Андрей Жиров - Отмщение

- Ну а что тогда?

- А если... - наконец Фурманову показалось "Есть! Нашёл!" - Если это ловушка?

- Ты чего, Юра? - переспросил недоумевая Лазарев. - Мы же только говорили...

- Да нет! - раздраженно отмахнулся Фурманов. - Не такая! Что, если нас намеренно заманивают к городу?

- И что в этом необычного? - невозмутимо спросил Ильин.

- Провокация! - Юрий даже встал от обилия эмоций, стал прохаживаться вокруг стола. - Как на орбите - чего проще сделать из нас чудовищ? Разыграть нападение на мирный город, тем самым обвинив остатки сопротивляющихся сил в слепом повиновении кровавому режиму?

- Ну-у-у... Бред в целом, но... Что-то есть... - признал Лазарев, пару секунд повертев в уме вариант.

- А зачем тогда подставляться? - возразил Ильин - Мы и так шли в ту же сторону...

- В ту да не в ту, - охотно пояснил Юрий. - К городу приближаться бы не стали - ради чего светиться? Как и собирались, обошли бы стороной.

Так что всё просто. Ни в какую иную сторону иди мы не можем - только на юг. В тылу топливные склады пусты, а по бокам - у нас нет достаточных данных уже в коридоре на тысячу километров. Да и куда идти? Зачем? Если задергаемся, рванем в сторону, то как минимум потеряем демонстрационный отряд - он сейчас ближе всего к противнику. А то и вовсе разнесут бригаду целиком.

- И значит, если мы не предполагаем вариант с провокацией... - начал Ильин.

- ... То лучший способ потеряться в нашей ситуации - миллионный город, - твердо закончил Фурманов. - Там преимущества в технике противника значительно снизится... Если не решит перемолоть все вокруг разом с нами...

- А потом заявить, что сумасшедшие русские протащили с собой ядерный заряд и рванули со словами "Так не доставайся же ты никому!"... - мрачно усмехнулся Лазарев. - Лихо.

- Да уж... - хмыкнул Ильин. - Это достаточно бредово, чтобы походить на правду...

- Еще бы! - Юрий решительно хлопнул ладонью по столу. - Ведь для них идеальный вариант: если верим - удача, если нет - просто победа. А нам - всюду клин...

- И что мы буде делать с этой хреновой диспозицией, товарищи офицеры? - усмехнулся Лазарев.

- Лично я бы предпочел победить... - скромно заметил Фурманов.

- Да ну? - поддразнил с ехидцей Лазарев. - Так это же просто гениально! И как я сам не додумался?

- Так! Ладно, слушайте сюда! - Ильин не пожелал встревать в очередную перебранку и вновь склонился к карте. - Есть предложение. Смотрите...

Когда офицеры склонились над столом, полковник с помощью транспортира и линейки показал задумку:

- Лучше всего, считаю, показывать, что ничего не заметили. Иди не поняли... В конце концов, узнать что это притворство противник может лишь если уже знает о переданной разведкой информации. Да и то не обязательно...

- И что? - спросил Лазарев, разглядывая предстоящий маршрут. - Продолжаем идти на Трубачево как ни в чем не бывало?

- Именно... - согласился Ильин. - Пути километров сто пятнадцать-двадцать... Часа через четыре привычного хода пройдем. Ну разве что малость поторопимся...

- Погоди... - прервал командира Лазарев. - Там не сто двадцать, а все сто пятьдесят...

- А мы и не будем до конца идти, - кивнул Ильин. - Как только достигнем места, где Томь впадает в Обь, сразу же поворачиваем налево и полным ходом по льду до самого Томска. Там километров не больше пятидесяти пяти...

- Погоди... А как же колонна? С ними то связи нет.

- Перехватим у Иштана - к этому времени у них как раз должна будет закончиться переправа.

- То есть лихим кавалерийским наскоком? - поинтересовался Фурманов. - А смысл? Все равно город-то разнесут... Мы на месте окажемся, чего и надобно.

- Не так, - усмехнулся Ильин. - Пока мы будем по лесам дымить соляркой, Чемезов пойдет напрямик - в город. И подготовит к нашему появлению... А заодно укажет точку удара для штурмовиков. Чай не забыл, что мы теперь как белые люди воюем - с прикрытием авиации...

- Хорошо прикрытие... - фыркнул Юрий. - Да и Чемезов тоже... Прямо майор Вихрь! Что же он успеет-то?

- А нужна то самая малость: испортить начинку ловушки. Не думаю, что уж с особым изыском там прятались. Наверняка просто по штабам заложили, чтобы без лишних глаз. Ну а по мере надобности сами уйдут и за спиной подорвут всё...

- Да... на словах-то просто... Прямо семечки. - хмыкнул Фурманов. - А если нет? Если всё гораздо сложнее: не пара несчастных зарядов, а сложная разветвленная сеть?

