Юрий Волгин - Хирург. Бегун. Беглец
Густав осторожно шел за хирургом, постоянно оглядываясь назад и прикидывая, сколько метров по рыхлому снегу ему придется преодолеть, прежде чем добежать до корабля. Чем ближе они подходили к аорте, тем теплее становился воздух. Можно сказать, жарче. Но странник видел снег, ничуть не подтаявший и лежавший везде, где только можно. Разве что внутри и по краям магистрали он интенсивнее искрился и переливался.
Странник нагнулся и положил немного снега в рот — холод обжег язык. Значит, ощущения его обманули.
Хирург подошел к границе аорты и вытянул руку. По ее контуру вспыхнули тысячи крохотных искр, как от бенгальских огней, которые тотчас исчезли, но рука продолжала светиться голубоватым газовым светом. Кир пошевелил ею, рассматривая с таким интересом, будто впервые в жизни увидел женскую грудь.
От аорты шел едва заметный низкочастотный гул. Он звучал как орган, усыпляя слух. Густав встал рядом с Киром. Он надеялся, что, подобравшись максимально близко к мечте, тот вспомнит о ждущей дома жене с их будущим ребенком в животе.
Но когда хирург заговорил слегка дрожащим и хриплым голосом, Густав понял, что он не передумал. Подобным голосом разговаривают, оставшись наедине с долгожданной любовницей.
— Аорта притягивает к себе своей красотой, — сказал Кир. — И только. Необъяснимые ощущения, которые испытывали добровольцы, несущественны и индивидуальны. Эта штука божественна сама по себе, ей даже не нужно пытаться трахнуть твой мозг. Ты бы без промедления полез в нее, если бы наткнулся ночью, странник?
— Не знаю. Не могу сказать точно. Красивая, да, но и пугающая. Я думаю, нормальный человек убежал бы отсюда.
— Человеку свойственно любопытство, а ты и вправду рассуждаешь необычно, может быть, потому что знаешь магистраль по опыту. Но поверь, в аорту постоянно попадают люди любого склада ума и с любым жизненным багажом — от стариков до подростков. Раньше так вообще тысячами шли. Душистый вкусный мед не может убить, думали они. И шагали вперед. А затем им насильно открывали рты и лили в глотки этот мед литрами, пока они не захлебывались в липкой красоте. Я не осуждаю их. Я… — Кир закрыл глаза.
Странник с тревогой посмотрел на него.
— С тобой все в порядке? — спросил он.
— Да. Я начинаю ощущать что-то непонятное. Картинки, как ты говорил. Нечетко, нужно полностью погрузиться в аорту. Ты со мной? — Не дожидаясь ответа, Кир шагнул вперед и заскользил вниз по склону.
Густав, не раздумывая, бросился за ним, выбив сноп разноцветных искр из прозрачного купола магистрали.
Сначала ничего странного не произошло. Внутри аорты было светлее, чем вне ее пределов, и практически не виднелись звезды на небе.
Хирург медленно шел вперед, озираясь по сторонам. На руке у него остался последний виток троса, но он его не бросил, поэтому веревка просто стянулась на предплечье в петлю, сжав дутый рукав куртки.
— Стой, дальше нельзя! — крикнул Густав.
Он догнал хирурга, заглянул в его лицо и ужаснулся: на мгновение ему показалось, что оно стало пустым, без глаз, рта, носа. Но видение исчезло, зато не исчезло ощущение пустоты — Кирилл будто бы глядел куда-то внутрь себя, не замечая Густава.
— Эй, Кир! Очнись! — Странник наотмашь ударил хирурга по щеке, но тот не заметил и этого. — Пошли назад!
Густав толкнул Кира, однако тот лишь слегка пошатнулся, не сдвинувшись с места ни на сантиметр.
— Едут машины, без пассажиров, — хрипло пробормотал он. — Сами по себе, коляски с неродившимися детьми.
— Что ты несешь?! — закричал странник. — Возьми себя в руки!
— А? — Кир вздрогнул, и на какие-то секунды в его глазах вспыхнул проблеск разума. Он вцепился в руку странника и притянул его к себе. — Я видел, что произошло. Я вижу, что здесь происходило. О господи, Густав, я вижу это как наяву. Ты тоже? Нет?
— Я вижу только тебя.
— Странно.
Хирург схватил странника и отшвырнул его в сторону. Сам же истошно закричал, переходя на визг, и упал ничком, натянув альпинистский трос до предела. Странник быстро поднялся и постарался вытряхнуть снег, попавший за шиворот. И вдруг ощутил слабость.
Земля выпрыгнула у него из-под ног, превратившись из пола в стену. Из опоры в скользкий вертикальный забор. Густав потерял ориентацию и взмахнул руками, инстинктивно зажмурившись, а когда открыл глаза, то понял, что очутился в другом месте. Совсем другом.
