Михаил Белозёров - Атомный век
— Вашу — у-у Машу — у-у!.. Без шуток!!! Лагерь окружен! Все под прицелом! Никому не дёргаться!
Словно в подтверждение его слов с насыпи ударил пулемёт, и прочерки трассеров, словно небесная длань, легли на далёкий лес. В довершение: «Пуф — ф-ф… пуф — ф-ф… пуф — ф-ф…» — не так, конечно, шустро, но тоже не менее весомо, дал очередь Чванов, и за лагерем, в поле, среди березок и осин взорвались гранаты с сухим, коротким стоном. Тем, кому были знакомы эти звуки, вздрогнули, а кто не был знаком, втянул голову в плечи. Последнее сделали вовсе не те, которые сидели у палаток и возились с мясом, а те, что у костра.
— Руки!!! Руки на шею! — орал Берзалов, да так, что готов был сорвать голосовые связки.
К нему уже бежали и справа, и слева, задыхаясь от натуги:
— Мы здесь, командир! Мы здесь!!!
— А ты откуда такой взялся?! — ничуть не испугавшись, спросил бородатый и напрягся так, что казалось, вскочит, а такого ведь не остановишь даже выстрелом в упор.
Заметил он и микрофон у Берзалова, и его экипировку, в которой не было ничего лишнего, и, разумеется, спортивную фигуру, которую невозможно было спрятать ни под бронежилетом, ни под разгрузкой, ну и конечно, битую во всех отношениях морду боксёра. А это было страшно, потому что справиться с бывалым человеком не всякому по плечу. Но бородатый не испугался.
«Шкафы» же, напротив, к удивлению Берзалова, сделались неживыми и словно окаменели, выпучив глаза, как на привидение. Бородатый же послушно вернул руку на колени и сказал вполне миролюбиво:
— Сидим по — доброму, чай пьем, тут является ты, аки ангел…
— Нам нужен вертолётчик! — не стал слушать его Берзалов. — Отдайте нам его, и мы расходимся краями по своим делам, — добавил он своим хриплым, злым голосом и для убедительности похлопал левой рукой по автомату, не убирая однако пальца с крючка. — Ты кто такой? — он показал стволом на человека в реглане и с перевязанными запястьями. Откуда у тебя эта куртка?
Он даже не успел понять, чем тот пахнет, ясно только, что не добродушием и не по — свойски, не по — армейски, а как‑то странно, как будто тонким запахом стылого пожарища. А это был нехороший запах, фальшивый запах, запах бывалого бандита, у которого душа выгорела до самого — самого дна, и больше гореть нечему.
— А нет вертолётчика! — заорал, словно очнувшись, одни из тех, кто был квадратным, как шкаф. — Нет, и всё!!!
Лицо у него налилось краской, и Берзалов понял, что человек готов сорваться с резьбы и его ничего не вразумит: ни автоматы, ни пулемёты, ни то, что его голова наверняка в перекрестии снайпера.
— Тихо, Гундоба! — оборвал его бородатый. — Видишь, человек нервничает! Не ровён час, стрелять начнёт… — и усмехнулся так нехорошо, что Берзалов понял, что без крови не обойтись, хотя кровь‑то уже пролита.
— А мне наплевать! — всё‑таки вскочил квадратный Гундоба.
«Бах!» — Морозов не оплошал, и пуля попала Гундобе в затылок. Он рухнул плашмя прямо в костёр, опрокинув котёл с кипящим мясом.
Берзалову в первую очередь почему‑то было жаль мясо, а потом уже воинственного Гундобу. Всё мгновенно пришло в движение, люди у костра, над которым шипел белый дым, пригнувшись и закрывая головы руками, метнулись в разные стороны, подальше от Берзалова, под снайперки Гучи и Морозова, под пулемёт Колюшки Рябцева, под гранаты Чванова и Сундукова. Им не страшны были ни очереди поверх голов, ни Гаврилов, ни Юпитин с Жуковым, которые выросли словно из‑под земли и страшным голосом орали в свою очередь:
— Лежа — а-а — ть, суки! Лежа — а-а — ть, падлы!!! Дур — р-рилки картонные! Убьё — ё-м!!!
— Вашу — у-у Машу — у-у!.. — вторил им Берзалов и стрелял поверх голов.
Кто‑то дёрнулся, поймав пулю, и ещё, и ещё, и только после этого всякое движение замерло. Так и положили всех семерых вокруг костра, от которого поднимался белый дым и нехорошо несло горелой плотью.
— Эх, такой обед испортили… — сказал кто‑то с сожалением.
— Юпитин, Жуков, обыщите! — приказал Берзалов.
Он боялся, что в пылу неразберихи убьют вертолётчика, хотя уже понял, что никакой он не вертолётчик, а просто присвоил себе чужую одежду, и что разговорить его надо было в любом случае. И тотчас застрекотал пулемёт на железнодорожной насыпи, посылая очередь за очередью в сторону поля и леса.
— Уходит! — заорал кто‑то из своих. — Пацан уходит, сволочь! — и бил, и бил из пулемета.
