Юрий Никитин - На пороге
Она фыркнула.
– А после ужина сразу спать?
Я поднес ко рту руку тыльной стороной кисти, там микрофон, который я из часов перенес в браслет:
– Остап Шухевович, Медведев в лаборатории?.. Я там оставлял на него своих мышек… Как они там, переживаю. Мышки не люди, они никого не обижают.
Ингрид бросила на меня взгляд, полный подозрения, я движением пальца вывел изображение на лобовой экран. Геращенко улыбнулся ей и даже самую чуточку поклонился.
– Медведев?.. Шутишь?.. – ответил он, и в его интеллигентном голосе потомственного ученого прозвучало неприкрытое презрение. – Он сегодня вдруг свихнулся на здоровом образе жизни!..
– Что-что? – переспросил я, не веря собственным ушам. – Медведев?.. Наш чемпион по обожрунству?
Он сказал с сарказмом:
– Да, наш худышечка. Так что тю-тю, теперь на работе не задержится и на минуту!
Я взглянул на циферблат часов, все верно, рабочий день кончился.
– Это как? – уточнил я. – В йогу ушел? В буддизьм?.. Тьфу, буддеизьм?
– Лучше бы в буддизм, – ответил Геращенко так же глумливо. – А то мы сегодня целый день слышим от него: это есть вредно, в этом мало витаминов, а в этом не те, а здесь вообще в воздухе много радона…
Я сказал хмуро:
– Знакомо. Сейчас это помешательство прет во все стороны быстрее гриппа.
Он снова улыбнулся Ингрид, но мне сказал с невыразимым презрением:
– Сейчас? Оно всегда перло. Только раньше о нем говорить было неприлично. Но, к счастью, у нормальных людей проходит быстрее насморка. Я вон тоже попробовал… Полдня был вегетарианцем, вспомнить страшно! А потом подумал: а на фига?
Ингрид нахмурилась, переспросила.
– Простите, что вмешиваюсь, но почему неприлично?
Он посмотрел на меня.
– Твоя девушка совсем дикая?
Я сказал нервно и громче, чем собирался:
– Какая девушка, какая девушка? Где вы ее увидели?.. Остап Шухевович, это же самый настоящий, простите за грубое выражение, офицер полиции!
– Да? – переспросил он озадаченно. – А я думал, это униформа для игры. Ты же любишь всякие непристойности.
– Сплюньте, – сказал я умоляюще. – Это настоящая полиция. Так что будьте осторожнее с терминами, как бы они ни были точны в научном смысле, но у полиции свои понятия о законах мироздания и даже свой устав Ньютона! Полномочия силовых структур, кстати, все расширяют и расширяют… в интересах демократии, конечно.
Ингрид процедила мстительно:
– И по многочисленным просьбам трудящихся. И к ним примкнувшим.
– Молчу, – сказал Геращенко испуганно.
– Значит, – сказал я, – Медведев тоже наконец-то взялся за ум и сбросит хотя бы полцентнера?
– Посмотрим, – буркнул он. – Надеешься, что бутерброды начнет отдавать тебе?
– Точно, – ответил я. – Покупать будет по инерции, а потом куда девать?.. Молодец, идет в ногу со временем, но жаль, если он уже ушел и оставил моих мышек без присмотра.
Он сказал успокаивающе:
– За них не волнуйся, он твоих кормит лучше, чем своих. Точно по графику. Я сам проследил.
– Спасибо, – сказал я. – Извините за беспокойство, до свидания. Ингрид, не спи.
Экран погас, мы некоторое время ехали молча, наконец она поинтересовалась, глядя на дорогу:
– О каких непристойностях он говорил?.. Не бойся, никому не скажу. Я видела всякое.
Я поморщился.
– Обычные шуточки яйцеголовых. В то время, как вы все развлекаетесь подобным образом, мы можем только чесать языками на ту тему. А так даже спать остаемся на лабораторных столах, чтобы сразу с утра не терять время на поездку.
Она хмыкнула.
– Рассказывай.
– Не веришь?
Она покачала головой.
– Слышала, творческий мир как раз и придумывает все непристойности, которые потом входят в наш мир и портят жизнь целому поколению.
– То писатели, – сказал я клятвенно. – Они как бы тоже творческие люди, хотя интеллектом пониже, а моралью пожиже. Это они больше всех пьют, развратничают, наркоманят, устраивают заговоры, бунты, мятежи и призывают сменить правительство на что-нибудь еще похуже, чтобы жить интереснее и черпать вдохновение… Нерон, что поджег Рим, был поэтом, а не ученым. Ученый бы такого не сделал!
Она фыркнула.
– Ну да, ученый бы сжег всю Римскую империю. Крепись, мы уже почти прибыли.
Глава 4
Я проводил взглядом яркую вывеску, что проплыла и осталась позади, пробормотал:
– Проезжаем вторую кафешку… Ты меня в какой-то подпольный притон везешь?
