Павел Нечаев - Цена жизни
— Ну, мы поговорим со всеми, убедим! — Вайнштейна было не так-то легко сбить с толку.
— Ага, щас. А они уши развесят, и дружными рядами в светлое будущее… Да они же зарубят ваш проект конституции на корню, чуть только почуют, что вы хотите ограничить их свободы! Старые способы вообще не заработают, надо изобретать новые! — выпалил Коцюба. Повисла тишина, Летун с Вайнштейном осмысливали сказанное.
— Ты откуда это взял? — наконец, спросил Вайнштейн.
— Книжек почитал, пока в постели валялся. Твоя же библиотека под кроватью осталась, — хмыкнул Коцюба.
— Ладно, Коцюба, изложи свою схему, подумаем, — заинтересовался Летун.
— Значит, так. Во-первых, Республику определяем как федерацию самоуправляющихся общин. Равноправными субъектами делаем и отдельного человека, и Семью, но с упором на Семью. То есть, мы будем работать с главными в Семьях, а они там, у себя, пусть живут как хотят. Что важно, так это четко прописать правила, по которым Семьи функционируют…
— Стоп, — остановил Коцюбу Летун, — ты сам только что сказал, что у нас нет возможности заставить их соблюдать эти правила. Какой в них тогда смысл?
— Правила не будут регламентировать внутреннюю жизнь Семей. Разве что только в том смысле, чтобы избежать рабовладения, насильственного удержания и всего такого. Правила, это будут, скорее, критерии. Соответствует Семья критериям, принимает наши принципы, она будет в составе Республики, не соответствует — никого насильно не держим, вот как-то так. И мы должны эти принципы так прописать, чтобы народ их принял. Если он их примет, как свои, то со временем в нас отпадет нужда. Система будет саморегулирующейся.
— А как же контроль? Кто будет осуществлять контроль? — запальчиво спросил Вайнштейн.
— Да не нужно ничего контролировать, — Коцюба поморщился. — Контроль штука заведомо порочная. Если в обществе перекос, если кто-то слишком корыто на себя наклонил, возникает потребность в контроле. Контроль, если говорить простым человеческим языком, а не эвфемизмами, это усилие, требуемое для удержания системы в нестабильном состоянии. Стабильная система, это система саморегулирующаяся, сама себя уравновешивающая.
— Софистика! — подпрыгнул Вайнштейн.
— Практика! Не будет паразитов, не потребуется контроль!
— А почему паразитов не будет? — спросил Летун, нахмурив лоб.
— Паразитов не будет, потому что мы выведем их за скобки. Если в какой-то Семье заведутся паразиты, это будет проблема Семьи, а не Республики. А в самой Республике паразиты не заведутся, потому что не будет управленческого аппарата.
— Ну, а что с частной собственностью? — спросил Вайнштейн запальчиво. — Я против частной собственности на землю!
— Я тоже, максимум, это пожизненная аренда, и то при условии, что Семья работает на земле, — согласился Коцюба.
— Поддерживаю. Поддерживаю однозначно. Предлагаю отдельно прописать, что если Семья перестает обрабатывать землю, она теряет на нее право, — поддержал Летун.
— А как с индивидуалистами быть? — спросил Вайнштейн, — вот мы говорим, Семья, Семья. А если человек сам по себе живет?
— Очень просто. Всякий человек, живущий вне Семьи, это Семья, состоящая из одного человека.
— Так, с этим понятно, идея интересная, — Летун взял блокнот, и стал записывать. — А вот что делать с деньгами? До Песца экономика была построена на ссудном проценте. В результате, все вокруг были в долгах, как в шелках, проценты на проценты. С этого кормилась куча чмуликов. Раз уж ты предлагаешь нам построить такое общество, где роль государства сведена к минимуму, надо придумать защитный механизм. А то торгаши опять верх возьмут, глазом моргнуть не успеем, опять все у чмуликов под сапогом окажемся.
— Вот! — Коцюба многозначительно поднял палец, — вот об этом и надо думать! Все упирается в деньги. От финансов и надо плясать. А вы тут мне про плановую экономику рассказываете, когда по факту у нас сейчас вообще никакой экономики нет. Натуральный обмен. Нам надо придумать, как наладить товарооборот без того, чтобы у нас завелись паразиты! Вот и думайте. Ты, Вайнштейн, тыщу книг по этому вопросу прочел, вот и думай. И не смотри на меня, как на врага народа.
— Хорошо, товарищи, — Летун оторвался от блокнота, и встал. — Время позднее, из-за нас вон ребенок не спит, — кивнул он на Грина. Все пошли спать. Летун, по обыкновению, остался на ночь. Грин заснул не сразу. Многое в разговорах его новых знакомых было ему непонятно. Почему они называют друг друга «товарищи»? И что это за «чмулики», которые не сходят у Вайнштейна с языка? И зачем они обсуждают теоретические вопросы, когда есть масса более насущных дел?
После долгих споров, подготовили два проекта: один по схеме Коцюбы, другой по схеме Летуна. Конституции получились коротенькие, не чета конституциям старых времен. Впрочем, для государства в без малого семьсот граждан другой и не требовалось.
