Серебряная клятва - Екатерина Звонцова
– Сердце. – Имшин скривилась. – Каждый город – разве не маленькое сердце? Твое сердце… разве не так же оно уязвимо для пуль и клинков, как сердце царя? А мое? Тебе его не жаль? Оно и так кровит.
Янгред усмехнулся. Имшин это заметила, судя по тому, как нахмурилась, и бросила:
– Да-да, Огненный, мы говорим красивые речи о грязном. Но это, скорее, печально, чем смешно. – Снова она посмотрела на Хельмо и мрачно, но уже твердо продолжила. – Впрочем, я знаю: ты лишь выполняешь долг. Столица – край господ, все прочее – край слуг. И я – тоже слуга. Бери все, что пожелаешь, бери.
Она будто обрушивала хлесткие оплеухи. Больше всего Хельмо хотелось сдаться, сказать Янгреду: «Вернемся позже» – а потом… потом что? Он не знал. Он не сможет уйти без подкрепления; он рассчитывал на этот город, с вольных времен полный ловких, храбрых, не пренебрегающих оружием людей. Здесь жили потомки кочевников, пришедших с Карсо; остепенившиеся пираты и разбойники; почти всякий богач имел хотя бы небольшой отряд. Что сделать? Пожалеть? Уступить бедной вдове, боящейся за себя и свою вотчину, мол, «Пусть со мной уходят лишь те, кто сам захочет»? А если не захочет никто?
– Ты не права. Мне тоже дорога Инада… – начал он и осекся, не зная, чем продолжить. – Имшин… я не господин, а вы не слуги; я не прошу и тем более не приказываю. Я умоляю. – Он окинул взглядом толпу перед лобным местом. Ее оттеснили пустынники; она поредела, но не рассосалась полностью. – Не надейся на спокойную жизнь в случае, если убьют дядю, меня, перебьют наши войска. Не дав людей, ты, скорее всего, просто отсрочишь свою гибель, спасешь что-то сейчас, но лишишься потом. Подумай об этом.
Теперь потупилась она. Глаза блестели, в них, кажется, вскипали слезы. В конце концов Имшин пришлось вытереть их – и красная подводка превратилась в грязные косые росчерки. Даже это не испортило ее лица. Хельмо не сводил с него взгляда. Желание отступиться усиливалось, слова заканчивались, оставалось только повторить:
– Подумай. Пожалуйста. Я буду тебе защитником, если ты поддержишь меня.
Янгред все не вмешивался. Покосившись на него, Хельмо так и не прочел на лице ни единого чувства. Как бы действовал он, чем бы ободрял? Скорее всего… да полно, скорее всего, его призывная речь заразила бы толпу сразу; скорее всего, ни у кого, включая наместницу, не осталось бы сомнения: война будет выиграна, и блестяще. Но он был здесь чужим. Он молчал, не пытаясь выпятить грудь, и просто наблюдал. Хотелось послать ему хотя бы умоляющий взгляд, но это было бы глупо. Хельмо даже разозлился на себя: знакомы один день, нет, меньше дня, почти равны по возрасту, совершенно равны по статусу… а он уже чуть что тянется за поддержкой, как к какой-то мамке-няньке.
– Хельмо, – голос Имшин, полный горечи, заставил его отбросить эти мысли. – Бедный мой маленький Хельмо. Все-таки удивительно, как же ты возмужал.
Она уже подняла глаза, снова слабо, грустно заулыбалась. Руки ее дрожали. Хельмо не нашелся с ответом; с языка просилось только «Прости». Он покачал головой:
– Не так я себе это представлял.
– Я надеюсь, – заговорила она чуть спокойнее, – ты хотя бы дашь нам с… немногими, на кого я могу сейчас полагаться, время. Мы обсудим, как можем перераспределить силы в обороне города; разошлем гонцов по окрестностям. Принуждать я никого не стану, но думаю, твои героические трели, – она тихо усмехнулась, – некоторых уже воодушевили. Я…
– Пять сотен, – глухо, но непреклонно оборвал Хельмо. Это был последний виток его выдержки.
– Что? – Имшин прищурилась.
– Это большой город, – он очень старался не отводить глаз. – От тебя мы рассчитываем хотя бы на пять сотен. И две сотни с окрестностей. Это… самое маленькое число, какое я могу назвать. Будь обстоятельства иными, просил бы больше.
– Ох, Хельмо. – Имшин покачала головой. Было видно, что она расстроилась еще сильнее. – Хельмо, мы ведь давно стали мирными, у нас здесь одни торговцы, рыбаки, художники, музыканты, священники… женщин больше, чем мужчин…
– Я понимаю. И не прошу тебя отправлять кого попало. Просто постарайся…
– Мы с боярами все обсудим, и я подумаю. – На этот раз она, явно не в силах больше сдерживать чувства, даже махнула рукой, зазвенела браслетами. – Подумаю, Хельмо, слышишь? Но ничего пока не обещаю! Какие-то люди… какие-то – да, будут. Я все сказала.
Она побледнела за время разговора, сжалась, еще и обхватила себя руками за плечи. Но Хельмо ее понимал: его и самого поколачивало, несмотря на жару. Он запустил пальцы в волосы, стиснул их, делая себе больно, отвел назад… Полегчало, прояснился рассудок. Он понял: заканчивать нужно сейчас. Он и так вытребовал все, что мог.
– Я благодарю тебя от всего сердца и, конечно же, соболезную. – Он поклонился, намного ниже, чем при встрече. – У вас два дня, союзники за это время отдохнут.
Больше Имшин не коснулась его лица, не пожурила – осталась непреклонно возвышаться, принимая поклон. Верила ли она обещанию о защите? О чем думала? Лицо ее снова стало ласковым, но во взгляде сквозила болезненная отрешенность.
– В таком случае мне пора. И вас, думаю, тоже ждут хлопоты. Прощайте.
– Скорее, «до встречи», надеюсь, мы еще увидимся так или иначе… – начал было Хельмо, но поранился об очередную горькую усмешку.
– Никогда не знаешь, успеешь ли попрощаться. Карсо вот умер, пока я была на совете… не у его постели я встретила эту кончину.
– Как я буду скучать по его буйствам, по его смеху, – тихо произнес Хельмо то, что теперь грызло его. Он уже сожалел об отказе пожить в Голубом Замке, расставание на таком надрыве казалось ему неправильным, и он цеплялся за что мог: – Помнишь, как он выходил один на медведя и побеждал? А помнишь…
– Я многое помню, – сухо откликнулась Имшин. Было ясно: она передумала бередить вдовьи раны нежными воспоминаниями, по крайней мере, более не станет делить их с Хельмо. – И одно, знаешь ли, сейчас примиряет меня с тобой: Карсо был бы на твоей стороне. По крайней мере, пока не увидел бы первые трупы своих воевод. А может, и потом. Мне сложнее.
– Я… – начал Хельмо, но она уже сделала шаг назад.
– Будь покоен, оправдания мне не нужны. Иди, отдыхай… – Опять она метнула взгляд на Янгреда. – И будь добрее к ним, все же они
