Запрет на вмешательство - Макс Алексеевич Глебов

Говорить сержанту о том, что в восточной части лесного массива прячутся другие окруженцы, я не стал. Я был уверен, что они сейчас могли скорее ухудшить наше положение, чем помочь выкрутиться из сложившейся ситуации. Уход из ловушки малой группой в данном случае представлялся мне делом более реальным, чем прорыв большим отрядом. Помочь своим, конечно, хотелось, но я сильно опасался, что такая попытка может вылиться для нас в очень большие неприятности, а уйдя сами и немного пошумев при отходе, мы могли отвлечь немцев и дать этим людям хоть какой-то шанс. Однако, к сожалению, мои планы так только планами и остались.

Сержант в приказном порядке отправил меня спать, исключив из графика караулов.

— Ты мне нужен свежим и бодрым, — отмел Плужников все мои возражения, — от твоего слуха и внимательности будут зависеть наши жизни, так что быстро спать, и чтобы до подъема я тебя не видел.

Выспаться, правда, нам так и не дали. Тревожный зуд за левым ухом разбудил меня часа через полтора. Не открывая глаз, я внимательно всмотрелся в картинку со спутника. В сторону нашего лагеря медленно двигалась цепь источников теплового излучения, в которых сканеры сателлита без труда опознали людей. Пока они находились довольно далеко, но, судя по вектору движения, на нас они должны были выйти обязательно.

Я бесшумно выбрался из-под плащ-палатки и направился к сержанту, как раз только что сменившему на посту Бориса.

— Ты что здесь делаешь, Нагулин? — недовольно начал Плужников, но осекся, увидев мой жест, призывающий соблюдать тишину.

— У нас гости, товарищ сержант, — тихо ответил я. — Идут цепью с юго-востока. Нас, похоже, пока не видят, но, видимо, знают, что мы где-то здесь.

— Немцы? Ночью?

— Не похоже. Ночью ловить в лесу хорошо вооруженных диверсантов может только самоубийца. Это наши. Как видно, не только мы решили здесь отсидеться, а прохлопать наше громкое появление мог только слепой.

— Наши, говоришь… А если все же нет?

— Разрешите мне проверить, товарищ сержант.

— Уверен, что справишься?

— Уверен.

— Не рискуй там особо. Даже если это наши, ночью могут с перепугу начать стрелять.

— Не беспокойтесь, товарищ сержант, мне лишний металл в организме совершенно ни к чему — буду предельно осторожен.

— Ну, тогда вперед, Нагулин. А я пока остальных разбужу. Будем ждать тебя вон там, — сержант махнул рукой на поросший кустарником край карьера.

Далеко уходить я не стал. То, что никакие это не немцы мне было известно и без всякой разведки, но просто так сказать об этом сержанту я не мог — возникли бы ненужные вопросы, которых и без того уже накопилось немало.

Через три минуты я вернулся в лагерь и доложил Плужникову, что видел людей в нашей форме.

— Нужно как-то аккуратно привлечь их внимание, товарищ сержант. Если они наткнутся на нас неожиданно, возможны неприятные случайности. Ближайшие к нам бойцы уже совсем недалеко. Можно веткой хрустнуть, к примеру, ну или как-то еще себя обозначить.

— Разумно, — кивнул сержант, и, осторожно надломил ветку куста, под которым мы сидели. Звук получился правильный — не слишком громкий, чтобы не выглядеть нарочитым, но и не настолько тихий, чтобы на него не обратили внимания.

Я демонстративно прислушался.

— Сработало. Звуки приближаются — они идут сюда. Стараются не шуметь, я их едва слышу. Думаю, это разведка. Разрешите, я изображу часового? Так будет естественнее.

— Действуй.

Я окинул взглядом лес и выбрал место, относительно неплохо подсвеченное пробивающимся сквозь разрывы в кронах лунным светом. Именно там я и занял свой «пост», неторопливо прохаживаясь из стороны в сторону, неудержимо зевая и всячески изображая сосредоточенную борьбу с дремотой.

В режиме дополненной реальности мои контактные линзы обозначали приближающихся красноармейцев слабо светящимися контурами. Наши гости подобрались к лагерю уже метров на пятьдесят, но дальше пока не двигались. Меня они видели, но с ходу соваться к нам не рискнули и, судя по тому, что двое из них сейчас быстро уходили вглубь леса, скоро следовало ожидать появления на сцене новых действующих лиц.

Ждать пришлось минут сорок. Все это время я продолжал свой спектакль и с интересом наблюдал, как двое разведчиков вернулись к основной стоянке окруженцев, доложили о найденных неизвестных и выдвинулись обратно к нашему лагерю с группой поддержки, состоящей из полновесного взвода.

Вскоре ко мне, не скрываясь, подошел сержант, всеми силами изображая только что проснувшегося бойца, идущего сменить на посту своего товарища.

— Они здесь, — практически бесшумно, одними губами, сообщил я сержанту, — Рассредоточиваются вокруг лагеря.

Плужников подождал с минуту, а потом негромко, но так, чтобы его услышали, произнес:

— Товарищи, мы знаем, что вы окружили наш лагерь. Выходите спокойно, мы свои. Оружия у нас в руках нет.

Ответом ему послужила тишина, но секунд через пятнадцать справа от нас треснула ветка, и раздался такой же негромкий голос:

— Кто такие? Представьтесь.

— Сержант Плужников, войска НКВД. Со мной трое красноармейцев и пленный немецкий солдат. Мы — все, что осталось от маршевой части, следовавшей по железной дороге в Умань. Наш эшелон разбомбили немецкие самолеты, а потом большинство из тех, кто выжил, погибли в ходе двух столкновений с немецкими войсковыми колоннами.

— Документы, форму, знаки различия, оружие сохранили?

— Форма и документы в порядке, — спокойно ответил сержант, — даже у пленного имеются. А вот личное оружие было только у меня. Предполагалось, что остальным красноармейцам его выдадут в Умани, но туда мы так и не доехали, и уцелевшие бойцы взяли винтовки погибших сотрудников НКВД, а остальное оружие добыли в бою. Теперь прошу представиться вас.

— Капитан Щеглов, — ответил голос из темноты, — Предъявите документы, сержант, и прикажите своим людям и, кхм… пленному выйти на свет.

Наши соседи по лесному массиву оказались остатками сто тридцать девятой стрелковой дивизии, входившей в шестую армию, о чем нам поведал командир разведчиков капитан Щеглов. До нашей беседы с местным особистом он старательно не рассказывал подробностей, но врагов или дезертиров капитан в нас