давай и побрякушки. Да и шубейку не забудь! Тебя это тоже касается, – он встряхнул все еще оторопевшего Игната. – Давай-давай! Некогда тут рот разевать!
Дрожащими пальцами Марьяна принялась расстегивать шубу. Игнат слегка повернул голову и снова почуял тяжелое дыхание незнакомца, смесь табака и сивухи. Знакомый запах. Так пахло от Касьяна, когда лезвие ножа чертило первые борозды между лопатками.
– Куда собрался? – прорычал грабитель, встряхивая Игната за ворот, и добавил насмешливо: – Дурак!
Игнату будто дали пощечину. По спине прокатилась горячая волна, словно разошлись недавно затянувшиеся рубцы, и мир треснул. Узкие улочки слились в черную пелену, фонари выросли до неба, ощетинились ветками.
«Режь!» – утробно взревела навь.
Тогда Игнат отклонился и резким ударом с разворота двинул под ребра. Грабитель зашипел от боли и злобы, его руки соскользнули с Игнатова плеча. Тот вывернулся из захвата, схватил мужчину за одежду, дернул на себя и вниз. Пытаясь удержать равновесие, грабитель уцепился за куртку Игната, но получил коленом в живот. Нож беззвучно упал в снежную кашу, блеснул в тусклом фонарном свете, будто выпавший металлический клык.
«Режь…» – прошелестел налетевший ветер.
Падая вслед за грабителем, Игнат ударил его кулаком в лицо. Под рукой хрустнул сминаемый хрящ, и лицо мужчины окрасилось в темный пурпур, как в щетину, и стало похожим на лицо дядьки Касьяна.
«Грешные мы, – плаксиво сказал он. – А ты между нами праведник».
Игнат сжал зубы и ударил снова. Лицо Касьяна смазалось и стало похожим на егеря Мирона. Ударил – и теперь это был не Мирон, а Егор. Ударил – и черты лица исчезли вовсе, осталась только хохочущая маска, а в прорези рта сверкнули заостренные акульи зубы.
«Чертом стать легко! – прохрипел навий. – А ну-ка, ударь сильнее!»
И Игнат бил, бил и бил. А когда очнулся, на его плече висела плачущая Марьяна и причитала:
– Хватит, Игнат! Ну, хватит! Остановись!
Он тяжело дышал. В ушах шумела заснеженная тайга, перед глазами расходился калейдоскоп пятен, саднили натруженные руки.
– Пойдем домой.
Он схватил Марьяну за запястье, потащил от места, где в снегу корчился и стонал неудачливый грабитель.
Игнат шел по улице широкими решительными шагами, не оборачиваясь назад и не снижая темпа, хотя Марьяна едва поспевала за ним. Жар в груди бушевал и требовал выхода. Ночь над головой густела, набухала черной кровью. И на руках Игната тоже была чужая кровь.
– А все же как ты его! – с невольным восхищением сказала девушка, входя за Игнатом в его комнату. – Только я так испугалась… думала, убьешь. Видел бы ты себя в этот момент! – Она дотронулась до его щеки, провела ладонью: – Умыться бы тебе…
Игнат поймал ее пальцы, поцеловал и прошел в ванную. Зеркало отразило его скуластое лицо с налипшими на лоб темными кудрями. Глаза смотрели жестко, решительно. Игнат включил воду и подставил руки под теплые струи, следя, как вода, стекая с пальцев, окрашивается розовым.
– А я теперь никому ни себя, ни тебя в обиду не дам, – сказал он, возвращаясь в комнату, где на кровати сидела взволнованная и немного испуганная Марьяна. Положил ей ладони на плечи: – Веришь?
– Верю…
Ее сердце гулко стучало, в широко распахнутых глазах будто дрожали капли росы. Марьяна была красива, как лесная берегиня. И, наклонившись к ее лицу, Игнат почувствовал запах теплого молока и свежести.
– Ты ведь уедешь со мной, Игнат, правда? – спросила Марьяна.
– Правда, – ответил он и накрыл ее губы своими, увлекая на чистую, утром перестеленную кровать.
11
Утром на перроне царило оживление, словно сюда стеклась половина города.
Пассажиры коротали время кто за беседой, кто за чтением свежих газет. Провожающие зевали, отмахивались от вездесущих голубей, косились на большие, висящие над платформой часы – времени до прибытия поезда оставалось предостаточно. Этим пользовались торговцы всех мастей, которые предлагали товар, начиная от дешевого хрусталя и заканчивая семечками.
