Михась Южик - Ледник
Но это всё лирические, хоть и необходимые отступления.
Итак, войдя в зоопарк, Одри потащила группу по центральной аллее вперед — в противоположный конец. Идти пришлось с полкилометра, среди неспешно прогуливающихся групп и отдельных людей, под сенью тополей и каштанов. Вдоль аллеи тянулись также памятники некогда прославленным, а ныне покойным зверям зоопарка. Львы, тигры, гиены, медведи и прочее, прочее, в том числе даже стоящие на хвостах киты и дельфины украшали широкую, выложенную фигуристыми плитками аллею.
От аллеи то и дело расходились ответвления, ведущие в разные концы зоопарка, к разным вольерам, бассейнам и даже рощицам, где заливались — было хорошо слышно — пернатые разных мастей. Более широкие ответвления имели тоже вид аллей, причем каждая была высажена разного вида деревьями — липами, березами, каштанами и даже пальмами.
Дорожки не выглядели заполненными, здесь не было толкотни — Кухтельберг свел пропускную способность зоопарка до минимума, чтобы люди, имеющие свойство выдыхать углекислоту, а также разбрасывать мусор, плеваться наземь и делать прочую скверну, не портили столь дорогую ему природу. Поэтому на аллеях не было продуктовых киосков, лотков, автоматов с напитками — для этих пошлых перекусов, которые старик не мог потерпеть в своем храме.
Однако, снисходя к низменной потребности людей в пище, Кухтельберг отвел место хорошей столовой в правом дальнем от входа углу зоопарка. В этом же здании справлялась другая низменная потребность людей — в тривиальной оправке, для чего были спроектированы прекрасные современные туалеты, где звучали приятные мелодии, где можно было в горячей воде и с мылом, причем совершенно бесплатно, помыть свои оскверненные руки.
Но горе тем немногим несчастным, кто, почувствовав резкую нужду, не добегал многих сот метров до туалетов и облегчался под какой-нибудь пальмой. Старик наказывал за это жестоко. В совершеннейшем нарушении законов ОЕ гениальный немец сажал провинившегося в карцер на сутки. Да, в построенный им самим холодный карцер, конечно же не разрешенный в зоопарках. Но комендант города по молчаливому согласию Президента закрывал на это глаза. И эти незаконные посадки даже приветствовались — чтобы обучать граждан ОЕ пристойным манерам. Ведь Империя Развлечений — это не какая-нибудь клоака разврата, где человек должен вконец оскотиниваться и гадить в общественном месте.
Достигнув конца аллеи, которая уперлась в новую статую правителя Объединенной Европы, Одри Милкинс повела группу в левый угол зоопарка, где размещался бассейн с дельфинами. Стоит сказать, что на входе в любое из отделений зоопарка, будь то холодный резервуар с тюленями или птичник со страусами, — везде и всюду висели портреты Ганса Кухтельберга. Очень разные портреты, в разных ракурсах, всякий раз с новым выражением лица. Но в каждом портрете был один неизменный элемент — глаза, вернее, строгий взгляд старика, сверлящий, не доверяющий, поучающий и сулящий наказания за нарушения. Вот и на арке, что вела к дельфинам, стоял прекрасно обрамленный портрет директора в профиль. Такой поворот лица не мешал ему косить глаза на входящих под арку, недоверчиво осматривая, как бы допытывая входящего.
У бассейна с дельфинами Одри продержала группу около получаса. А потом пришлось чуть ли не силой тащить оттуда детей, увлекшихся многочисленными аттракционами и трюками, которые демонстрировали служители с дельфинами.
Потом они были еще в нескольких местах — смотрели крокодилов, слонов, белых медведей, удавов, кроликов, черепах. Всего и не перечесть. В промежутке же между разглядыванием животных и гулянием в великолепных рощах они отлично перекусили в столовой, где подавалась очень простая, но калорийная здоровая пища.
И вот, когда до конца экскурсии оставалось менее получаса, госпожа Милкинс сорвалась. Виной тому, скорее всего, было дикое психическое напряжение последних трех дней, этот подспудный, а иногда просто панический страх за свою жизнь и здоровье. А также за здоровье всех своих близких. Этот страх, кроме того, был укреплен и умножен гибелью от рук террориста подруги Стенли Спенсер, тоже экскурсовода, задержавшейся как-то ночью в клубе. Стенли и ее неизвестного дружка нашли мертвыми в близлежащем сквере. Да что там мертвыми — почти разорванными на куски, с отчетливыми следами когтей и зубов.
