Дэниел Моран - Последний танцор

Но он звучит все настойчивей. Период сна перешел во вторую фазу; если требуется завершить работу к тому времени, как Дивейн проснется, начинать ее надо сейчас. Принимается решение сохранить текущие способности, так же как и основную массу настоящей памяти, и временно убрать все данные, предшествующие этому времени. Процесс идет медленно. Он требует проверки, стирания, уплотнения и складирования большого количества информации. Период почти заканчивается, когда освобождается соответствующая ближняя память — для того чтобы пропустить вызов в глубинные слои.

Воспоминания обрушиваются на сонное подсознание Дивейна. Холодный английский замок, где он провел большую часть четырнадцатого века. Женщина с рыжими волосами и лютней в руках. Дети. Его дети. Битва у Верблюжьего холма в 527 году, где он получил самую серьезную рану за всю свою невероятно долгую жизнь. Рим во времена расцвета Империи и долгое лето в Египте...

Слишком рано. Назад...

Тысячелетия со своим народом, путешествия по берегам Европы...

И до этого...

Поздним утром следующего дня, когда солнце уже высоко стояло над южной частью Ирландии, Джи'Тбад'Эовад'Дван открыл глаза навстречу первым мгновениям полной осознанности, которой он не испытывал более пятнадцати веков.

Дван медленно сел на кровати, потом поднялся и по холодному, отполированному полу босиком пошел к лестнице, что вела наверх, к люку.

Он стоял обнаженным на вершине небольшого холма, утопающего в солнечных лучах, глядя на окружающий мир, на поля, покрытые зеленой травой, на голубое небо и несколько древних аэрокаров, неторопливо курсирующих в поле его зрения, на коров, лениво бредущих по дальним пастбищам. Он смотрел на все это с величайшим удивлением, настолько интенсивным, что оно грозило перерасти в ужас, от которого могло взорваться сердце.

Воспоминания о последних десятилетиях были яркими, но не ярче воспоминаний детства. Он помнил Танец и свои молитвы в Храмах Кюльена также четко, как Декларацию об Объединении Земли Сары Алмундсен, принятую пятьдесят семь лет назад. Он помнил, как его тренировали, готовя стать Защитником, и ночной кошмар шиабры. Он помнил изгнание — сюда, в этот мир.

Он помнил вероотступника.

Танцора.

Дван стоял, невидяще уставясь на яркую зелень Южной Ирландии, вспоминая битву, в которой был повержен, и рану, из-за которой остался без этой долговременной памяти, без всего, кроме смутных воспоминаний о существовании до того злосчастного дня в пятьсот двадцать седьмом году, когда Король принял смерть от руки собственного сына.

Ему было более пятидесяти тысяч лет, и он помнил их все.

Помнил подготовку, сделавшую из него того, кем он стал сейчас, навыки и приемы, которым его научили, Посвящение, принятое еще ребенком.

— Мы рождаемся ущербными, но жизнь исцеляет. Ты понимаешь?

— Я понимаю, что ущербен.

— Ты Защитник, служитель Живого Пламени. Клянешься ли ты всю жизнь служить Пламени?

Стоя в центре Священного Круга в Кюльене пятьдесят одну тысячу лет назад, Джи'Тбад'Эовад'Дван прошептал:

— Да. Клянусь.

— Сможешь убить, если понадобится?

— Да.

— Сможешь умереть во имя долга и продолжать жить, вопреки собственным желаниям, если того потребует служение Пламени?

— Да.

Живое Пламя вспыхнуло вокруг него...

Через пятьдесят одну тысячу лет, стоя на вершине холма на юге Ирландии, Уильям Дивейн вновь ощутил, как Пламя охватило и обволокло его обнаженное тело, на долю секунды превратив его в светоносную статую, сияющую ярче самого солнца.

Спустя несколько часов в тот же день Уильям Дивейн на шатле вылетел во Францию, в Амьен, чтобы начать поиски.

Джи'Суэй'Ободи'Седон, человек, которым Дван всю жизнь восхищался и которого ненавидел больше всего на свете, остался жив. По его, Двана, вине.

Эту ошибку необходимо было как можно быстрее исправить.

2

На крыше старого кирпичного дома Роберта был разбит садик в японском стиле: кусочек ландшафта с цветами и травой и даже два деревца — яблоня и лимон.

Ранним утром 4 июля, когда люди по всей Оккупированной Америке готовились к повсеместным вспышкам насилия, ставшим уже традицией, Роберт Дазай Йо и Дэнис Кастанаверас выдергивали сорняки.

Они работали не торопясь, посвятив прополке садика почти все утро. Роберт на сегодня отменил занятия: трудно ожидать, что его ученики осмелятся выйти на улицу, когда сам он сделал бы это только при самых неотложных обстоятельствах.

