Игорь Денисенко - Завершение проекта Повелитель
– Допрыгнешь? – с сомнением спросил Сивуч держа за ножки шаткую табуретку.
– Постараюсь.
– А как же собаки?
– Да, и хрен с ними. Разберемся.
Положение для прыжка было не ахти. Мало того, что практически с места, без разгона прыгать. Так еще как-то зацепится и удержаться надо было. Песок не стена из кирпича и бетона. За ту я бы и одним пальцем удержался. Пока я примеривался как прыгнуть приседая и пружиня на ногах. Сверху на меня уставились собачьи морды. Тоже видать заинтересовались. Раз, два, три, четыре, пять, шесть. Ага, значит все на месте. Слепая уверенность, что я справлюсь, придавала мне силы.
– Подожди! Давай я из лука их сниму! – крикнул Сивуч, отпуская табуретку.
– Ага.
Я слез и стал молча раздеваться до гола, складывая вещи на край стола. Стоило Сивучу поднять лук, как головы исчезли.
– Ты что их своим органом напугать хочешь? – спросил полковник недоуменно наблюдая за моими действиями.
Я промолчал. Когда-то читал, что среди войнов викингов были отчаянные головорезы – берсерки. Они на бой голыми ходили. Якобы впадали в бешенство и были непобедимы. Бер – на ихнем языке означал -медведь. Вот и я так собирался. Тем более, что шанс у меня был.Чувствовал, что в трудную минуту мое тело меня выручит. А рассказывать Виктору Андреевичу что я сейчас может быть, весьма вероятно, превращусь в медведя или в кого еще мне не хотелось. Доживем, увидим.
– Потом вещи подашь.
– Ты что?!
Сивуч попытался меня задержать.Поздно. Я прыгнул.
***К вечеру, когда вокруг появилось множество высотных домов, Сивуч младший почувствовал, что он где-то в центре. И совершенно отчетливо понял, что и ночевать ему надо где-то здесь. Назад до темна он не успеет. А идти по городу в темноте он боялся. До жути боялся. Спроси его отец, почему не пошел, не вернулся на место стоянки, бросил тот дом, где все еще стоит на крыше палатка, и все еще висит выцветшее знамя части?7844. И Андрей бы честно признался – страшно отец. Пусть бы даже тот его убил за предательство и невыполнение приказа. Младший Сивуч вдруг в одночасье осознал, что нужно быть честным перед собой и перед другими, и вздохнул с облегчением. Словно груз ответственности все это время свинцовой тяжестью лежавший на душе, спал. Как спала и пелена с глаз. В этой честности перед собой, и есть свобода. Не стыдно бояться, понял он. Стыдно изображать из себя храброго. А храбрость это…С этим понятием он еще не определился, но было что-то в нем о преодоления страха путем смирения с последствиями поступка. Этажи считать Андрей научился быстро. И уже на вскидку отличал девятиэтажку от шестнадцати и двадцати пяти. Но беда была в том, что стояли они кучно, и совершенно было невозможно увидеть, на какой из них есть шпиль, а на какой нет. Как не задирай к небу голову, а не видно. Поэтому, он не придумал ничего другого как подняться на крышу одной из них и уже с крыши посмотреть в бинокль на соседние дома. И Андрей, не долго думая, вошел в подъезд ближайшей высотки. Узкая лестница. Полумрак. Пыльно и грязно. Краска со стен облупилась и ковром покрывала ступени. Пыль. Белая известка с потолка как мука посыпала все вокруг. Пыль его союзник. Это открытие Андрея успокоило. Он вдруг почувствовал себя как в лесу, где по примятой траве можно сказать многое. Судя же по слою нетронутой пыли, было видно, что по этим ступеням давно не ступала нога человека или клешня. Крысиные колбаски как бусины, рассыпанные тут и там, не в счет. Если много крыс, значит, нет хищника покрупнее. Смущало только, что они тут едят? Сплошь железные, стальные двери и камень. Ступени камень, стены камень. Крыша камень. В могиле и то уютнее. И как можно жить в камне? Дом за день раскалился весь. В подъезде было душно, не смотря на мелкие оконца разбитые почти на каждой лестничной площадке. Горячий обжигающий ветер заходил через них в дом. Шаг, и еще шаг наверх. Как Сивуч не старался, но бесшумно пройти не получалось. Песочная крошка, куски штукатурки, лохмотья краски, все это скрипело и хрустело под ногами. Что ж, в этом тоже есть преимущество. Никто не сможет бесшумно подкрасться сзади. Никто не…Совершенно бесшумно мимо Андрея по стене проползла какая-то тварь размером с кошку. Сороконожка? Нет. Но тоже что-то из насекомых, с желтой полосатой задницей. Когда Оно доползло до окошка то расправила крылья, и жужжа улетело. Оса?! Ничему в этом городе верить нельзя. Все обманчиво и тишина, и безопасность. Господи, как же я все-таки, соскучился за лесом, где все просто и понятно. Взорву этот город к чертовой матери и домой…Только куда домой? Его бросили. Это надо признать. Он не нужен. Значит…А что, значит, решим потом. Отчего-то стало грустно. Скорее всего, потом не будет. Как писал Первый полковник: 'институт и 20 км вокруг'. А значит, остаться в живых после взрыва Андрею не грозило. Сто семьдесят одна, сто семьдесят две, сто семьдесят три. Уф!
