Игорь Денисенко - Проект Повелитель
Так мы и сделали. Один костер запылал чуть поодаль от гостевого окна, чтоб и дым в дом не валил, и видать было. А другой костер развели с обратной стороны дома, у входа. Подходы решили прикрывать сверху, с третьего этажа. Косой с Ангелом следили за входом, а я с Шустрым за гостевым окном. Женщин Хаймович увел в подвал и пристроил в кузне. Мы и деда хотели закрыть в подвале от греха подальше. Но он заявил, что, как Кутузов, сам должен присутствовать при нашем Бородине.
Накидав хлама в костры, притаились, ждем. Косой озирается и нервничает. Костры вот-вот прогорят, а гостей все нет, тогда вся затея насмарку. Стрелять он толком не может. Ствол упер в подоконник. Левая рука на перевязи, которую дед снимать запретил. Надежда только на Мишку и деда. А с другой стороны я с Сережкой. Надежда только на меня, Сережка заряжать бы успевал.
Но они все-таки пришли. Подошли в недоумении к кострам, вглядываясь в темноту. Тут мы им и дали! Мне показалось, что я первой же очередью пятерых свалил. А может, они со страха попадали? За моей спиной ребята тоже дали жару. Патронов у нас немерено. Если б каждый в цель попадал, банду Джокера раз пять уделать могли бы. Противник попрятался, беспорядочно отстреливаясь. Костры затухли. Они рванули вперед в надежде, что невидимы. Но в серой мгле рассвета темные силуэты все же просматривались, и атака захлебнулась.
Прошел день. Бесконечно тягостный и долгий. Заунывно жужжали мухи. Их битком набилось в дом. Они, так же как и мы, тянулись к теплу. Костры разжечь нам не дали. Сережка несколько раз пытался проползти и протащить дровишек, и каждый раз фонтанчик пуль прижимал его к земле. Сердце билось в тревоге, и приходили мысли, что это наш последний день. И оттого казалось обидно, что он такой же, как все предыдущие, мутный, сырой и холодный, и обидно его было проводить не за сковородкой с мясом, не у теплой печки, не в постели с Розой. А сидя у окна, подпирая стену и до боли в глазах всматриваясь в противоположный дом и деревья, за которыми притаились твои враги. И опостылел тебе уже этот дом, и эти деревья с корявыми обожженными ветками. И эти люди, залегшие за стволами деревьев и точно так же проклинающие тебя. Они не давали жизни мне, а я им. Мы лениво перестреливались. Патронов оказалось не так уж и много, как я думал ночью. Однако я не давал подползти им, они не давали уснуть мне.
Я с тревогой думал о наступающей ночи. Темнота скроет их. О том, чтобы развести костры, не могло быть и речи.
А поддерживать их всю ночь мы вообще не сможем. Думали о том, чтобы прорваться с боем. Но это отпадало. У Мишки – нога, у Федора – рука и жена с ребенком. Нам не уйти. От сознания этого становилось мерзко и пакостно на душе, и хотелось завыть, поднимая глаза к небу, как та бездомная собака, жалуясь на свою судьбу. А еще мне хотелось выпрыгнуть из окна и пойти на врага, поливая из автомата от пуза. И хрен с ним, что меня пристрелят, главное, я прихвачу с собой, если повезет, еще дюжину врагов.
И настала ночь, и они поперли. И началась беспорядочная перестрелка. Мы спустились к дедовским дверям и прикрывали уже только их. В гостевое окно влетел факел, и в доме заполыхало. Это было неважно. Женщины были далеко в подвале, и пожар в хате их не коснется. Главное было – не пустить врагов в дом, чтобы в углу у печки, под ковриком, они не нашли вход в подвал…
Мы стреляли и довольно удачно отстреливались, как вдруг я неожиданно получил пулю. Я упал и на какое-то время отключился. Пришел в себя от боли. Смоляная капля обожгла лицо. Было тихо. Пронзительно тихо. Никто не стрелял. Трещал факел, и незнакомое лицо с надменным и брезгливым выражением склонилось надо мной.
– Это и есть Толстый? – спросило оно у кого-то.
– Да, Джокер, это он.
Лицо потеряло ко мне интерес и пропало размытым пятном. Что-то со зрением, подумал я. Да и ноги почему-то не шевелились. Тут кто-то заботливый ткнул в меня ножом, и я умер.
Темнота. «Ну вот, опять?» – подумал я с тоской. Надоело мне умирать, однако.
Я проснулся, тиская под головой дедовский бушлат. Волосы слиплись от пота.
В голове лихорадочно забилась мысль: что делать? Будить всех, жечь костры? Вторую ночь мы всё равно не переживем, это уже проверено. Кем проверено и как? Да мной проверено! Я только что во сне эти варианты прокрутил. Хана по-любому выходит.
Поднялся до бака с водой и, зачерпнув ковшиком, стал глотать холодную и безвкусную дождевую воду. Закряхтел Хаймович:
– Ты чего, Максим?
– Поговорить надо, Хаймович, и срочно.
– Чего случилось?