– Точно, – подтвердила она. – С тайными боями насмерть. Проигравший получает все. Не хочешь поучаствовать?
Я сдвинул плечами.
– То, что для вас все, для нас, яйцеголовых, говно на палочке. Как бы тебе на пальцах подоступнее… У вас, к примеру, восторгаются владельцами дорогих яхт, куда можно загрузить полсотни длинноногих моделей и сотню приятелей, а у нас таким руки не подадут, да и в наш клуб не пустят. Мы, яйцеголовые, хорошо понимаем, что хотя денежные потоки в ваших руках, но мир меняем мы. Так что могу участвовать, но не изволю. А вот вы даже если захотите у нас поучаствовать, то…
Она прервала злобно:
– Не выпендривайся.
Я перевел дыхание, сказал уже миролюбивее:
– Ты права, что-то завелся. Наверное, от голода. Пора нам, ученым, брать власть в свои руки, пока женщины еще не обрушили землю в бездну.
Она указала взглядом на вырастающий впереди новенький с иголочки высотный дом, явно выстроенный в этом месяце, от силы, в прошлом.
– Вон мои окна, видишь?..
– Это все твои? – спросил я. – Хорошо живешь.
– Не умничай, мои почти под крышей. Если вздумаешь выброситься, то хряпнешься прямо на асфальт.
– Свинство какое, – сказал я расстроенно. – Все выпадают только на крыши автомобилей, а я на асфальт! Причем попадают точно-точно посредине крыш, а я ляпнусь мимо?
– Вот-вот, – сказала она злорадно, – учти!
– Учел, – ответил я. – Ты тоже не промахнись.
– Что-о-о?
– Не промахнись, – пояснил я, – когда будешь меня выбрасывать. Со злости у тебя руки дрожат, я заметил. И в глазах двоится. И морда такая прекрасно перекошенная в благородной ярости валькирии, что просто божий ангел!.. В день изгнания с небес.
Автомобиль высадил нас у подъезда, а сам торопливо ринулся занимать место на стоянке. Ингрид поднялась по ступенькам, мощная и монументально прекрасная. Подростки у двери поспешно дали ей дорогу, а женщины прервали разговор, провожая ее пугливо-завистливыми взглядами.
На меня, понятно, внимания никто не обращает, я могу хоть половину из них зарезать и уйти, никто такого не заметит. Даже жалко, что никого резать пока не нужно, а просто заради смеха еще как-то не сильно тянет.
С нами в лифт вскочила молодая яркая женщина, мы с Ингрид отодвинулись к стенкам, а она стояла между нами, как в лесу между огромными деревьями, пару раз даже пыталась задрать голову, но мы слишком близко, шейные позвонки хрустят от усилий, но выше наших подбородков ничего не видит.
Когда мы вышли на площадку, Ингрид слегка улыбалась той победоносной женской улыбочкой абсолютного превосходства, хотя, на мой взгляд, превосходство не бесспорное, не все мужчины предпочитают высоких и сильных женщин. Очень даже не все. Хотя, наверное, есть и такие сумасшедшие, природа выпускает мужчин в большем ассортименте, чем женщин.
На ее двери две видеокамеры, одна настроена только на опознавание, она же и дала команду открыться, я слышал, как вышли из пазов длинные штыри замков, Ингрид осталось только потащить на себя за ручку.
Дверь чуть тяжелее привычной, что значит внутри проложен лист пуленепробиваемой стали. Увы, полицейские должны быть защищены добавочно даже дома.
Я переступил порог, у меня вырвалось само собой:
– Это… Спарта!
Свет вспыхнул в просторной прихожей вдоль стен. Ингрид взмахом руки зажгла еще и люстру над большим столом в кухне-гостиной, стало совсем празднично.
– Да, – ответила она независимо, – а ты чего ожидал?
– Арфу, – ответил я, – толстого жирного кота, полдюжины тапочек у порога, стерильную чистоту и длинные вязальные спицы в клубке цветных ниток вон там в кресле.
– Арфу, – повторила она, – а что это?
– Это такая лира, – сказал я, – только побольше в размерах. Помнишь, «…и чувства добрые он лирой пробуждал…»?
Она покачала головой.
– Как цены поднялись, ужас. Всего лирой пробуждал… А теперь требуют доллары или евро. Проходи, у меня не разуваются.
Я прошел в комнату, указал пальцем.
– А это что за? Странное что-то…
Она сказала с презрением:
– Спортивную скамью видишь впервые? Какие же есть еще дикие люди на свете!.. А как еще мышцы груди качать?.. Все по науке!
– Я бы эту науку расстрелял на месте, – пробормотал я. – Или утопил бы с цементом на ногах. Кашпировские, мать вашу, как говорят в правительстве и в полиции.
