Алексей Евтушенко - Человек-Т, или Приключения экипажа «Пахаря»
Ковригин замолчал и нервно отхлебнул из фляги. Я пропустил и спросил, закуривая:
– Саша, а вы уверенны, что они не блефуют?
– До конца пока не уверены. Но думаю, что в течение сегодняшнего дня всё выяснится. И всё равно, даже если мин или бомб, назови, как хочешь, нет… в общем, при желании и должном умении и без всякой взрывчатки на АЭС можно учинить такое, что тот же, повторюсь, Чернобыль покажется невинным сном ребёнка. Там, блин, один блок рванул, а здесь у нас четыре. И потом. У них ведь заложники, понимаешь? И не просто заложники, а специалисты, атомщики. Заставят пустить реакторы в разнос – и всё. Привет, Вася. Короче, хреновая ситуация, как не крути. Но тут есть своя тонкость. Деньги и вертолёты они требуют завтра к двенадцати часам. Если их не будет, обещают для начала взрыв трубопровода одного реактора, а затем показательный расстрел нескольких заложников. Для демонстрации серьёзности намерений, так сказать.
– Ага, – сообразил я. – Именно поэтому вы и думаете, что они не блефуют, да? Фактор времени. Если к двенадцати часам завтра не будет денег и вертолётов, а мин и бомб на самом деле нет… Для того, чтобы пустить реактор в разнос, нужно гораздо больше времени, чем для того, чтобы его тупо взорвать. Так? И если выяснится, что взорвать реакторы они не могут, то… Хрен с ними, с заложниками, будем штурмовать. Да, Саша? Я угадал?
– Фантазёр… – пробормотал Ковригин. – Заметь, что я тебе ничего не говорил, а ты сам только что всё это придумал.
– Хорошо. Пусть придумал. Каковы же тогда на самом деле будут наши действия?
– Думаем пока. Думаем и ведём переговоры. Тянем время. Впрочем, если бы план действий уже был, я бы тебе всё равно сейчас ничего не сказал. Сам понимаешь почему… Оп-ля, а вот и телевизионщики… Все, бегу прятаться в туалете.
Он подмигнул, бросил на стол деньги, прошёл за стойку и, мельком показав молоденькой буфетчице служебное удостоверение, скрылся в подсобке, чтобы выйти через задний ход.
За время полёта до Ростова я успел внимательно просмотреть распечатку главного редактора и узнал массу полезных и нужных для дальнейшей работы вещей.
Оказывается, строить Ростовскую АЭС начали в прошлом веке, в ноябре 79-го. Тогда ещё никакими Чернобылями и не пахло, а Советскому Союзу, изнемогавшему в экономической и военно-космической гонке с мировым капитализмом-империализмом, позарез нужна была дешёвая электроэнергия в больших количествах. Потом СССР распался, строительство приостановили, но через несколько лет решили всё-таки станцию достроить. И достроили. Уже в нашем веке. И вывели на рабочий режим. Четыре энергоблока с реакторами типа ВВЭР – каждый мощностью в 1000 мегаватт; распределительные устройства ОРУ-500 и ОРУ-220, предназначенные для преобразования и вывода электроэнергии за пределы АЭС; резервные дизельные электростанции – по три на каждый энергоблок; насосные станции, пруд-охладитель (кусочек Цимлянского водохранилища, огороженный специальной дамбой); ресиверы (сборщики) газов; здание переработки радиоактивных отходов, административно-бытовой и лабораторный корпуса; гараж…. В общем, большое и серьёзное хозяйство, карта которого прилагалась в распечатке, и которую карту я постарался внимательно изучить. А потом изучил параграфы под названием «Максимальная проектная авария» и «Максимальная запроектная авария».
Если верить прочитанному, – а у меня были основания к сомнениям, поскольку текст явно писали энергетики-ядерщики – то при максимальной проектной аварии («разрыв одного из четырёх главных циркуляционных трубопроводов с истечением теплоносителя первого контура»), ничего страшного не произойдёт. Потому что, якобы, 98 % суммарной активности выброса придётся на радиоактивные инертные газы, 1,9 % – на сравнительно короткоживущий йод-131 (период полного распада – 2-3 месяца) и только доли процента – на по-настоящему опасный цезий-137.
В общем, пейте дети, молоко, гуляйте на свежем воздухе и ничего не бойтесь. Слышали, знаем.
При «максимальной запроектной аварии» положение становилось несколько хуже, но, оказывается, тоже отнюдь не катастрофическим. Подобная авария как раз и предполагает разрыв не только трубопроводов, но и выходной камеры реактора, следствием чего явился бы мощный выброс в атмосферу именно цезия-137. Но и при этом, как уверяли авторы текста, «никакой серьёзной опасности для населения в районе размещения станции не возникает». Так, ерунда. Вроде временной (на 2-3 месяца) эвакуации детей и беременных женщин из близлежащей зоны, йодной профилактики населения и временного ограничения потребления продуктов питания местного производства.