Тут я ему вкратце и обрисовал ситуацию. Хаймович с интересом выслушал, что-то кумекая про себя, теребя нос и потирая лоб. Идея с кострами ему сразу понравилась. Но, дослушав, чем всё это закончится, он насупился и потрогал мой лоб. Ладошка его оказалась сухой и холодной, а лоб у меня липкий и горячий.
– Я беспокоюсь, Максим, как бы жара у тебя не было. Ну-ка, повернись спиной!
Повернулся. Дед приподнял подол рубахи. Она к спине присохла. В ранках на спине, казалось, бились дополнительные сердца. Маленькие такие сердечки, как у голубя. В каждой ранке по сердечку. Дед рванул рубаху, и я взвыл. По спине сразу горячая струйка побежала.
– Плохо дело, Максим. Нагноение налицо, как говорится. А с антибиотиками у нас проблема. У тебя случайно не бред?
– Хаймович, – облизнул я пересохшие губы, – тут не бред, а вероятный поворот событий. По-любому уходить надо. Сам посуди!
– Чтобы уходить больным, раненым и с детьми, надо знать прежде куда, – назидательно сказал Хаймович.
– Иногда, Моисей Хаймович, нужно просто уйти вовремя, и неважно куда, – выдал Федор, не открывая глаз.
Он тоже толком не спал, рука ныла.
– И с Толстым я согласен, ноги надо делать, и немедленно.
– О, господи, – взмолился Хаймович, – и куда мы пойдем в темноту? Не лучше ли отсидеться? Спустимся все в подвал и сделаем вид, что нас нет дома?
– А ребенок заплачет? И ты выйдешь и скажешь: дорогие бандиты, это не ребенок плакал, вам показалось, нас никого нету дома. А?
Тут, словно услышав нас, заплакал Максимка-младший. Луиза поднялась и, прижав его к груди, стала укачивать, что-то тихо, вполголоса, напевая:
– Баю-баюшки-баю, не ложися на краю…
– Вот уж вечная песня, – тихо проворчал Хаймович, – впитывается с молоком матери, она, наверное, уже в генах прописалась. Я одного не понимаю, лапа призрака, если, конечно, это энергетический призрак, должна быть стерильна. Откуда инфекции взяться, ума не приложу.
– Чего тут непонятного, – сказал Мишка, переворачиваясь с бока на бок. – Толстый спину мыл последний раз когда родился.
– Шутки в сторону, – сказал я, поднимаясь, – я уже чувствую, как они идут, еще чуть-чуть – и будет поздно. Уходить надо, чего время тянуть?
– Еще раз спрашиваю. Куда идти?
– В бункер, больше некуда, – решил я. – Там всё есть, там и поживем какое-то время.
– Резонно, – заметил Хаймович, – Марта, Лена, девушки, поднимайтесь, уходим.
Федор с Мишей были уже на ногах, собирая нехитрый скарб в походные сумки.
– Толстый, а если там рой? – шепотом спросил меня Федор, чтоб не слышали другие.
– Договоримся, – шепотом ответил я.
– Ага, ты матка, а я трутень, – ухмыльнулся Федя. Меж тем женщины затарахтели, собирая котомки и неподъемные рюкзаки.
– Да бросьте вы все, – скривился Косой, – там, куда мы идем, все есть.
На его слова они отреагировали по-своему. Они бросили свои котомки и принялись обсуждать, что именно стоит брать, а что нет. И завалили Федора расспросами. Косой отмахивался от них как мог. За окном послышались звуки приближающихся шагов и голоса.
– Не успели! – крикнул я в отчаянии.
Хаймович без слов откинул половик и открыл тайный вход в подпол.
– Быстро вниз!
Похватав оружие, мы спустились в подвал. Последним спустился я и, прежде чем захлопнуть крышку, успел уловить взметнувшийся жар костра за окном. Пламя взмыло и пробежало по гостевой комнате. Соляра так и шибала в нос.
* * *– И что теперь?
– Мой дом, моя крепость, – ответил Хаймович, – но если в крепости нет тайного выхода, то она в один момент превращается в мышеловку.
– Куда? – нервно перебил деда Федор.
– За мной пошли, – вздохнул дед.
Он очень переживал, что наверху сейчас горит его сокровище, его бесценная библиотека, которую он столько лет собирал и которой так гордился. Ни одной лишней и ненужной книги. С собой в подвал он успел прихватить Библию, а я зачем-то сгреб военные карты.
– И вот теперь этот тайный выход нам весьма пригодится.
Ржавый пучок железных труб, по которым, по словам Хаймовича, раньше в дом подавалась вода, тепло и уходили фекалии, тянулся вдоль всего подвала и замысловато вилял и разветвлялся, как корни у дерева. Две же толстые трубы – выходили из подвала и вели за пределы дома, пролегая в узком бетонном туннеле. Протиснуться рядом с трубами бочком, согнувшись буквой «Г», чтобы пройти по туннелю, было нам вполне по силам. Только как далеко идет этот туннель? И где заканчиваются трубы? Косой тоже, видимо, вспомнил нору Торка и многозначительно посмотрел на меня. Я пожал плечами. Дороги, которые нас выбирают.
