Дмитрий Силлов - МКАД

В общем, это были просто послушные живые куклы. Фыф без труда контролировал неслабый отряд кормовых, которые как заведенные мочили руконогов заточенными под копья прутьями арматуры. Правда, и сами полегли чуть ли не все при том штурме. Но дюжина выжила. И сейчас двенадцать кормовых, повинуясь мысленной команде Фыфа, со всех ног бежали к месту прорыва, сжимая в покрытых струпьями руках свои ржавые стальные копья.

Нападающие нео мгновенно оценили обстановку. Все равно половина из них лишь приплясывала на месте от нетерпения позади своих товарищей, теснивших оставшихся защитников, — на узком пространстве маневренность отряда была ограничена шириной стены. Потому, увидев приближающееся подкрепление, половина диверсантов с радостным ревом ринулась по лестнице вниз, внутрь крепости, толкая друг друга плечами от нетерпения. Драка с кормовыми казалась им веселой забавой. Еще бы! Пища восстала и чешет на них, угрожая смешными палками! Тяжелые копья нео с деревянными древками и наконечниками холодной ковки смотрелись куда солиднее ржавых арматурин. Вообще-то сами нео порой за неимением лучшего махались такими же прутьями, но, похоже, отряд диверсантов вооружили по последнему слову обезьяньей военной мысли.

Правда, нео не учли того настораживающего факта, что смирные, покорные, бессловесные кормовые почему-то на бегу довольно ловко разворачиваются в полукольцо, словно крысособаки, загоняющие дичь. Подобный инстинкт может быть у охотника, но никак не у пищи, откармливаемой на убой.

Но десяток нео-диверсантов видели перед собой только пищу, не пойми с чего решившую взбрыкнуть. План их был прост и безыскусен. Покрошить в мелкий фарш двуногие куски мяса, а после ударить в тыл защитникам восточной стены, которые пока что довольно успешно отбивали атаки Краргов.

Диверсанты ударили толпой, одновременно, в центр полукольца нападающих. Логичнее было бы каждому воину взять на себя одного-двух кормовых и разделаться с ними поодиночке. Но вожак отряда был занят, орудуя своим огромным топором на южной стене, потому нео ударили так, как привыкли. Напролом, одной сплошной кучей мускулистого, лохматого мяса, ощетинившегося дубинами и копьями. Ударили дружно… но тут же осознали, что перед ними никого нет.

Кормовые с невероятной для таких увальней ловкостью вдруг ушли с линии атаки. Отпрыгнули разом, словно жирные, надутые мячи, одновременно получившие каждый по хорошему пинку.

Нео аж притормозили от неожиданности, соображая, куда это делась восставшая жратва. В результате чего задние налетели на передних, и на мгновение атакующий отряд превратился в кучу мохнатых тел, осыпающих друг друг а отборной бранью.

За разборкой никто из нео не заметил, как из-за колодца вывернулась какая-то девка-хомо и ринулась к месту аварии. А если и заметил, то не придал значения. Подумаешь, хомобаба сдуру решила то ли удовольствие получить разом и на всю жизнь, то ли быстро помереть от безысходности. Ну если ей это сильно надо, то сейчас вот съездим по морде тупому Рурру, что на нас сзади налетел и с ног сбил, а потом можно и…

Что можно сделать потом, никто не понял. Потому как хомобаба вдруг разинула рот и харкнула прямо в кучу-малу струей пламени.

— Это кио! — заорал Рурр, вдруг разом прозревший, поумневший и сообразивший, что вот прям сейчас ему в морду летит нехилая порция жизненного опыта, от которой ему будет икаться, возможно, до конца жизни. Но уж такая штука жизнь, что прозрение порой наступает слишком поздно…

Двое нео выронили оружие и, воя, покатились по земле, пытаясь сбить с себя неугасимое пламя. Но их усилия были тщетными. Огонь, треща, пожирал шкуру и плоть. От жара лопнул глаз одного из лохматых, из глазницы плеснуло белесым. Прямо на глазах здоровые, сильные воины превращались в куски паленой обезьянины.

Другим повезло больше. Двое нео приняли на себя основной удар пламени, на остальных попали лишь огненные брызги. Существенного вреда не причинили, но заставили отвлечься от основной цели. Любое живое существо боится огня и, увидев на себе мини-костер, первым делом попытается его затушить: мол, это — главное, все остальное — потом.

Но на самом деле сейчас главными были не огненные брызги, а та самая еда, которую нео по-прежнему не считали чем-то опасным…

А зря.

Кормовые бросились вперед, смыкая кольцо вокруг диверсантов и занося над головами заточенные арматурины.

Ударили они одновременно…

Фыф, сидящий спиной к бойне, прислонясь лопатками к деревянной стенке колодца, невольно поморщился. Ему не нужно было смотреть своим единственным глазом на то, что происходило в центре тюремного двора. Ментальное зрение немного размывает краски, отчего кровь и огонь, пожирающий шерсть, кожу и мясо, кажутся розовыми и относительно безобидными. Но хруст заточенного железа, разрывающего живую плоть, ничем не ослабишь. Особенно если ты сидишь практически в центре побоища и управляешь им, словно опытный дирижер оркестром.

Кормовые ударили, выдернули копья из лохматых тел — и ударили снова. Били они методично, словно живые машины, не обращающие внимания ни на что, кроме своей работы. Да они, в общем-то, и были машинами, управляемыми силой мысленного приказа маленького шама.

Трое нео были убиты на месте. Оставшиеся пятеро ранены все, но, тем не менее, они все-таки пытались обороняться. С дубинами и копьями в тесноте сомкнувшегося живого кольца кормовых было не развернуться, потому в ход пошли когти и зубы. Кровища хлестала во все стороны, и не понять было, где кровь нео, а где — кормовых. Новые люди рвали мягкую плоть нападающих с яростью обреченных. Но это мало чем помогало. Они и были обреченными. Одному из кормовых нео буквально оторвал руку, та висела на клочке кожи, непроизвольно сокращаясь и хлопая своего хозяина по бедру при каждом движении. Но кормовой все равно продолжал бить копьем, держа его здоровой рукой…

И Фыф вдруг почувствовал, что дело здесь не только в его ментальном приказе. Реакцию на такую запредельную боль не мог заблокировать даже он. По всему, однорукий сейчас должен был просто отрубиться от болевого шока. Но он бил, осознавая, что умирает… но продолжал бить! В его маленьком, почти гладком мозгу не было мыслей. Но они и не были особо нужны. Все существо умирающего было заполнено ненавистью раба, наконец-то получившего возможность отомстить жестокому хозяину. Пусть даже ценой собственной гибели…

Они упали рядом. Нео и кормовой, господин и раб. И Фыф вдруг увидел, что на тупом, ничего не выражающем лице однорукого кормового вдруг расплылась счастливая улыбка. Он умирал, отомстив врагу. Не как корм, забитый на жаркое, а как воин, в бою, с оружием в руке…