Владимир Перемолотов - Страховщики
Несколько секунд мы молчали. Я смотрел на куст, усыпанный ягодами, и параллельно с мыслью о ракетчиках у меня зашевелилась другая.
В своих рассуждениях мы упускали что-то важное. Может быть самое важно. Мысль виляла хвостом где-то рядом. Хвост чуть не по лицу хлестал… Я чувствовал, что она уже приходила, но тогда я её упустил… Черт!
— Горько признаваться в собственной глупости, но….
— Но?
— Все, что приходит нам в голову — неверно.
— Почему?
— Потому что по нашему объяснению выходит, что все это сделали дураки или дебилы.
Чен пожал плечами. Что тут еще скажешь? Так это и выглядело…
— Ты бы, так не сделал?
— Нет, — признался мой товарищ. В его голосе я слышал смущение, вполне мною разделяемое. Оно шло от вполне понятного желания облегчить себе принятие решения — что раздумывать, если по братцу Оккаму все можно объяснить предельно просто? Если поступки противника непонятны, то проще всего объяснить их глупостью.
Только ведь, к сожалению, не всегда так оно бывает… Чаще отчего-то случается, что злоумышленник никак не глупее нас самих.
— И я бы не сделал. А почему мы должны думать, что они глупее нас?
С каждым выпущенным на свободу словом, моя правота виделась мне все более и более очевидной.
— Нет. Скорее всего, дело в нас самих. Мы неверно оцениваем ситуацию.
Я сорвал ягоду, раздавил её в пальцах, понюхал. Пахло приятно, но лизнуть я не решился и щелчком отправил её в кусты.
— Нужно придумать такую ситуацию, когда все эти глупости станут единственно правильными ходами и только тогда…
Как мы не боролись со сном, но ночь всё-таки одолела нас. Мы разговаривали, дремали, опять разговаривали, и от этих разговоров все только становилось непонятней и непонятнее. Темнота стала сереть и звезды пропали, стертые с небосклона новым днем.
— Ничего мы сейчас не придумаем, — сказал я, кивая в сторону восходящего солнца. — За правдой надо туда идти…
Оба мы понимали куда. Так же нам стало понятно, что завтра, если все останется, как и сегодня, прольется большая кровь. Туземцы ведь не просто так пришли. Они полезут за реку и тогда ракетчики покажут себя во всей красе. В их внезапное раскаяние отчего-то не верилось… Прольется кровь….
Как все это выглядит в натуре, мы узнали уже через пару часов.
Я проснулся не сам — туземцы, наверное, в своей жизни еще не доросли до того, чтоб оценить прелесть утреннего сна. Грубые люди — едва встав, они начали орать, греметь и нам пришлось подняться вместе с ними. Туземцы строились в ряды на нашем берегу, готовясь к чему-то серьёзному.
Через четверть часа часть из них ушла в сторону, а оставшиеся выстроились на берегу.
Их командиры стояли, задравши головы, словно надеялись, что к ним свалится следующая партия пришельцев.
Посматривая туда же, мы занялись своими делами. Точнее я занялся завтраком, а Чен, вместе с местными начальниками продолжал считать ворон.
— Драконы…
Мне показалось, что я ослышался.
Мой коллега стоял, задрав голову и заслонившись от восходящего солнца ладонью. Это слово из сказки настолько меня поразило, что я не стал задумываться шутка это или нет, а бросив банки в траву, посмотрел туда же. Самое удивительное, что Чен не ошибся.
— Волшебство, — в полголоса сказал китаец. Я не возразил, а в душе даже согласился. Звери, огромные как безвременно погибший модуль, парили в воздухе гигантскими бабочками. Да. Парили! Они смотрелись изящно, словно старинные статуэтки, безделушки тех времен, когда мастера не боялись добавлять в бронзу частичку своей души.
Поднимаясь по широкой спирали, персонажи древних сказок проносились над лагерем, набирая высоту.
— Только бы они не полезли за реку… Только бы не полезли… — забормотал Чен.
Я на всякий случай (вдруг поможет?) сжал в кулаках большие пальцы… Только напрасно. Забравшись метров на пятьсот вверх, первый дракон соскользнул вниз и словно по пологой горке направился к башне. Чен прикусил губу.
Ничего мы тут поделать не могли. Второй дракон десятком секунд позже последовал за первым. Словно две точки на невидимом графике они следовали друг за другом, в точности повторяя траекторию полета.
— Чёрт, — тихо сказал Чен. — Чёрт! Черт!
Лучше б он маму позвал. Может быть, толку от этого было бы больше?