Даже учение шиабры не спасло бы его от всего, даже Ночной Лик может погибнуть от рук толпы. А в такой день, да еще в непосредственной близости от Капитолия, может случиться все что угодно.

— Когда приступаешь?

— В следующий понедельник. Риппер уехал из Капитолия и вернется после Дня независимости. Роберт кивнул:

— Ничего удивительного. Большинство из Совета Объединения поступили точно так же. Я уверен, что Эддор тоже предпочел бы уехать, но это дало бы его врагам слишком мощное оружие. Будешь искать себе квартиру?

— Наверное, в выходные.

— Можешь занять гостевую комнату. Если хочешь.

— Достаточно близко, подходит. Я бы предпочла жить недалеко от работы.

Роберт опять кивнул и слегка улыбнулся.

— Я немного нервничаю.

— Уверен, ты справишься, — мягко сказал японец.

— Надеюсь. И еще надеюсь, что моя работа... будет иметь смысл.

После получасовой работы на солнцепеке Дэнис поинтересовалась:

— Это полезное растение или сорняк?

— Дай-ка я взгляну... растение.

— А я его уже вырвала.

— Со временем, — заметил Роберт, — из него вырос бы цветок.

— Уже не вырастет.

— Жаль, — Роберт положил культиватор. — Кажется, все. Они сели на траву в тени яблони и стали пить неподслащенный лимонад.

— Я подметил одну интересную черту у людей, которые хотят служить, Дэнис. Таким людям свойственно иметь проблемы с собственным имиджем. Мне кажется, что в своем служении они ищут... самоопределения.

Девушка потягивала лимонад, не глядя на него.

— Ну и ладно.

— Ты довольна?

После долгого молчания Дэнис проговорила:

— Не очень.

— Ты себя-то любишь?

— Конечно! — В голосе молодой женщины явственно прозвучали нотки негодования, которое она не смогла подавить. — А ты как думаешь? — Она помолчала. — Если я еще не стала собой, то наверняка хочу стать.

Роберт улыбнулся:

— Но если ты любишь себя, то почему недовольна? Дэнис уставилась на него:

— Для тебя станет понятней, если я скажу, что сейчас я иногда сама не знаю, кто я, черт побери, на самом деле.

— Хорошая шутка. Ты себя любишь, но не уверена в том, кто ты есть. — Роберт Йо кивнул, налил себе из кувшина еще стакан прохладительного напитка, а потом спросил: — Так кем же ты хочешь быть?

ВЕСНА 2076 ГОДА

Я помню, той ночью в толпе людей

Ты боль свою затаил

И под звон мелодичный своих цепей

Им танец любви дарил.

А ты смеешься, мол, это бред!

Но твердо уверена я:

Мне не приснилось и в тот момент

Решилась судьба моя.

1

В свой двадцать третий день рождения Дэнис отпросилась с работы пораньше, чтобы поужинать с Джимми Рамиресом. Это был один из лучших ее друзей после Трента и танцовщицы Тарин Шуйлер, самой близкой ее подружки. Он позвонил в обед, чтобы удостовериться, не изменились ли планы насчет ужина. Его образ появился в голографическом кубе над ее столом — фигура преуспевающего молодого юриста в изысканном деловом костюме. Когда Рамирес заговорил, в его голосе не осталось и следа того неистребимого акцента обитателя Фринджа, что раньше присутствовал в его речи.

— Все по-прежнему?

— Да, конечно. В «Красной Линии», ровно в восемь.

Джимми Рамирес, некогда Храмовый Дракон, затем правая рука Неуловимого Трента, а ныне — помощник общественного адвоката от Нью-Йорка, улыбнулся Дэнис:

— Там и увидимся.

После обеда Риппер, Дэнис и Ичабод Мартин работали над материалами Зарубежного Миротворческого комитета Совета Объединения. Риппер был его председателем.

Они находились в офисе Риппера. Теперь здесь не было так по-нищенски пусто и голо, как при их первой встрече. Пустое место заполнялось каким-нибудь экзотическим голографическим изображением. Сегодня они сидели в огромном зеленом храме, состоящем из деревьев. Где-то в отдалении мелодично журчал ручей, не заглушая звуки нормальной речи.

— А это кто?

— Можно сказать, новичок, — пояснил Мартин. — Однако он с поразительной быстротой поднялся из рядов сторонников Общества «Джонни Реба». Называет себя мсье Ободи. Говорит на английском с акцентом, возможно итальянским, имеет крепкие связи с некоторыми из Семейств Старой Мафии. Поговаривают, что он занимался сутенерством, но сказать это ему в лицо — значит быть убитым. Он играет одну из ведущих ролей во властных структурах организации, хотя трудно определить его истинное положение по отношению к Томми Буну. Томми Буна, кстати говоря, никто не видел последние пару недель.