Роман Юров - «МиГ» — перехватчик. Чужие крылья

— Отсекай, отсекай! — закричал комэск. Виктор с трудом узнал его голос. Усталость, волнение боя и помехи исказили его так, что казалось, будто говорит старик. — За тобой наша пара и гонится, но далеко. Отсекай, я прикрою.

До «мессеров» было метров семьсот, они нагоняли «пешку», еще немного, и будет поздно. Виктор вынес прицел и принялся стрелять заградительными очередями, стараясь отогнать «мессеров» от «пешки». Красно-белые росчерки трассеров таяли вдали, мелькая то перед носом ведущего «мессера», то вообще далеко за его хвостом, разброс на такой дистанции был очень большим. Однако этого хватило, «Мессершмитты» прекратили атаку и правым разворотом потянули наверх.

— Отлично, — голос комэска дрожал от возбуждения, — у тебя пара на хвосте, уходи влево, в вираж. Наверх не лезь. Вадим, какого вы там хера яйца чешете? Давайте сюда.

Виктор обернулся, сзади, догоняя, висела пара «мессеров», выше и дальше мелькал «МиГ» Шубина. Вот пропал ни за грош. Он прибрал газ, затяжелил винт и потянул в левый вираж. Перегрузка вдавила в сиденье, в глазах потемнело. «Мессера» не сумели вписаться в вираж и промчались в стороне.

— Прикрой, атакую, — Шубин уже летел за ведомым «мессером», видимо, намереваясь расстрелять его в упор, однако на него уже заходила пара, что атаковала «пешку».

В отчаянии, что не может предупредить об атаке, Виктор бросил свой истребитель наперерез, обстреливая «мессеров» на встречном курсе, издалека. Враги отвернули, однако Шубин тоже бросил свою жертву. Противники разошлись, выжидая, словно боксеры расходятся по углам ринга после жесткого клинча.

Некоторое время так и летели, четверка над дымящей «пешкой» и шестерка «мессеров» впереди. Остальные «пешки» сильно оторвались и маячили впереди жирными черными точками. Пара «мессеров», разгоняясь, устремилась за ними, остальные же вверху.

— Вот тупые бомбовозы, — судя по голосу, Шубин был вне себя от злости, — ну раз бросили своего, так тикали бы, тута, домой быстрее. А так всем гадость сделали… Козлы… Группа, внимание, идем за тройкой «пешек». «Мессеров» отсечь. Вадим, прикроешь.

— Командир, а «пешка»? — недоуменно спросил Вадим. — Сожгут ведь.

— Выполняем, — Шубин говорил с какой-то обреченной усталостью, это слышалось даже сквозь треск помех. — Или она, или полгруппы тут положим. Выполняем.

«Мессера», увидев сзади противника, от атаки отказались и привычно отошли вверх и сторону. «МиГи», насилуя моторы, догоняли ушедших вперед бомбардировщиков. Сзади же ведущий «мессер», с разрисованным абщюсбалками килем, занял удобное положение для атаки. Переворот, разгон с высоты, и длинная очередь легла в обреченную «пешку», дырявя дюралевую оболочку, решетя баки и системы самолета. Горящий бомбардировщик начал медленно заваливаться на крыло, наконец свалился на спину и закувыркался в смертельном штопоре. Черный дымный столб, далеко видимый на белом покрове земли, поднялся ввысь, пачкая голубое небо, выступая немым укором тем, кто остался жив.

«Мессера» отстали, словно волки, отбившие от стада больного оленя, они еще немного покружили в стороне и повернули на свой аэродром.

После посадки Виктор с размаху кинул мокрый от пота шлемофон в снег. Было стыдно и обидно. А еще его переполняла злость, злость на собственное бессилие. Он понимал, что бомбардировщики сами бросили своего на смерть. Но это не укладывалось в голове. Про авиацию времен войны он помнил немного, однако из тех немногих прочитанных книг о войне выходило, что советские летчики никогда не бросали своих и дрались до конца. Однако память плохо сочеталась с тем, что он сегодня увидел.

Не спеша собрались на разбор полета. Обычно после вылета все улыбались, шутили. Сейчас сходились молча, с недовольным видом, стараясь не смотреть друг на друга. Мало курящий Петров садил одну папиросу за одной. Виктор, забрав у Палыча свою ушанку, задумчиво теребил застежки сохнущего шлемофона. Нифонт молча ковырял носком унта снег. Шубин подошел медленно, вразвалочку. Щелкнув предметом зависти всей эскадрильи — трофейной зажигалкой «Zippo» (Виктор постоянно недоумевал, как американская зажигалка попала на Восточный фронт), начал воспитание:

— Саблин, хватит уже шлемофон мять, это тебе не бабьи сиськи. Что, тута, носы повесили? Отвыкли по соплям получать? На войне всякое бывает, так что зря отвыкли. А мы правильно действовали, так что хватит тута…

— Но ведь можно было пару оставить с «пешкой», а парой ту тройку прикрыть. — Виктор никак не мог смириться со случившимся.

— Можно, — легко согласился комэск, — но смотри тута, что получается. Их шесть нас четыре. У них одна пара всегда свободна. Драться вчетвером против шести лучше, чем вдвоем против четырех. Если бы эти дурни, тута, своего не бросили, глядишь, мужики живы остались. Хотя кто его знает, немцы тогда так просто не отстали бы. А вот разделись мы — половина бы там точно легла. Вот такая, тута, мать ее, арифметика.

Так что пойдемте все на КП, будем рапорта писать. Эти жопоголовые наверняка нас обвинят, что мы их не прикрыли. Поэтому надо нам свои бумажки иметь, пока самолеты готовят, как раз и напишем. Нифонт, ты, если что, спишешь у Саблина. Хе-хе, твоим, Витя, прошлым рапортом, весь штаб зачитывался. У тебя писателей в роду случайно не было? Будешь теперь на всю эскадрилью наградные писать. Почитают наверху твое представление, и бац, вместо Красной Звезды — Знамя дадут. Хе-хе. Так что ты не теряйся тута, бери за то бутылкой и командиру не забывай наливать, за науку.

«Да у него самого на душе кошки скребут, — догадался Виктор про комэска, — вот он и пытается острить». Под такие невеселые мысли следом за остальными летчиками он направился на командный пункт.

КП представлял собой четыре близкорасположенные землянки, в которые, словно сельди в бочку, набились различные полковые службы. Кто есть кто в этом хаосе, Виктор особенно не разбирался, однако, глядя на мельтешащих тут людей, его посетила мысль об огромном количестве дармоедов, которые оккупировали штабы, тылы и готовы были на любую работу, лишь бы оказаться подальше от фронта. Может, он был и несправедлив, но количество людей, отирающихся вокруг штаба, явно превышало число оставшихся в полку пилотов. Они зашли в крайнюю землянку и, как оказалось, попали в своеобразный тамбур. Виктор, ничего не видя в полутьме, налетел на какой-то стол, едва его не перевернув, что вызвало недовольное бурчание сидящего за ним субъекта. Чуть ли не насильно усаженный Нифонтом на лавку, он кое-как осмотрелся, привыкая к темноте. Несмотря на низкий потолок, землянка была довольно крупная и разделялась на несколько небольших закутков, огороженных от своеобразного тамбура солдатскими одеялами и плащ-палатками. Из левого закутка слышался треск пишущей машинки, раздавался монотонный мужской голос. Большую же часть тамбура занимал грубо сколоченный стол, за которым некогда восседал сержант-писарь. Сейчас он с печальным видом разглядывал залитый чернилами документ, нехорошо при этом посматривая на Саблина.