Над людьми, которые в момент нападения совокуплялись (это показала экспертиза), долго глумились, а убив, надругались над трупами. Свою записку оставил Главарь. Это подтвердил анализ почерка. Изверг потешался в этой зловещей записке, насмехался над властями и самим Президентом, говорил, что так будет с каждым, кто продолжит развратничать. Известие о нашумевшей записке было вброшено в информационную сеть города, ведь убийства уже не было возможности утаивать. Поэтому новости теперь носили и назидательный, и предупредительный характер — ведь, как ни крути, потерпевшие Стенли с дружком нарушили комендантский час.
Так вот, Одри сорвалась перед вольером с обезьянами, или обезьянником, как его называли здесь сокращенно. Вольер уже сутки был пуст. Но Одри об этом не знала. Кухтельберг приказал спрятать обезьян в специальные помещения — пока террористы не будут изловлены, чтобы не распалять нездоровые настроения в посетителях зоопарка. Ведь обезьян теперь не только панически боялись — их ненавидели.
Таким образом, вольер был закрыт и на воротах не висело никакой разъяснительной надписи. Это негативно подействовало на сознание госпожи Милкинс. Агрессия, таившаяся в ней подспудно, внезапно вырвалась и поразила всех окружающих.
— Ах так! — почему-то взвизгнула Одри и подскочила к стоявшему совсем рядом старинному памятнику горилле Чарли, этому давнему символу берлинского зоопарка.
— Ах так! — повторила госпожа Милкинс, встав перед могучим образом обезьяны, который возвышался на постаменте, окруженном клумбой цветов. — Смотрите, дети! — экскурсоводша указывала правой рукой вверх, на морду гориллы. — Обезьяны пришли нас всех убивать. Но мы не из робких!
Тут она схватила изрядный камень, лежавший у ее ног, и швырнула в памятник. Звонко отскочив от металла, он шлепнулся в клумбу. Одри попала обезьяне в плечо. Дети и охрана — оторопело, но с разной степенью эмоций — смотрели на происходящее.
— Мы вас не боимся, твари! — выкрикивала бледная одуревшая женщина. — Вы думали посеять страх. А сами трусливо сбежали отсюда. Потому что даже в вольере вы не чувствуете себя безопасно. Негодяи, никчемные подлецы! Вы только и можете, что нападать в темноте и резать беззащитных женщин. Но посмотрите в глаза! Вы боитесь дневного света и потому прячетесь под землей. Вылезаете оттуда, убиваете беззащитных и сразу прячетесь. Смотри на меня, горилла! — кричала она огромному недвижимому Чарли. — Смотри, сукин сын! — Тут она выхватила из своей сумочки предмет, похожий на яйцо, и запустила в физиономию обезьяны. Это нечто попало в лоб, треснуло и измазало памятник желтым.
Один из охранников схватил визжащую Одри за руку. Но она еще громче заголосила:
— Дети! Бросайте в проклятое животное кто чем может! — И кинула свободной от охранника рукой в гориллу новым, каким-то тяжелым предметом.
Предмет угодил в грудь и разбился. Видимо, это был флакончик с духами.
Возбужденные и раззадоренные этим кличем, дети стали хватать камни с песчаной дорожки и наперебой бросать в обезьяну. Они визжали по законам толпы, где возбуждение вызывает цепную реакцию. Град камней ударял в недвижимую статую.
Два охранника уже овладевали неистовой Одри, когда вдруг над статуей показалась и мгновенно возросла живая фигура гориллы в военной форме. Все онемели и ахнули от чудовищной нереальности сего зрелища. Почти не уступая историческому памятнику в размерах, облаченная в камуфляж плечистая фигура с пилоткой на голове ошеломила всех своим видом, на несколько секунд приковав их ноги к земле.
А военизированная горилла, осклабив могучий рот, деловито подняла лапу, вытянула ее вперед и — когда все наконец поняли, что держит она пистолет — выстрелила.
Даже не вскрикнув, с развороченной головой Одри рухнула наземь. Второй выстрел поразил в грудь одного из державших Одри охранников. Третий направлялся во второго охранника и был бы смертелен, если бы последний, стоявший значительно правее охранник не выстрелил раньше, вскинув автомат на плечо.
Горилла издала какой-то странный, похожий одновременно на рык и на стон звук и съехала вниз. Она опять пропала за громадой памятника.
Два оставшихся в живых охранника ринулись вперед. Но не успели они добежать до памятника, как все увидели, что горилла в военной форме, совершенно живая и невредимая, перемахивает невысокую ограду метрах в десяти позади монумента. Выстрелы из автомата в нее, последовавшие тотчас, успеха не возымели. Обезьяна в полный рост, как человек, стремительно уносилась по лужайке в направлении сосновой рощицы. Распирая униформу, мощно двигались ее спинные мускулы, а лапы размашисто мотались из стороны в сторону. Через секунду, ровно под второй залп выстрелов, она скрылась за углом одноэтажного хозяйственного домика.