Сам Грин сомневался, что конституция вообще нужна. Его, впрочем, никто не спрашивал. Ни по возрасту, ни по статусу голосовать он не мог. Людям из туннеля гражданство не дали, установив испытательный срок в год. Хотели вообще не давать, но Коцюба был против:
— Они и так за нас проголосуют, особенно бывшие кацетники, — «кацетниками» Коцюба называл бывших рабов. — А вот если мы им гражданство не дадим, найдутся те, кто затаит злобу. Раздуть из обиды ненависть — раз плюнуть, технология обкатанная. Зачем нам эта мина под нашим сообществом?
— Их втрое больше, чем наших. Рискованно, очень рискованно… Кроме того, там много непонятных личностей, с которыми еще разбираться надо. Я не про тех, кто у нас под замком сидит, с теми все ясно. Я о тех, кто сейчас кушает наш тушняк в центре временного размещения. Они там все варятся в своем соку, и один бог знает, что у них на уме, — Летун был не в восторге от идеи Коцюбы.
— Ни черта им, это, не давать! Там чмулик на чмулике, тьфу. Мой Рома не затем свою голову сложил, чтобы мы им все наработанное вот так отдали! — прогудел Медведь, и сжал пудовые кулаки. Его сын погиб от руки Гельмана при штурме туннеля, в самом конце. Медведь, простой мужик, до катастрофы работавший сварщиком, говорил открыто и недипломатично. — Хрен им по всей морде, а не гражданство!
— Ну, давайте тогда их вообще прогоним на все четыре! — Коцюба вышел из себя, и встал, сверкая глазами. Кот, дремавший у него на коленях, полетел на пол, приземлился на лапы, и ушел, укоризненно дернув хвостом.
— Погодите, — вклинился Вайнштейн. Он присутствовал на всех заседаниях Комитета с правом совещательного голоса. — Нельзя пороть горячку. Нам нужны люди, нас слишком мало.
— Да, — неожиданно поддержал Вайнштейна Вишневецкий. Он сидел спиной к примостившемуся в уголке Грину, и периодически на того оглядывался. Грин делал вид, что не замечает, как ерзает Илья. — Нас едва-едва хватает для поддержания нормального уровня воспроизводства.
— О чем это ты? — не понял Летун.
— Да выродимся к черту за три-четыре поколения, вот о чем, — бросил Вайнштейн.
— Да, об этом я не подумал, — протянул Летун. — А что делать?
— Дать гражданство, — Коцюба успокоился, и сел на место.
— Да хрен им, а не гражданство! — гаркнул Медведь. Сидящая возле него Алина поморщилась. Райво сохранял спокойствие. Голубоглазый блондин, он был воплощением идеального северянина, и вел себя соответствующе. Разговаривал вежливо, негромко, но твердо, и всегда держал дистанцию
— У меня есть мысль, — сказал Летун. — Введем испытательный срок, скажем, в год. Через год адекватным дадим гражданство, остальных к черту.
— Ну, и что это даст? — Коцюба откинулся, и забарабанил пальцами по столу. — То же самое, только в профиль.
— Голосуем, — сказал Летун, и поднял руку: — Я за. — Тут же поднялось еще пять рук, и только Коцюбина не поднялась. — Принято, — подвел итог Летун.
Ответственным за проведение всеобщего голосования оказался, как ни странно, Вайнштейн. Грин напросился к нему в помощники. Он готов был на все, лишь бы оказаться вне досягаемости для Мишки. Впрочем, ничего неприятного в новой должности не было. Грин всюду сопровождал Вайнштейна, терпеливо ждал в сторонке, пока Вайнштейн разговаривал с людьми, собирал подписи. Вскоре они подружились, и Грину даже стали нравиться их совместные поездки. Вайнштейн оказался очень интересным собеседником, во всяком случае, пока был трезв. Когда голосование завершилось, и подавляющим большинством голосов был принят вариант Коцюбы, Грин так и остался при Вайнштейне. В конце концов, кто-то же должен был отвозить его, пьяного, домой. Обязательных занятий с Коцюбой и помощи по дому это не отменяло, и цели своей Грин добился вполне: он целый день был занят, целый день у всех на виду, и значит — в безопасном удалении от Мишки.
Порой, Грин ловил себя на том, что завидует Мишке. Сравнивая себя с Мишкой, он все время ощущал собственную неполноценность в сравнении с ним. Мишка опережал его по всем показателям. Он лучше дрался, лучше стрелял, быстрее бегал, даже соображал лучше. Коцюба тренировал у младших членов Семьи не только мускулы и скорость — он часто давал логические задачки. Мишка решал их намного быстрее Грина… быстрее всех. Но если бы только это — самым болезненным для Грина оказалось то, что Мишку выделял Коцюба. Мишка был фаворитом, Коцюба не скрывал, что именно его хотел бы видеть во главе Семьи, когда отойдет от дел. Мишка был звездой, и этим все сказано. В сиянии его талантов терялся и Грин, и остальные пацаны. Того, как Мишка издевается над своими товарищами, Коцюба не замечал. Грину казалось, что, даже если бы он и был в курсе дела, он бы только пожал плечами, и сказа: «дети». Но Коцюба ни о чем не догадывался, тем более, что дел у него было по горло.
