Дмитрий Манасыпов - Питерская Зона. Запас удачи
– Стоять… тс-с, ты чего, милая, меня за что? – Перехватить ее успел в самый последний момент. – Ты чего?
А это уже ко второй деве моей крохотной группы. И не надо делать такие удивленные лица с изумленными глазами.
– Мара, – пришлось прижать Раздва сильнее, – на радужек нельзя ругаться. Совсем нельзя. Я удивлен твоей причуде.
– Э?..
– М-да…
– Не корчи из себя завуча, отчитывающего старшеклассницу, показавшую трусики сразу обоим физрукам и географу.
– У тебя все же были проблемы в школе, да?
– Ну?
– Радужки очень развиты с точки зрения эмпатии. Отсюда и их название. Они чувствуют страх, угрозу, ласку. Маскируются, меняя цвет, исходя из ситуации. На них нельзя ругаться. Тем более говорить такие гадости женщине.
– Я ху…дею, честное слово. Вы тут все готовые клиенты психиатров.
– Да. И нам от этого просто офигительно. Вроде говорил уже, да?
– Говорил. Ладно. Раздва, я пошутила.
– Видишь, маленькая, она извиняется. И не пробуй гладить ее в ближайшие пару часов.
– Да ты с дуба рухнул, Хэт? Я – и ее гладить?!
– А я тебя предупредил. И это, у нас все-таки проблема. Блед тоже ночевал в округе. Вон ту малосимпатичную хреновину, сляпанную с помощью знания анатомии и двух Красных, сделал он.
– Круто. И?..
– Где-то рядом сейчас кто-то из его ребят. Подозреваю, что Шер. И мы его не увидим, пока Шер этого не захочет.
– Класс… и что дальше?
– А дальше нам в Зону. Потому что, если пойдем на выход – нас просто положат, если только нас не спасут военные. Блед любит играть. И ему игрушки нужны в Зоне.
– То есть, если правильно понимаю, у нас дополнительная проблема в виде какого-то лютого хрена, что не просто любит охотиться за говорящей добычей, но еще и имеет на тебя зуб?
– Даже два. Или три, черт знает.
– Очешуенно просто.
– У тебя точно были проблемы в школе. А еще ты была в ней ботаничкой и занудой. И, думаю, точно была плюшкой.
О-па, а ведь угадал. Только вышеперечисленные женщины могут вот так смотреть. Жди теперь дополнительных пинков по яйцам в нашу финальную разборку.
– Блед…
– Именно он. – Раздва совсем успокоилась и задорно рвалась наружу. Непоседливый характер, что и говорить. – Блед. И знаешь что…
Мара выдохнула. Вдохнула. Открыла рот:
– Короче. Ты. Меня. Задрал. Артист, мать твою. Театра имени Петухова!
– Ну, не злись, милая.
– Я тебе ни хрена не милая.
– Как это, дорогая? Мы же с тобой вот только-только расписались.
Ни хера себе скорость! В принципе неприятно, когда пистолетный ствол смотрит на тебя. А когда он смотрит прямо тебе в зрачок, это, знаете ли, неприятнее раза в три. Или даже в четыре.
– Говори!
Да конечно, скажу. И не надо в меня тыкать чем попало. Особенно оружием.
– Блед в последнее время все реже выходил за Периметр.
– И чего тут такого? Рэкет и вымогательство всегда идут бок о бок с любыми авантюрами. Что у золотодобытчиков на Аляске в девятнадцатом веке, что у предпринимателей за Уралом сегодня.
Ну да. Как она точно подмечает всякие верные нюансы. За небольшим исключением, приходящим с опытом.
– Понимаешь… убери ствол, не дури. Убери, говорю. Хорошо, умница. За Периметр выходят только в Зону. А из-за него – возвращаются.
Мара нахмурилась.
– Подожди…
– Чего тут годить? Он и его команда чаще всего обретаются здесь, внутри. Вот и думай, чего хочешь. Может, хрен знает, нашли они какую-то дрянь и она им мозги напрочь вынесла, заменив хер пойми чем.
О, валькирия удивилась. Приятно иметь дело с теми, кто в Зону не ходит. Все вроде у нее есть для крутого персонажа нашей грустной маленькой пьески. И крута, и умна, и умела. Ствол вон как достает, моргнуть не успеешь. А вот – и это так мило – не все так гладко. Что для нее самой, что для Маздая.
Зона и просто война – вещи разные. А противники и подавно. Там, где Мара набиралась опыта, могли и по ночам взводами вырезать или квадратами крыть чем-то тяжелым или чего круче. Кто тут спорит? Опыта у нее хватает, полные карманы. Но не местного. И врагов, таких, как здесь, девушка не встречала.
А Блед и сам по себе не подарок кому угодно, это верно. А уж во что он превратился, находясь в Зоне постоянно, – один Ктулху ведает. Безумие – штука такая… если взялась за кого-то, то сгложет полностью.
– Поняла. То есть ты говоришь о том, чтобы нам вернуться?
