Дмитрий Политов - Небо в огне. Штурмовик из будущего

— Можно мне тоже закурить? — попросил Григорий, жадно глядя на папиросы. — Мои-то кончились давно. А от махры горло дерет ужасно, да и кашель страшный. Меня тут пехотинцы угостили, так я чуть не сдох.

— Кури, — младший политрук подвинул к нему пачку.

Сержант взял ее в руки, поднес к лицу и с шумом втянул носом запах.

— Ленинградские. Фабрика имени Урицкого, — с удовлетворением произнес он. — Позвольте зажигалку вашу?.. Спасибо. Как там город, держится?

— Трудно, — тяжело вздохнул особист. — Но стоит, сражается. Недавно вот школы снова заработали. А в конце месяца, говорят, даже футбольный матч проведут, представляешь? — Младший политрук оживился и, казалось, даже забыл про свои болячки. — Вот люди!.. Не то что ты! — вызверился он вдруг с новой силой. — На сотрудничество с органами не идешь, правдивую информацию предоставлять отказываешься. Ох, чует мое сердце, подозрительный ты тип, сержант Дивин!

— Да я…

— Молчать! — особист побагровел. — Надоел хуже пареной редьки. Иди отсюда, чтоб глаза мои тебя больше не видели!

В полк сержант попал спустя неделю после того, как перешел линию фронта. На родной аэродром, где разместился 586-й ШАП, его подбросила попутная полуторка. И первым из знакомых, кто попался ему на глаза, оказался Рыжков.

— Гришка, черт, живой! — вихрем налетел он на несколько ошарашенного такой бурей эмоций экспата. — А мы уже похоронили тебя. Думали, немцы тебя схватили и шлепнули. Это ведь я тогда тебя прикрывал, когда ты на брюхо плюхнулся, видел?

— Отпусти, медведь, задушишь, — отбивался от товарища Дивин. — Хрен им, фрицам этим. Я от них в лесу укрылся. Пробовали погоню за мной организовать, но я отбился и ушел. Даже нескольких эсэсманов из «Мертвой головы» грохнул, — похвастался Григорий.

— Врешь! — не поверил Рыжков. — Это ж зверюги еще те!

— Да я тоже не пальцем деланный, — ухмыльнулся экспат. — Ладно, расскажи лучше, как вы тут?

Прорва сразу погрустнел.

— Трудно. Мы-то еще ничего, так втроем и летаем — комэск, Петрухин и я. Первую эскадрилью здорово пощипали — у них всего четверо «стариков» осталось. На днях, правда, пополнение прибыло, по три летчика в каждую из эскадрилий, но им еще учиться и учиться. Да и с машинами напряг. Механики колдуют, по окрестностям рыскают, со сбитых машин запчасти снимают.

— А ты, значит, у нас теперь весь из себя такой прям ветеран, — с ехидцей подковырнул приятеля Григорий.

— Ну, ветеран не ветеран, а восемь боевых вылетов имеется, — не на шутку обиделся Рыжков. — Еще два, и обещали к награде представить.

— Ладно, не обижайся, — примирительно сказал Дивин. — Ты куда сейчас?

— Известно куда, на ужин.

— Ага, понял. Я к Бате, доложусь, а потом тоже в столовую, — решил сержант. — Наших там предупреди.

— Не учи ученого, — сухо ответил Рыжков, еще, по-видимому, обижаясь на подколку. — Иди, вон как раз Хромов куда-то с Багдасаряном направились.

Григорий повернулся. Командир полка и правда шел вместе с комиссаром, что-то возбужденно объясняя тому. Дивин махнул товарищу и резво припустил вслед за ними.

— Ну вот скажи, сержант, в кого ты такой? — Хромов смотрел на замершего перед ним по стойке смирно экспата с болезненным любопытством. — На кой черт ты на спецпроверке выделывался? Знаешь, что в сопроводительных документах особисты написали?

— Не могу знать, товарищ майор!

— Дурень ты, дурень, — комполка расстроенно покачал головой. — А мы тебя за того сбитого «мессера» к ордену представили, старшего сержанта хотели дать, а ты вон как все повернул. На ровном месте умудрился обгадиться. Придется теперь к комдиву ехать, просить, чтоб он за тебя словечко замолвил. Бои идут страшные, каждый подготовленный летчик буквально на вес золота. В полку каждый день потери. Пополнение присылают едва обученное, им до боевого вылета, как отсюда до Китая раком. Вот объясни мне, зачем было нарываться на скандал с особым отделом? Что молчишь, язык проглотил?!

— Николай Дмириевич, а, может, мы ему задание какое-нибудь потруднее поручим? — вмешался в разговор молчавший до сих пор комиссар. — Предоставим, так сказать, возможность доказать делом, что он настоящий советский летчик. А что, результата командование требует, а обученных пилотов раз-два и обчелся.

— А что, это мысль! — оживился Хромов, зловеще улыбаясь и поглядывая на сержанта с нехорошим блеском в глазах. — У нас на завтра вылет на штурмовку немецкого аэродрома планируется — чуть ли не вся дивизия пойдет, вот и пошлем заодно со всеми и провинившегося. Ты как, Дивин, готов к полетам?

— Готов, товарищ командир!

— Вот и славно, на том и порешим. И попробуй мне только завтра хоть самую капельку напортачить, я тебя собственноручно под трибунал закатаю. Понял? — майор потряс кулаком перед лицом экспата. — Свободен!

Выйдя из просторной землянки комполка, Григорий перевел дух. Надо же, штурмовка аэродрома! Старожилы рассказывали, что из всех возможных заданий это, пожалуй, самое трудное. Да там у фрицев прикрытие такое, что мама не горюй! И зенитки в несколько эшелонов, и «мессеры» постоянно висят — хрен прорвешься.

Интересно, что за гадость про него особист написал, что Батя так взъелся? А, не все ли равно — неизвестно, удастся ли завтра в живых остаться.

— Вот он, я же говорил! — вывел его из тяжелых раздумий чей-то радостный крик. — Смотрите, какой угрюмый, не иначе фитиль Батя вставил!

Григорий обернулся. К нему подходили комэск Малахов, лейтенант Петрухин и техник Свичкарь. А чуть впереди несся возбужденный Рыжков. Экспат вдруг с удивлением отметил, что очень рад им. Неужели эти люди стали ему настолько близки? А ведь и правда, ответил он сам себе на этот вопрос. Может быть, дело еще не дошло до той степени доверия, что присутствовала в его отношениях с друзьями, оставшимися где-то там, в далекой Империи, но, несомненно, нынешние боевые товарищи для него совсем не безразличны. Парадоксально, но факт!

Дивин вдруг почувствовал, как в душе шевельнулось какое-то теплое чувство, словно там все еще находился тот подобранный на нейтралке котенок. И экспат с радостной улыбкой пошел навстречу летчикам, решительно выкинув из головы все тяжелые мысли, пожалев лишь вскользь, что оставил забавного зверька пехотинцам.

На следующий день Григорий поднялся первым. Вышел из избы на улицу, по-быстрому добежал до деревянного домика с сердечком на двери. Потом энергично размялся, выполнив комплекс простейших упражнений, а затем, отфыркиваясь, словно большой тюлень, долго плескался у рукомойника, скинув нательную рубаху.