Первому удалось за реку метров за двадцать, а там он словно в стену уткнулся. Звука стрельбы или шума двигателя я не услышал, но зверь задергался, так, что никаких сомнений в том, что по нему хлещут струи пуль. Прозрачно-розовые крылья надулись как паруса и через мгновение лопнули, разорванные шквалом смертельно опасной керамики. И ничем, понимаете? Ничем мы не могли помочь ни зверю ни всаднику на его загривке…
— Один лупит? — взяв себя в руки, спросил Чен. Я пожал плечами. Смерть в этот раз не ревела двигателем. Угадать сколько пулеметов обрабатывают зверя, я не мог.
Содрогаясь от ударов, дракон несколько секунд словно бы оставался на месте, но как-то в один момент сломался, перестав быть живым. Оттуда донесся едва слышный отчаянный человеческий крик, и всадник свалился на землю. Точнее в реку.
Там, внизу не осталось, наверное, ни одного туземца, который не проводил бы взглядом товарища. Поэтому никто и не увидел, то что увидел я. Второй дракон залетел глубже метров на сто, и это не прошло даром. На его пути появилось облако — пушисто-белый шар, похожий на головку одуванчика. Дракон влетел в него и в тоже самое мгновение облако стало жёлтым. С неба на землю упал грохот и в лес рухнули обугленные останки второй попытки туземцев познать Истину.
Что там осталось от дракона, а что от всадника я не разобрал. Да и никто не разобрал бы.
Я остолбенел.
На туземцев это тоже произвело впечатление. Никто на берегу не издал ни звука. Местные молча стояли и смотрели, как над лесом поднимается чадный дымок горящей плоти. Чен молчал вместе с туземцами. Кулаки сжимались и разжимались…
Это мне не понравилось. Жаль, конечно, местных, только нельзя сейчас отождествлять нам себя с туземцами.
— Та-а-а-а-к. И что нам теперь делать?
— Убивать гадов, — отозвался китаец. — Медленно и мучительно….
К чести туземцев, то, что произошло, никак не повлияло на их желание переправиться через реку. Они не признали поражения. В бинокль я увидел, как командиры, собравшись в кучу, обсуждают положение — туземцы махали руками и оружием. Страха там не чувствовалось, только злоба, подстать той, что испытывал Чен. Только у китайца она была абстрактной, а у туземцев — конкретной.
Неслышно что-то проорали командиры и из гущи отрядов выскочили десятка три смельчаков. Не добежав до берега, они встали редкой цепочкой.
— Пращники, — объявил Чен, разглядев, что те держат в руках. — Может у этих хватит ума не лезть за реку? Может, обойдется?
Тут же, как ответ на его слова в лесу взревело. Упало одно дерево, второе… Через десяток секунд на том берегу показался зализанный корпус боевой машины. Словно насмехаясь над противниками, ракетчики пренебрегли маскировкой. Они просто нагло выкатились на берег и встали. Экипаж крутанул башню, наводя на смельчаков пулемет. Наверняка туземцы расценили это как хладнокровный взгляд тупого и кровожадного чудовища.
Я посмотрел на пращников. Хоть меч бесполезен против брони, но этих бедняг и мечами не вооружили.
— С голыми руками… — прошептал Чен.
По неслышной команде смертники раскрутили над головами что-то вроде булыжников и разом швырнули их на тот берег.
— Слону дробина, — сказал Чен с сожалением, но получилось еще хуже. Раздалось уже знакомое «ду-дут» и над рекой вспыхнула огненная линия. Полсекунды, не больше понадобилось экипажу, чтоб расстрелять в воздухе то, что туземцы хотели обрушить на их головы. Это требовало недюжинной ловкости, и я её оценил.
— Мастера… Большая практика.
— Или автоматика, — возразил Чен. Ну, никак коллега не хотел думать о них хорошо.
— Подлецы, конечно, — согласился я с ним. — Но как стреляют!
Туземцев это раззадорило еще больше.
Поток горящей нефти из расколотых горшков несло мимо, а в группе командиров снова замахали руками. Горячие головы явно хотели помериться силой с ракетчиками.
Я с замиранием сердца ждал, что будет дальше. Единственно, что ещё оставалось сделать туземцам так это ломануться через реку прямо под гусеницы, но у туземных командиров к счастью хватило ума этого не сделать.
Ракетчики, как и полагалось более умной стороне, поняв, что ничего более не состоится, отступили. Правда, как-то странно. Развернувшись на месте, они быстро вернулись в лес.
Во всем этом оставалось какая-то незаконченность, словно дело бросили, не доведя до конца. Как неоконченная шахматная партия — доска осталась на месте, да и фигур на доске оставалось достаточно, но один игрок ушел.
