Олег Дивов - Закон фронтира

Костя, недовольно ворча, принялся втыкать на место гвозди.

— А с Белым как разбираться будем? — вспомнил он. — Ему, по-моему, рассказывать про установку на повиновение не стоит.

— Согласился? — удивленно спросил Гош. Такой прыти он от Кости не ждал.

— Угу, — хмуро ответил тот. — Не до конца, но похоже. Я как раз вспоминаю, как сегодня было дело. Знаешь, я даже не рассуждал. Вот чертовщина! Кто бы мог подумать…

— Я представляю, как тебе сейчас неприятно, но ничего не поделаешь. Тысячи людей по всему миру сами просят, чтобы доктор поставил им какую-нибудь блокировку, снял беспочвенный страх, снизил мнительность… Ничего особенного с тобой не произошло. Если произошло вообще.

— Боюсь, что произошло. Так что Белый?

— Не знаю, — Гош в темноте помотал головой. — Сами решайте.

— Он классный парень.

— Я знаю, — согласился Гош. — Вот поэтому сами и решайте.

— Ладно, — вздохнул Костя. — Пойду. Ты голодный, небось?

— К утру проголодаюсь. А который час?

— Полтретьего. Ну, утром как раз и принесем.

— Счастливо, Костя, — сказал Гош. — И огромное тебе спасибо. Тебе и ребятам… Вы молодцы.

— Мы просто хотели, чтобы было по справедливости, — скромно ответил Костя, попрощался и ушел. Но через минуту вернулся.

— Вот еще что, — заявил он. — Ты даже и не спросил. А зря. Сан Сеич знаешь, что про тебя выдумал?

— Что я американский шпион, — усмехнулся Гош.

— Если бы!

— Ну, жидомасонский какой-нибудь. Мировой заговор, да?

— Если бы! — повторил Костя. — Он говорит, что еще тридцать лет назад КГБ разработал оружие массового поражения, которое воздействует на психику. И вот теперь они из этой штуки стрельнули. Хотели по Америке, а получилось по своим. Но сами кагэбэшники уцелели, и ты — один из них. Ездишь по стране и оцениваешь уровень потерь. А за тобой придут другие, которые попробуют запрограммировать, кого удастся, на беспрекословное повиновение и сколотить из них армию. Заэкранировать ее от своей пушки, стрельнуть еще раз, так, чтобы всю планету зашибло, и отправиться с этой армией порабощать мир. Чтобы не обидно было, понимаешь? Раз с первого захода не вышло, так чтоб уж со второго никому мало не показалось. И Сан Сеич хочет нас от всей этой катавасии защитить. Спрятать. Он говорит, нас все равно либо отстреляют, как слишком умных, либо в тупых переделают. Вот такие, брат, дела.

— Поздравляю, Костя, — пробормотал Гош в легком обалдении. — Наш Сан Сеич — полный и безоговорочный параноик!

Разбудил его Белый.

— Живой? — спросил он неприветливо.

— З-замерз, — коротко ответил Гош.

— На кухне чайник еще не остыл. Прими стакан водки и запей горячим чаем. Пожуй чего-нибудь и приляг до обеда. А то простудишься еще среди лета, возись потом с тобой.

— Угу, — согласился Гош, ничего не понимая.

— Цыган здесь остается, он за всем присмотрит. Если понадобишься на замену, разбудит.

— То есть? — спросил Гош, с трудом вставая на ноги. Под утро внезапно упала температура, и его здорово приморозило. Двигался он сейчас плохо, а соображал еще хуже.

— Может, придется тебя оставить на хозяйстве. Тупые Сан Сеича забрали.

— Ого! — пробормотал Гош. — Начинается…

— Вот именно, — кивнул Белый, нехорошо глянул на него исподлобья, и ушел.

Гош, зябко обхватив себя за плечи и отчаянно стуча зубами, выбрался на кухню. Там Цыган мыл посуду.

— Живой? — спросил он так же, как минуту назад Белый, только с более дружелюбной интонацией. — Завтрак на столе.

— Я себе налью? — спросил Гош, открывая шкафчик. — Для сугреву.

— Десять баксов, — выдал Цыган свою любимую присказку. И как-то странно помотал головой, скорее даже покачал ею из стороны в сторону.

Гош сделал выдох, крепко сжал в руке стакан и опрокинул водку в себя. Крякнул, уселся за стол, налил чаю и начал его прихлебывать, чувствуя, как по всему телу расплывается блаженное тепло. За прошедший с момента пробуждения кошмарный год он употребил великое множество самых разных горячительных напитков, но только этот оказался горячительным в буквальном смысле.

Неожиданно он вспомнил, как его вышибали из Тулы, и неприязненно скривился. От делегации недоумков тогда разило так, что впору было закусывать. Гош выпивал от тоски и страха. «Тупые» пили для веселья. Поэтому Гош принимал стакан-другой на ночь, чтобы лучше спалось, и принципиально не опохмелялся. «Тупые», напротив, откупоривали пузыри на рассвете и продолжали квасить дотемна. Эта дурная привычка здорово сбивала им прицел и мешала рулить. И она же, на взгляд Гоша, уничтожала все шансы на то, что бедняги когда-нибудь по-настоящему «проснутся».

— Когда Сан Сеича забрали? — спросил он.

— Утром. Человек двадцать приехало. Боятся нас, уроды…

— Вряд ли. Им просто делать нечего.

— Нет, — отрезал Цыган. И кивнул. Гош настороженно прищурился.

— Ты заметил что-то необычное? — спросил он.

— Да, — Цыган мотнул головой. Гош внутренне пожал плечами и решил пока на эти странности не обращать внимания.

— Они все были трезвые и очень настороженные, — объяснил Цыган. Сегодня у него явственнее обычного прорезался акцент. Произносимые им русские слова звенели и играли, потому что мягкие звуки Цыган проговаривал совсем мягко, а жесткие — чересчур жестко. — Знаешь, не злые, как это обычно у них, когда нас видят, а именно настороженные. Внимательные такие… Все озирались, будто ищут кого-то. Я еще подумал сначала — не тебя ли. А потом сообразил — это они, гады, просто к обстановке привыкают. Мы их раньше не пускали сюда. А они же боятся всего нового, непривычного. В следующий раз явятся, озираться уже не будут. Сразу палить начнут.

— Сказали, зачем им Сан Сеич? — спросил Гош, накладывая себе в тарелку каши.

— А то, — Цыган опять изобразил головой загадочный утвердительный жест. — Его главный вызвал. Их главный. Зар-раза…

— Не нервничай, — посоветовал Гош. — Обойдется.

— Ох, не знаю. Белый говорит, если к завтрашнему утру Сан Сеич не вернется, пойдем город с землей ровнять.

Гош поморщился. Еще пару недель тому назад он сам бы первый вызвался на такое заманчивое предприятие. А вот теперь… Во-первых, он не был уверен, что карательная экспедиция что-то даст. Например, оживит Сан Сеича, буде «тупые» вздумают его расстрелять. Во-вторых, при мысли о стрельбе по живым людям, пусть и «тупым», он как-то больше не чувствовал энтузиазма. А ощущал, скорее, легкое беспокойство. Вспомнилось почему-то, что пуля — дура. И что нормальный человек не развязывает войны, а устраивает переговоры.