Лестница кончилась. Маленькая площадка перед железной дверью. Да неужели? Замок? Дверь, к счастью, оказалась не заперта. Заскрипели петли, и она тяжело поддалась. Еще не открыв дверь, Андрей уже чувствовал, что сразу за ней на крышу он не выйдет. Слишком там было как-то тихо и темно. Не чувствовалось за ней солнце и ветер. Так и есть, чердак. Паутина, пыль, перья. И покалено птичьего дерьма. Птицы – хорошо. Желудок завернулся, напоминая о своих потребностях. Гнезда. Фыр! Фыр! Голуби. Ладно. Потом. Тонкая железная лесенка из арматуры вертикально вверх. Люк.
Люк откинулся и сразу ветром в глаза, в голову, в волосы, пыль, песок, мусор, что набился между щелей. Но это мелочи. Главное он наверху. Ах, какой вид открывался на город. Как он огромен и величественен. Даже сейчас, когда половина зданий разрушена, когда остовы домов торчат как кости, ребра, гигантского невиданного животного. Которое когда-то жило, дышало. А если представить, сколько людей тут было? У Сивуча в голове не укладывалась такая цифра. Он сносно считал до тысячи, но и то цифра была нереальная. Не было в его жизни ничего измеряемого в тысяче. Тысяча километров, что они прошли за четыре года. Это самое большее, что этой цифрой можно было измерить. Здесь же было людей гораздо больше тысячи…Наверное как звезд на небе. Не меньше. И вот перед ним этот поверженный гигант. Каменный мертвый город…И где-то здесь еще бьется его сердце. Живо его лоно, плодящее всех врагов человека, и самого человека превращающего в зверя. Что ж, тем слаще и величественней будет победа. Его победа. И пусть он не Первый, но будет Последним полковником Андреем Викторовичем Сивучем, который сделает это. И это решение скрасило ту тоску от гибели, на которую он осознано, шел, наполнило сердце радостью предстоящего свершения.Но никак не убрало эту горечь, которую Андрей чувствовал буквально физически.Горечь от того, что его не поняли и не поддержали,бросили как ненужную вещь.
***– Дай воды попить?
Сивуч без слов протянул мне фляжку. Я сделал два маленьких, малюсеньких глотка, стараясь прополоскать рот и смыть с неба привкус соленой густой крови. В крови я был весь. В своей и чужой. Четверых я порвал. Две убежали, видимо, чувство самосохранения им не чуждо. Пришел я в себя, когда жадно пил кровь из перекушенного горла. И вонючая, слипшаяся от крови шерсть меня совсем не смущала. Ойкнул, отрыгнул клочок шкуры с шерстью и очухался. Обвел взглядом вспаханные телами пески. Ага, кажется все. Затем, пошатываясь добрел до ямы.
– Полковник?
– Ты как? – спросил он, с тревогой глядя на меня снизу.
– Нормально, – ответил я, утирая губы,- снимай штаны, связывай с моими, и ремни наши не забудь связать. Нужно длинную веревку иначе тебя не вытащить. Упора нет.
Вытащить полковника оказалось делом не легким. Жаль. Жаль, что медвежья сила в человеческом облике не сохраняется. А то выдернул бы полковника как редиску с грядки. Ага, а потом бы его крови попил…
Пока я осторожно глотал воду, чувствуя, что если там есть еще один глоток, его надо оставить. Не свинья же я, всю выдуть. Полковник скосил глаза в сторону посмотреть на место сражения. А я скосил глаза на него, чтобы посмотреть на выражение его лица. И не понравилось мне его лицо. Каменное, словно не увидел он ничего. А посмотреть было на что…Помню, как захвачу когтями бок, так кусок шкуры долой вместе с ребром. И что за человек? Ужаснулся бы, удивился, выразил отвращение, я бы все понял. Но он не сказал ничего. Подождал пока я, ойкая от горячего песка, и прыгая на одной ноге, надеваю штаны, пока шнурую ботинки. Пока заправляю куртку под ремень, и завязываю вещмешок. И лишь когда я вдевал в петлю на ремне тесак, он как бы невзначай обронил:
– И зачем тебе тесак?
– В носу ковыряться.
И потянулся бесконечно долгий день. Нога ныла. Надо мной вились слепни и зеленые навозные мухи. Мухи, как известно, липнут к меду и говну. И редко ошибаются. Сладким я вряд ли был, а пах наверное не очень…И кровь. Кровь засохла, а сукровица выступала на ранах. Рваные раны от собачьих зубов. В горячке я их не заметил. А теперь страдал. Было ощущение избитости. Словно незримые псы все еще терзают мою плоть, бередят раны. Лечь бы поспать. Воды напиться и отдохнуть, не двигаться, дать ранам затянуться. Шумит неслышно ветер, перекатывая волны песка. Сорвав колючую ветку какого-то куста, борюсь с духотой и мухотой. Помогает мало. А если честно не помогает вовсе. Уставившись в железо-бетонный затылок полковника, изредка думаю, что он за человек. О чем думает полковник, тайна покрытая мраком. После утрешнего события, несмотря на внешнюю невозмутимость, кажется вот мне, что думает он про меня. Решает что-то. Делает выводы. Хотя, если бы стал меня боятся, не стал бы меня в тылу оставлять, вдруг я и его порву как тех собак? Может и предполагает нечто подобное, но форсу в нем много. Ни за что не сознается.
