Уильям Форстчен - Солдаты
— Политики в Конгрессе, — продолжил Винсент, — делят Республику не только между Римом и Русью, но также и между теми, кто принимает приманку условий и теми, кто против. Наконец, есть простой военный вопрос, с которым мы все должны столкнуться.
— И что это?
— Можем ли мы по-прежнему победить на поле боя?
Эндрю огляделся в комнате. Кэтлин стояла в дверном проеме, руки засунуты в карманы передника. Наверху он слышал одного из детей, который что-то там проказничал, их нянька, пыталась его утихомирить. Все устремили свои взгляды на него, вызывая вопрос, который обременил его душу задолго до начала обреченного наступления.
— Это не вопрос, можем ли мы победить, — предложил Эндрю, — скорее это — утверждение, что нет никакой альтернативы победе. Даже если бы мы проиграли войну, там дома, мы бы продолжили жить. Несомненно, все мы помним истории об условиях содержания военнопленных в лагере Андерсонвилль в Джорджии и тюрьме Либби Присон в Вирджинии, но даже тогда мы знали, что если бы были загнаны в угол, все равно оставался бы вариант сдаться, и большинство солдат армии южан разделило бы с вами свои фляги, и перевязало бы ваши раны. Мы сражались в войне, где у каждой из сторон была возможность сдаться. Если бы мы проиграли ту войну, то нам не понравились бы результаты, но мы пошли бы домой и продолжили жить.
Скорее всего, на самом деле мы никогда не узнаем, выиграли ли мы ту войну там дома на Земле. Я думаю, очевидно, что мы победили. Что касается Конфедератов, поражение не означало уничтожение или даже порабощение, таким образом, мы все видели, что многие из них желали, наконец, получить мир и ответить за последствия. Здесь такой роскоши нет.
— Вы не ответили на вопрос, сэр, — давил Винсент.
Эндрю слегка ощетинился из-за холодного, почти обвиняющего тона в голосе Винсента, но знал, что парень делал свою работу, и кроме того, он будет вынужден ответить на тот же самый вопрос перед Конгрессом.
— Если все продолжится, как сейчас, то… — он заколебался, смотря вниз на сжатый кулак, — нет, мы проиграем войну.
В комнате все заволновались, в глазах появился страх, все были в шоке. Все, за исключением Ганса, который не волновался, его челюсти продолжали механически двигаться, словно его работой было жевать табак.
— Почему? — спросил Гейтс.
— Мы всегда были на переднем краю технологии, которая возмещала их численность. Мы едва смогли вооружить один корпус гладкоствольным оружием, когда пришли тугары. Нас превосходили в численности десять к одному, но этого оказалось достаточно, чтобы остановить их. Против мерков мы подготовили шесть корпусов, примерно такая же по размеру армия участвовала в битве под Геттисбергом. Тут мы уступали в отношении шесть к одному, и были чертовски близко к тому, чтобы побежать, так как у них тоже были гладкостволки и артиллерия, но мы перешли на винтовки, ракеты и улучшенные, по сравнению с вражескими, дирижабли.
Даже прошлой осенью у нас было превосходство. У них были броневики, но мы быстро изготовили их и даже лучше, вооружили пулеметами системы «гатлинг». Но за один неполный год они наверстали это, выпустили свое скорострельное оружие, их дирижабли того же качества, что и наши, а их новые броневики имеют усиленную броню по сравнению с нашими, и могут их подавить.
Относительно численности. Один корпус используется впустую, охраняя границу на западе. Еще два корпуса патрулируют территорию на юго-востоке Рима. У нас есть три корпуса в окружении на восточном побережье Внутреннего моря, и — всего тря дня назад — у нас было восемь корпусов на основном фронте. Сейчас у нас там остались немногим более пяти корпусов, — какое-то мгновение он колебался.
— Таким образом, мы потеряли преимущество. Они превосходят нас по уровню производства. Они превосходят нас числом шесть к одному на фронте Капуа. Мы можем предположить, что в течение двух недель они пересекут ту же самую реку, также как пробовали мы, но в отличие от нас, они в этом преуспеют. В тот момент, в тактическом смысле, мы будем точь-в-точь там, где мы были в середине зимы. Стратегически, однако, различие будет в том, что их оружие лучше, у них более благоразумный командующий, и у нас будет намного меньше, чем пятьдесят тысяч солдат по сравнению с тем, что у нас было в прошлый раз.
— И что именно будет? — спросил Гейтс.
— Я думаю, что политические нюансы достаточно отчетливы, — продолжил Эндрю. — Марк, бог с ним, умер. Хотя он был чертовски упрямым время от времени, он был другом, которому я мог доверять. То сильное руководство, что было у Рима, теперь отсутствует. Флавий отличный Спикер Палаты представителей, но у него нет того, чтобы стать следующим Марком. Я боюсь, что когда линия обороны будет прорвана, Джурак станет ловко предлагать личные условия все снова и снова, страхи между двумя штатами Республики буквально разорвут ее на части, Республика развалится, и затем нас уничтожат.
