Юрий Никитин - На пороге
Ингрид отвернулась к окну, делая вид, что рассматривает плывущие мимо дома и парки и совсем-совсем не слышит, о чем преступном и незаконном разговариваем.
Он сказал устрашенно:
– Мне предложили разбить окно, сказали, что это шутка!.. Пообещали тысячу долларов!.. Я не поверил, сказал, что с такими шуточками пусть идут подальше. Мне туда же сбросили на мобильник полтыщи и сообщили, что это аванс.
Я сказал понимающе:
– Ясно, я бы тоже полез за такие деньги.
– Вот-вот, – сказал он ободренный. – За такой пустячок! Хотя я не понял, для чего это.
– Но двенадцать миллионов украли, – сказал я жестко. – Ладно, выметывайся!.. Товарищ генерал, да откройте же ему дверь!
Ингрид нехотя разблокировала замки, Кардашьян на ходу выкатился на обочину, как колобок, вскочил на ноги и, хромая, метнулся в сторону ближайших домов.
– Говори, – потребовала она. – Если ничего не узнал, засажу тебя вместо него!.. Почему даже мобильник не отобрал?
– Разве в вашем полицейском управлении, – поинтересовался я, – не могут проследить за всеми его звонками? Что были, есть и будут?
Она придавила верхнюю пуговицу на блузке.
– Колесниченко!.. Собери все звонки, эсэмэски и все-все, что приходило-исходило из номера… записывай…
Я указал на поворот впереди.
– Сейчас направо, а через четыреста метров налево и прямо…
Она закончила диктовать, спросила рассерженно:
– Что там?
– Дорога к цели, – ответил я. – Не сердись, у тебя голова занята и другими мыслями, потому я чуть-чуть опережаю. На секунду. Там, насколько я догадываюсь, некий склад, а то и пункт сбора.
– Пункт сбора? Какой пункт сбора?
Я сдвинул плечами.
– Не знаю. Может быть, байкеров, может, мальчишек, обожающих пошалить в отсутствие родителей, а могут быть и дикие гуси.
Она насторожилась, вдавила пуговицу и сказала резко:
– Группу захвата!.. Полный комплект!.. А ты быстро давай адрес!
– Смотрите на координаты нашей машины, – сказал я. – От нее вперед примерно пятьсот метров. Там что-то вроде склада или заброшенной фермы. Не знаю, просто следите за нашим маршрутом. У вас спутники или воздушные змеи?
Асфальт закончился, грунтовая вся в ухабах и рытвинах, скорость пришлось сбросить резко, иначе не собрать свои же зубы, бросает и швыряет во все стороны.
Она ругнулась, взяла управление на себя и повела автомобиль уже совсем без всякой жалости к автомобилестроителям и полицейскому участку.
– Терпи, – буркнула она, перехватив мой взгляд, – если для дела, я и машину разобью…
– Все в порядке, – успокоил я. – Я представляю, что вся дорога в лежачих полицейских! А их так приятно давить…
– Свинья, – сказала она. – А еще ученый. Светоч!
Я, как и она, напряженно всматривался вперед, где под ярко-синим небом вдаль уходит высокая дремучая трава. Косилку в этих краях вообще не видели, это заметно, а там вдали грозно и страшно вздымаются высотные ржавые конструкции, словно после отгремевшей ядерной войны.
– Это старый завод, – определил я. – Хорошо…
Она покосилась на меня удивленно.
– Что хорошего в разрухе?
– Успел поработать, – пояснил я. – Сейчас вообще… бывает, пока построят, уже устаревает.
Она пробормотала:
– Недалеко от нас, помню детство, выстроили завод для производства не то видеомагнитофонов, не то каких-то стриммеров…
– Вот-вот.
Мы оставили автомобиль за высокими кустами, а сами, прячась за травой, что выше нашего роста, прерывается только зарослями бурьяна и совсем уж озверевшего чертополоха, короля пустошей и заброшенных мест, пошли к воротам.
Не убирая ладони с кобуры, она пристально всматривалась в заброшенные здания. Это не склад, настоящие цеха, почти все сохранилось, за исключением окон, да и то на втором и третьем этажах уцелели, хотя дикая высокая трава победно растет даже в проемах ворот и дверей.
– Видеомагнитофоны помню, – продолжила она недовольно, – а что такое стриммеры?.. Стрим знаю, о стримгейте слышала…
Я сказал с чувством:
– Уже и не думал, что в наше время могут быть такие заброшенные места!..
Она огрызнулась:
– Планета все-таки большая.
– Да, – согласился я, – но… в Подмосковье?
– Все в мире меняется быстро, – отрезала она. – Еще несколько лет назад здесь было какое-то процветающее хозяйство. А убирать это все кому нужно?.. Земли пока что много.