- А у нас есть выбор? - парировал Ильин. - Если, упаси бог, ситуация действительно НАСТОЛЬКО хреновая, как мы думаем, то в конечном итоге не имеет значения: сбежим или провалим штурм. Подготовка зря не пропадет - просто лишнее время затратят на переброску наших трупов и обгорелых каркасов бронетехники. Так что идти нужно по-любому.

- Согласен, - спокойно кивнул Юрий.

- Так чего же было Ваньку ломать? - Лазарев усмехнулся, скрестив руки на груди.

- А я просто хотел намекнуть, что задача сложная...

- Пф! - хохотнул десантник - Это и так ясно!

- ... И Чемезов один не справится. - твердо закончил Фурманов. - Я пойду с ними...

Глава N11 - Кузнецов, Камерун. 22.21, 17 ноября 2046 г.

Снять не то что квартиру - комнату! - оказалось делом до отвращения сложным. Даже за два червонца, хотя ещё неделю назад суммы хватало на две недели снять номер в хорошей гостинице. Теперь же едва удалось отыскать комнату, да и то лишь на четыре дня. После торга в карманах осталась пара измятых рублей, да щедрая горсть мелочи - всё, что осталось от "золотого запаса", выданного на дорогу Поджигой. Впрочем, дело, конечно, не только - да и не столько - в ценах.

За часы поисков Кузнецов невольно погрузился в совершенно неприглядную сторону народившихся спекулятивных взаимоотношений. И если раньше адмирал просто без особой симпатии относился к неограниченному частному капиталу - благо лекции полит экономии помнил крепко - то уж теперь и вовсе... Никогда общество, где личное выше общественного, причем - бесконтрольно выше, не будет ни счастливым, ни успешным...

Увы, война склонна обострять, выводить на свет лучше всяких лакмусовых бумажек суть человеческую. Только на "Неподдающемся" пресловутая суть оказалась яркой, сияющей - словно искрящаяся бледно-золотым сталь, только что выплавленная в заводских печах. Вспоминая лица товарищей, Кузнецов мог только сожалеть, что так и не успел, не смог подольше быть вместе в момент наивысшего проявления духа... Впрочем, нет, не так: в момент истинного становления, взлета!

Хорошо было думать, что так будет везде, всегда. Хотелось думать. Благо, так упрямо, так истово жизнь подталкивала к вере в лучшее: Геверциони, Ирвин... офицеры, бойцы... После приземления Поджига. И, конечно, Алиса... Алиса... Пускай имя и отзывается в сердце жгучей болью, благодарности за всё, что хрупкая девушка вытянула на плечах тому не умалить.

Но правда не может позволить себе трепетного обращения с грезами. Что, конечно, и правильно... Дорога показала, что на деле происходит. Без надуманного блеска, суконных лозунгов и кухонного патриотизма. Голод, разруха, страх. Люди хотят жить - везде и всегда. И сейчас тоже. В старом-добром фильме, что Александр увидел впервые в детстве, ярче всего происходящее описывал диалог молодого командира с бойцом: "Что же вы, на немцев работали?" - так спрашивал лейтенант. Искренне, без злобы, понимающий жизнь по абстрактным правилам и в том по-своему правый. А боец что-то дерзко и громко отвечал. Потому что и у него своя правда - настоящая, честная, которую узнал с потом и кровью. Сейчас Кузнецов уже не мог вспомнить всего ответа. Но главное помнил: "Не голодали вы..." - просто закончил объяснения боец. Категоричное детство, конечно, тогда не позволило трезво оценить происходящее и упреки лейтенанта - правильного, честного -казались несокрушимыми, верными без сомнений. Понимание пришло позже. Пускай и не в качестве абсолютной перемены взглядов. Но все же Александр сумел понять: "Даже если сам не согласен, не отрицай права других поступать иначе, чем ты, если нет в поступке бесчестия".

Ведь люди хотят жить. И спасти родных, близких. Чтобы и те жили. И нет в этом желании ни грана хоть на миг достойного быть осужденным. Если желание спастись - не любой ценой. А именно так чувствует подавляющее большинство людей - не любой! Только те, кто в меньшинстве, увы, в силу подлости громче, наглее. Оттого и бросаются в глаза, оттого и влекут за собой колеблющихся.

Но даже понимая суть происходящего, даже испытывая искреннюю жалость, сострадание к людям, Кузнецов не мог изжить из сердца ненависть. Не только к противнику, но и не устоявшим, дрогнувшим, слабых духом. Пускай не всегда и везде их вина, но она есть. Нет и не может быть такого времени, где всякий навсегда гарантирован от сложного выбора, где жизнь подобна бесконечной череде беззаботного лета. Так нельзя обвинять время, окружающих, кого бы то ни было, что в сложной ситуации оступился, выбрал неверно. Даже если их вина есть - не в том дело. Главное, что Александр исповедует истово, неукоснительно: "Свою подлость нельзя оправдать чужой". Оттого с особой болью и воспринималось каждое небольшое зло, заставляющее усомниться, разочароваться, подозревать и в других худшее...