Эндрю прекратил говорить. Когда он обхватил стакан с чаем, то осознал, как трясется его рука.
— Вы предлагаете, чтобы мы организовали государственный переворот? — спросил Гейтс.
— Я не говорил этого, — резко ответил Эндрю.
— Это нужно рассмотреть, — с силой произнес Готорн.
Эндрю с удивлением воззрился на него.
— Сэр, армия знает то, за что она борется. Они видят то, что может сделать враг. В этом отношении, проклятье, почти каждый ветеран, который больше не находится на службе из-за инвалидности, также понимает это. Да, они устали от войны, все мы устали, но будь они прокляты, если они когда-либо подставят свои горла под бантагские ножи для забоя скота.
И что касается Конгресса. Если эти ублюдки готовы предать наше дело и спустить все на тормозах, если они маневрируют, чтобы расколоть Республику, тогда они заслужили, чтобы их повесили, как предателей, каждого из них.
— То, что ты говоришь, это измена, — рявкнул Эндрю.
— Если это — измена, то максимально используем ее, — закричал Готорн.
Винсент посмотрел на Ганса.
— Попроси Кетсвану рассказать нам то, что он узнал.
Ганс кивнул и быстро стал говорить с Кетсваной на чинском диалекте, который использовали пленники, когда были рабами. Кетсвана ответил на ломанном русском.
— Римский солдат, тот, которого повесили. Был в таверне за пять минут до момента выстрела.
Эндрю с удивлением посмотрел на Ганса.
— У меня здесь есть своя собственная шпионская сеть; они отвечают перед Винсентом, когда меня нет рядом.
— Я этого никогда не разрешал.
— Это сделал я. Чины и зулусы нейтральны; они могут разговаривать с обеими сторонами, и русскими и римлянами. Из-за напряжения, развивающегося между двумя сторонами, я думаю это лучшее решение. Таким образом, я начал это дело прошлой осенью.
— Что-то в той стрельбе не вязалось с самого начала, — ответил Винсент. — Я проверял дело бедного парня. Присвоено звание капрала за героизм, проявленный у Роки-Хилла. Из-за дизентерии серьезно заболел и последние девять месяцев провел в госпитале. Но все говорили, что он был отличным солдатом, весь в нетерпении, чтобы вернуться на фронт. Не тот тип, что быть убийцей.
— Но ведь его нашли в церкви? — спросила Кэтлин.
— Да, он зашел туда заглянуть, пытаясь найти того, кто это сделал. Затем толпа схватила его, заявила, что у него было оружие, его вытащили наружу и повесили.
— С чьих слов?
Ганс посмотрел на Кетсвану.
— Один из моих ребят пил с ним, был рядом, все видел, и убрался оттуда прежде, чем его бы повесили заодно.
— Так кто возглавлял эту толпу?
— Возможно, толпа неслась туда в кровавом безумии. Хотя возможно, было что-то еще, — сказал Ганс.
— Продолжай.
— Убить президента. Вице президента нет; следовательно, президентом становится Спикер Палаты представителей, Тиберий Флавий. Или он составлял заговор, чтобы совершить убийство или кто-то еще.
— Флавий — благородный человек, — резко ответил Эндрю. — Я знаю его как чертовски хорошего офицера, который вышел из пехотинца, и он — ветеран, раненый под Испанией. Он не тот тип.
— Или тогда контрудар с одновременной организацией переворота, — ответил Готорн. — Обвинить Флавия в смерти Калина, заявить, что это заговор Рима, захватить управление над правительством и в процессе развалить Республику.
— Бугарин?
— Мой вероятный кандидат, — жестко, с яростью в голосе, сказал Готорн.
— Будь все проклято, — вздохнул Эндрю.
Так вот почему Готорн думает о военном перевороте, ударить первыми, что бы предотвратить их удар. Тут было многое, что нужно было обдумать и понять. Он был слишком озабочен приготовлениями к наступлению и изучению результатов, чтобы уделить серьезное внимание тому, что происходило на расстоянии в семьсот миль в столице. Он знал, что существуют напряженные отношения, но молился, что успешное нападение, даже такое, которое было бы только с частичным успехом, успокоит разногласия и приведет к решению подтолкнуть войну к ее окончанию. Он задумался с критикой о себе, «а что если опасение за результат наложило свой отпечаток на его принятие решения идти в наступление». Внезапно он почувствовал себя опустошенным, неспособным решить, что же делать далее. Он знал, что простой кивок его головы будет означать, что Винсент встанет, выйдет из комнаты, и в течение часа будут арестованы все члены Конгресса. Помимо учебной школы кадетов, которыми были теперь 35-ый Мэнский полк и 44-ая Нью-Йоркская батарея, в городе было небольшое количество из сорока или пятидесяти солдат из «своей части», достаточно чтобы удержать различные ключевые позиции. Здесь была расквартирована бригада войск, и тысячи освобожденных от обязательств ветеранов на фабриках, которые могли быть вызваны в чрезвычайной ситуации.