Все хорошо, прекрасная маркиза.
И с чего это всё так переполошились?
Подумаешь, взорвут террористы все четыре реактора. Ну и что? Ограничим потребление местных продуктов – и все дела. В крайнем случае эвакуируем беременных женщин и детей.
Я со злостью сунул распечатку обратно в сумку и уставился в иллюминатор. Самолёт шёл на посадку.
До хутора Подгоренская, расположенного в пяти километрах от главного корпуса АЭС, мы добрались только к девяти часам вечера. В отличие от Волгодонска и Ростова, где многие уже начали паковать вещи, а некоторые и уезжать, взяв только самое необходимое, никакой паники здесь не наблюдалось. Хуторяне отнеслись к случившемуся философски и, понадеявшись на Господа Бога, правительство и антитеррористические подразделения спецназа, в подавляющем большинстве остались дома. Сторожить добро и ждать, когда вся эта опасная суета закончится, чтобы можно было вернуться к нормальной жизни.
Мне повезло – удалось довольно быстро найти комнату в крепком на вид саманном доме, принадлежавшем пожилой чете. По словам этой милой семейной пары, их дети (сын и дочь) давно жили в Волгодонске в собственных квартирах, а сами они всегда рады новому интересному – да ещё и корреспонденту из самой столицы! – человеку. Ну и денежный фактор, конечно, сыграл не последнюю роль, потому что сумма, которую я им предложил за каждый день проживания, по местным хуторским меркам, была очень солидной.
Ночная темнота на юге наступает быстро. В Москве, особенно летом, я привык, что вечер длится долго и совсем неохотно переходит в короткую несерьёзную ночь. Здесь же яркий, в полнеба, закат незаметно перешёл в сумерки, а когда я, устроившись в комнате и разделив со своими хозяевами немудрёный ужин, вышел на улицу, на небе уже зажглись первые крупные звёзды.
Справедливо рассудив, что ночь для многих предстоит бессонная, я прямиком направился в штаб, который расположился в центре хутора, в двухэтажном кирпичном здании сельсовета[1]. Надо было, пока не набежали коллеги-журналисты, выправить по аккредитации бейдж с фотографией и печатью и узнать, что нового произошло за то время, пока мы добирались до места.
Хутор не спал и был, каким бы избитым не показалось это сравнение, похож на растревоженный муравейник. Полным электрическим светом горели окна в домах и редкие уличные фонари; где-то рядом ревели моторы армейских грузовиков, в отдалении слышались отрывистые команды и топот солдатских сапог. Несколько раз, пока я добрался до центральной площади, меня обгоняли спешащие офицеры и люди в штацком, но с военной выправкой и дважды для проверки документов останавливал патруль. При этом второй раз моё редакционное удостоверение и паспорт вызвали подозрение, так что в штаб я был доставлен под конвоем. Разобрались, однако, быстро. В кабинете пресс-центра на втором этаже усталый секретарь, сверившись с аккредитационным списком, оформил мне бейдж, который я незамедлительно нацепил на куртку и сказал, что Александр Васильевич Ковригин на данный момент отсутствует и, скорее всего, ужинает в местном кафе напротив, которое, в силу чрезвычайных обстоятельств, временно приспособили под круглосуточный пункт питания. Я поблагодарил и спустился вниз.
Заместителя пресс-секретаря ФСБ я действительно обнаружил в кафе. Он сидел за столиком с каким-то мне незнакомым долговязым военным в камуфляже и с погонами капитана и, когда я его увидел, они как раз чокались белыми пластмассовым стаканчиками.
– О, Лёня! – обрадовался Ковригин и, словно из воздуха, извлёк третий стакан вместе с початой бутылкой водки. – За что я тебя люблю, так это за то, что ты всегда появляешься вовремя. Как раз собирался тебе звонить на мобильный. Присаживайся. Устроился?
– Нормально, – сказал я, принимая стакан. – И даже уже поужинал.
– Молодец, – одобрил Ковригин, и мне показалось, что эта бутылка водки не первая. – Вот, Коля, познакомься с Лёней Житиневым, газетчиком и человеком. – продолжил он, обращаясь к капитану. – Редкое сочетание, верно? – он засмеялся.
Мы с капитаном пожали друг другу руки.
– Леонид.
– Николай.
– Ну, за хороший конец, – сказал капитан. В отличие от Ковригина он выглядел совершенно трезвым.