Один.
Некоторое время он стоял, недоверчиво озираясь по сторонам. Вокруг раскинулась сухая, серо-коричневая, ровная площадь то ли пустыни, то ли пустыря. Было жарко, слишком жарко для зимы. И чересчур жарко для лета. Горизонт размыло марево. Странник сделал шаг в сторону и услышал хруст — его нога раздавила чьи-то белые кости, отмытые временем и иссушенные дождями.
— Где я? — прошептал Густав.
Он обернулся, но везде, куда ни падал его взор, лежала безжизненная равнина. Страннику вспомнился рассказ хирурга о том, как исчезали ученые «Гелиоса». Неужели они тоже попали сюда? Тогда почему не все возвратились? Или…
Густав стянул капюшон, шапку и расстегнул куртку. Солнце, стоящее в зените, пекло неимоверно. Ему захотелось пить, и он с наслаждением подумал о чистом снеге, который окружал его всего-то несколько минут назад, — ешь и пей одновременно сколько захочешь.
Наверное, нужно куда-то идти, но куда? И где сейчас хирург? Густав вздрогнул — ему почудилось, что перед ним возник Кир, но он был совсем один. Совершенно. Боль звонким ударом с отдачей вспыхнула в его голове столь неожиданно, что Густав зажмурил залитые потом глаза и снова увидел Кира. Ему показалось даже, что в лицо пахнуло холодом, но когда он упал на четвереньки, не в силах бороться с болью, то его руки зарылись в раскаленную мягкую пыль.
— Черт побери! Выпустите меня отсюда! — простонал Густав. — Оставьте в покое!
Он пополз вперед, морщась от боли и пота. Ему жизненно необходима была тень. Кир, как доктор, сказал бы, что…
Пальцы с хрустом вошли в снег, и странник задохнулся от ледяного воздуха, ворвавшегося в легкие. Снова была ночь, и снова температура явно не превышала минус десяти. Но как же так? Ведь эта пустыня…
Опять. Дикая жара, обрушившаяся на тело кузнечным молотом.
— О, нет, — сказал Густав. — Только не это, пожалуйста.
Он встал на колени и зашагал на четвереньках, как собака, низко опустив гудящую голову. Чем ниже он опускал голову, тем меньше давала о себе знать боль. Из-за нее странник не мог мыслить здраво, но оставались воспоминания. На этот раз не гремело никаких картинок из чужого прошлого, были слова хирурга о том, что Легион путешествует по аортам.
Не могло ли так случиться, что и Густав, благодаря частичке легионера в своей голове, отправился в долгое путешествие?
— И как вернуться назад? — спросил странник, обращаясь неизвестно к кому. — Кто тебе ответит, не Кир же…
Едва он произнес это, как свет погас, разлилось радужное сияние, в воздухе появилась морозная свежесть. Густав зачерпнул обеими ладонями снег и начал жадно его кусать. Затем перевернулся, как в лихорадке. В отдалении темнела чья-то фигура, и странник направился к ней, чувствуя, что силы совсем его покинули.
— Кир! Кир, я путешествовал в пространстве, как Легион! Я оказался в гребаной пустыне!
Мгновение — и он снова в пустыне.
Густав мог поклясться, что перемещение в пространствах происходило за какой-то крохотный промежуток времени, неизвестный и неведомый ни одному живому организму на Земле. Он опять остался один, посреди высушенного русла, прорезанного чистильщиком. Но снег и холод немного отрезвили его ум, придав уверенности и сил.
То, что сейчас происходило с ним, не убивало, а лишь выводило из себя. И в этом можно было отыскать некую закономерность, он уловил систему.
— Мысли и образы, — сказал странник безмолвному солнцу. — Мне нужно всего лишь думать о том месте и не вспоминать это. Господи, как трудно…
Он прижал пальцы к вискам и зажмурился до боли в скулах, представляя перед собой Кира. Языки ледяного воздуха, как бритвой лизнувшие открытые участки тела, возвестили о том, что опыт удался. Густав открыл глаза и тут же дал сам себе сильную пощечину, физически выбивая из головы все то, что туда залезло за последние минуты.
— Кир, где ты?! — крикнул он. — Нам нужно скорее выбираться!
«Скорее, скорее, скорее!»
— Сюда, — послышался слабый голос, и странник пошел на него.
Понадобилось совершить двадцать долгих шагов, прежде чем он нашел хирурга. Тот лежал на боку и рыдал. Соленые слезы не замерзали, но оставляли на его лице широкие блестящие следы, словно там проползла пара слизняков.
— Поднимайся. — Густав схватился за веревки, опоясывающие хирурга, и дернул его обмякшее тело на себя. — Поднимайся, сука!