Несколько минут мы подкрадывались к зданию, потом я не услышал шум моторов, а как-то почуял, оглянулся. В нашу сторону быстро мчатся, несмотря на кочки и рытвины, тяжелые автомобили, нечто среднее между легковушками и танками. Еще до того, как остановились, с них посыпались мужчины в черном, закованные в металл с головы до ног.
– Здорово, – сказал я, – только сейчас не совсем ночь. В полдень да еще при таком ясном небе ночи не бывает… или у вас бывает?
Она огрызнулась:
– Такова сегодняшняя форма омоновцев. Антибликовая. Ночью они вообще невидимки.
– Ладно, – ответил я, – мне их не жалко. Платят им хорошо? Ну вот, а работа не каждый день… Правда, если их заметят, а заметят точно, подозреваемые могут попытаться удрать. Правильно я подбираю термин, «подозреваемые»?
– Не удерут, – сказала она мстительно. – Кстати, ты тоже подозреваемый. Очень даже.
– Я бы удрал, – сказал я. – Даже со связанными ногами.
Она выхватила пистолет и держит его в обеих ладонях. Я засмеялся, пошел ко второму зданию, там трава не такая высокая, а со стороны входа сильно примята.
Омоновцы, получив от Ингрид указания, красивым гуськом, прячась друг за друга, подбежали к центральному входу, долго показывали что-то непристойное, как мне показалось, знаками, я бы точно обиделся, затем один ударил ручным тараном в дверь, та в ужасе распахнулась, крича, что было не заперто, омоновцы ворвались быстрые и грохочущие, я слышал грохот, лязг, затем истошные крики «Всем лежать!», «Лежать!», «Не двигаться!».
Ингрид побежала, пригибаясь, за мной.
– Ты что, надумал смыться от правосудия?
– Да, – ответил я. – Думаю, наши дорогие товарищи выйдут примерно вон там… видишь далекий домик среди высокого, как секвойи, бурьяна, вроде сортира?
– И что?
– Это не сортир, – сообщил я.
– А что?
– Да какая разница, – ответил я. – Сейчас это ничто, а когда-то было что-то, и радуга плыла, все было и было, а теперь ушло… Там выскочат, мы присоединимся, вместе убежим, а потом поделим двадцать миллионов долларов… или сколько они там сперли?..
– Двенадцать, – отрезала она. – В этот раз.
– Тоже можно родину продать, – рассудил я. – Тем более, патриотизм – зло и прибежище негодяев. Как говорят демократы, последнее прибежище негодяев. А самые демократичные демократы уточняют: последнее прибежище последних негодяев! И даже распоследних.
– Заткнись, – прошипела она.
Я пробормотал:
– Вот так нам, либералам, кровавые псы режима и затыкают рты… Им не верится, что родины уже нет, в смысле – малой, теперь место жительства – планета, а родина как бы везде, даже в Африке, что вообще-то прародина всех и каждого… Адам был негром, не знала?
Она, зло сопя, бежала за мной, пригибаясь за косогором, пистолет все так же на изготовку, взвинченная, злая на все, еще не понимающая, что за игру веду, но, с другой стороны, я все-таки вывел на преступную группировку, можно будет прихлопнуть всех разом, а потом разбираться в степени вины каждого и кто как сотрудничал с властью в ее лице.
Высокая трава, уже почти сухая, злобно шелестит и пытается не пустить дальше, я все-таки запыхался, сил пока что маловато, она опередила, прокричала, не оглядываясь:
– А как они там окажутся?
– У всякой лисы есть запасной выход, – крикнул я, – а у хорошей – два!
– А ты какая лиса?
– Лучшая, – крикнул и заорал: – Пригнись, дура!
Она только начала пригибаться, а там слева от домика из-за кустов приподнялась голова в платке. Очередь из автомата простучала сухо и страшно.
Словно в замедлившемся мире я видел, как пули начинают ложиться ниже и ниже, торопливо ухватил ее за плечо и придавил с силой, бросая на землю.
Она еще не поняла, что если бы не вот та огромная проржавевшая бочка, наполовину вросшая в землю, ее мускулистое тело стало бы еще тяжелее, нашпигованное десятками пуль.
Я прокричал громко:
– Эй, ребята!.. Вам лучше сдаться!.. Тот фокус с двенадцатью миллионами не прошел. Все перехвачено, вам не отломится ни доллара.
Над верхушками кустов снова приподнялась голова в платке. Ингрид сразу взяла ее на прицел, но я показал знаками, чтобы не стреляла, да и, думаю, все равно не попадет на таком расстоянии, пистолет – не винтовка.
Человек в платке заорал:
– Ты о чем базаришь!.. Какие двенадцать миллионов?