– Все проблемы в нашей жизни возникают от нежелания слушать других. В курсе? Я говорил о том, что, если мы сейчас пойдем назад, тогда они точно за нас примутся. А вот если мы пойдем дальше, то примутся тоже. Но не сразу.
– Чудная перспектива. И?..
– Выходим сейчас. И, судя по координатам, идем в сторону Стеклянного поля. Вот и все. А дальше – по ситуации.
– Хорошо. Идем?
– Да. Не забудь проверить снаряжение. Ты разозлила Раздва, и кто знает, все ли на месте?
Не, а чего? Не надо было вести себя как последняя стерва. Вот пусть теперь ворчит и копается в собственном обвесе и подсумках. Раздва – девчонка ловкая. Сами не заметите, как у вас что-то пропадет, если она захочет.
Какой дурак выйдет наружу через специально приспособленный люк? Любой, если он не в Зоне. Так что мы вышли с черного хода. Нет, вовсе не через брюхо локомотива. Через запасной вход, закрывающийся автоматически и только выпускающий изнутри.
Зона ранним утром, да после Бури, это… это… щас, подберу слова. Это, мать его, офигенно. Что, думали, сейчас обрушу лавину аббревиатур и определений, подходящих для гида Русского Императорского музея искусств? А хрен вы угадали. Зона поутру порой крайне офигенна. Хотя опаснее от того она становится еще больше. Заглядишься – и все, кабздец, пропал бродяга.
Солнце здесь появляется не так и часто. Хотя кто знает, это ж Питер. Здесь, говорят, с солнцем всегда напряг. Что ДО, что сейчас. Прорыв, если он и при чем, то не так сильно, как в Мск, к примеру.
А вот сейчас, чудо из чудес, солнце решительным образом заявляло о себе. Пробивалось через ворочавшиеся серые клубы киселя, ничем не похожего на доброутрешнее небо. Тучи, вчера торчавшие в самом верху, сейчас, явно за ночь набравшись воды, низко сгрудились прямо над головой. Густые, плотные, с туманными окраинами, ворочались, вот прямо рукой достанешь. Доставать-то, к слову, не особо и хотелось.
Но солнце, наглое и сильное, плевать хотело на все их безмолвные угрозы, напоминающие поединки двух сумоистов. Да, точно, вон два ёкодзуны схлестнулись и толкаются, потрясая всеми центнерами боевой массы. Надо же…
Так вот, солнцу на все эти препоны явно с утра плевать. Лучи, юркие, как напуганный лемминг, и золотые до опупения и неправдоподобности, лихо прокалывали небо. То тут, то там, то сям. Световые копья рассекали воздушную темную шкуру небесного зверя, ворочавшегося в вышине. Протыкали, падая вниз тонкими острыми остриями, тут же начинавшими шарить по земле.
Солнце в Зоне штука редкая и любопытная. Как ребенок, познающий мир. Очень уж похоже. Вон два зайчика, прорвавшихся вниз, запрыгали-запрыгали куда-то в нашу сторону. Ших-ших, мазнули по оставшимся лужам, отразились от их кривых зеркал, врезались в стекла ближайших машин, заскакали дальше. К ним присоединились еще несколько, таких же юрких и неуемных, исследующих кусок больной земли, накрытой тучевым покрывалом.
У Красных, скрученных в адскую двуглавую куклу, солнце не задержалось. Побрезговало, думаю. Хотя чего тут такого? Да и вообще для Зоны это не странность. Это данность, без которой Зона не Зона. Хотя, конечно, приятного тут мало.
Солнце на пару минут превратило Парк в то, чем он и был. В место, собравшее на своей площадке много причин для гордости человеческого гения. В стоянку странных, но все же просто машин. Подсветило, разбавив серость и охру Зоны и показав немного красок. Я вот, к примеру, и не подозревал, что у «жнеца» на борту есть эмблема. Щит с рыжим косматым солнцем и черным мечом, его же рассекающим. Вот ведь…
Да, место убежища, даже с остатками нескольких погибших и сожженных молниями Красных, под солнечными лучами смотрелось чуть иначе.
Жесть-трава, гнущаяся под ветром с залива, переливалась медью и редкими пятнами оливы. Оставшаяся краска машин обрела глубину, раскрылась изнутри, превращаясь в куски безумного полотна свихнувшегося художника. Защитный, хаки, серый, голубой и серый с единичными вкраплениями красного бросались в глаза, отвлекая, заставляя смотреть только на них. Да, есть такая беда в Зоне. Привыкаешь к ее монотонной желтовато-серой сепии и поражаешься, видя нормальные цвета.
– Красиво, – буркнула Мара, – неожиданно красиво.
– Угу. Пошли быстрее. Не стоит здесь задерживаться.
Как думаете, кто провожал нас с ночевки? Точно, моя любимая местная подруга.
Жирная черная ворона, сидя на плече убитого Красного, отвлеклась от выклевывания мутного глаза. Подняла голову, уставившись прямо на меня острым толстым клювом. Раскрыла его, хрипло каркнув на прощание. И я тоже рад тебя видеть, дорогая.