Берзалов оглянулся: между осинам мелькала куртка, отороченная белым мехом. А по тому, как дёрнулся на крик бородатый, понял, что беглеца надо взять во что бы то ни стало, ибо, похоже, наяривал он целенаправленно в лес и может привести подмогу.
— Не стреляйте! — крикнул он в микрофон всем: Морозову, Колюшке Рябцеву, Гуче и Чванову на насыпи. — Я возьму!
Плохим бегуном оказался малый в куртке, настолько плохим, что одним махом израсходовал весь запал, хотя от страха и мелькал, как заяц, первые двести метров. Берзалов, который тренировался больше на выносливость, чем на взрывную реакцию, поотпустил его и дал выдохнуться. А потом уже стал медленно, но верно нагонять с каждым шагом, приноравливаясь к ритму погони. И уже был уверен на все сто, что малому в куртке конец, что вот — вот он сам ляжет костьми не дальше тех ивовых кустов и березок, за которыми начиналась низинка, как тот, похоже, на последнем издыхании, нырнул в заросли и… пропал. Через мгновение Берзалов был возле этих самых кустов и даже обежал их вокруг них. Что за чёрт! До леса было ещё метров сто. Спрятаться малому было негде. Он словно растворился в воздухе. Вот когда Берзалов пожалел, что не стрелял. Надо было валить его по ногам, да жалко было калечить. Всё‑таки свой, молодой, родине нужен. А он возьми, да сбеги непонятно как. Берзалов сгоряча пронёсся до леска, недоумённо потоптался там, вернулся и только тогда обратил внимание на низинку. Это был даже не овраг и не лесная лощина, а просто начало странной дороги, которая упиралась в невысокий бугор. Обычно такие бугры образуются, когда бульдозером сгребают грунт, бугор зарастет, а дорога остается, потому что траву сильно примяли. Берзалов сделал шаг к эму бугру и: «Вашу — у-у Машу — у-у!..», вдруг понял, что видит продолжение колеи сквозь него, мало того, видит изгиб дороги, там — дальше, словно за травянистой пеленой. Да не какой‑нибудь, а самой настоящей — лесной, широкой, хорошо утоптанной. Он сделал ещё два шага, прошёл сквозь склон бугра, как сквозь туман, и очутился не в поле, а в лесу. Деревья смыкались над головой, и вокруг царил зеленоватый сумрак, а за поворотом угадывались дома. Вот это да… подумал он. Ещё один квантор, на этот раз — лесной.
Когда он вернулся, Архипов в своей самоуверенной манере выговаривал Ивану Зуеву по кличке Форец:
— Что ты жрёшь, скотина?! Ты что жрёшь говно разное!
— Так — к-к… чего добру пропадать?.. — растерянно оправдывался Зуев, жуя то самое мясо, которое вывалилось из котла.
Архипов сунул дозиметр в мясо, ткнул им Зуеву по кличке Форец в морду и заорал:
— Смотри — и-и… уродина! Молодым хочешь умереть?! Да — а-а? Да — а-а? Да — а-а?!
Форец глянул на дозиметр и побежал в ближайшие кусты рыгать.
— Так… бойцы, все слышали?! — крикнул мудрый и уважаемый Архипов. — Прежде чем тащить что‑то в рот, смотрите на дозиметр. — Норму знаете?..
— Знаем… — уныло раздалось в ответ.
— Так какого же лешего?! У нас этой жратвы под завязку! Лопатой греби! Ещё раз увижу, зубы выбью! Всю жизнь деснами жевать будете!
— Сейчас Форцу морду набью, — пообещал Юпитин, покосившись, однако, на Берзалова.
Гаврилов прокомментировал:
— Учи дураков, учи, всё без толку… — и болезненно покривился, мол, народ дикий, рисковый, мозгами не соображают, а всё жопой, жопой, через натуру добирает. Самосознания на копейку.
Так по крайней мере, понял его Берзалов, направляясь к квантору, чтобы ещё раз обследовать его и наметить план мероприятий. Недалеко вдруг что‑то зашевелилось. Берзалов собрался уже было стрелять, но из кустов, поддерживая штаны, вылез старший сержант Гуча по кличке Болгарин.
— Люблю посрать в начале мая… — напевал он, обмахиваясь веткой.
— Ты где ходишь?! — грозно спросил Берзалов, опуская автомат.
— Так — к-х — х… — обернулся Гуча и едва не упустил штаны. — Я ж — ж-ж… Мамой клянусь…
— Ну ладно… — смилостивился Берзалов, — беги к старшему прапорщику задание получи…
— Есть бежать… — скороговоркой ответил Гуча и исчез так же внезапно, как и появился.
Берзалов ещё раз обследовал въезд в квантор и определил, где поставить мины. Болела у него душа за дело, и он хотел сделать всё, что от него зависит и что не зависит — тоже. И чтобы никто не погиб, а все в целости и сохранности вернулись в бригаду. А из Кеца десантника сделаем, подумал Берзалов и в мечтах переключился на Варю. Имел он такое законное право, да и душа у него болела.
