Наоми Вуд - Миссис Хемингуэй
Файф с силой швыряет трубку на рычаг.
Сара заколола свои длинные волосы на затылке и загорает в компании роботов, у одного из которых отвалилась рука вместе с пластом краски, бесстыдно явив миру кусок картона с надписью «Кукурузные хлопья».
– Кто это был? – Сара приоткрыла один глаз.
– Бакалейщик. Мы ему задолжали.
Раскалывая лед для дайкири, Файф размышляет, не дать ли в самом деле Гарри Куццемано то, чего он так страстно домогается. Какая-то часть ее души готова испортить жизнь мужу, если тот не бросит Марту Геллхорн. Она снова думает о надписи на фото. «Несто, будь моим навсегда». Что значит «навсегда» для этой женщины?
Эрнест и Джеральд возвращаются только под вечер – усталые, пропахшие рыбой, на облупленных носах – остатки цинковой мази. Файф сама себе кажется пойманным марлином с железным крючком во рту. Он то подтягивает леску, то чуть отпускает. И так один… два… три раза, и рыба плывет прочь, думая, что она свободна. Но тут Эрнест подсекает, подматывает леску – вытаскивает свой улов. И рыба танцует свой последний танец в толще воды, прежде чем забиться на досках палубы, ранясь до крови.
Вечером они ужинают в столовой вчетвером. Пятый гость – Марта – присутствует невидимо и безмолвно, но отчетливо до жути.
22. Ки-Уэст, Флорида. Июнь 1938
На вечеринке в ресторанчике Томпсонов их костюмы производят фурор. Роботы Сара и Джеральд – вне конкуренции. Никто из высшего общества Ки-Уэста – если такое словосочетание вообще применимо к жителям флоридских задворок – и вообразить не мог ничего подобного. Местные нарядились пиратами и матросами, русалками и гавайскими туземками – ничего похожего на экстравагантных северян, увешанных серебристыми коробками и банками из-под кока-колы.
Когда они с грохотом спустились по лестнице и, раскачиваясь, прошли по холлу, Гонория завизжала от удовольствия. Но быстро скисла, поняв, что ее на праздник не берут. Эрнест сумел утешить девочку, рассказав сказку на ночь, а потом все взрослые в весьма приподнятом настроении отправились к Томпсонам.
Хемингуэи предстали шекспировскими персонажами. Файф – в парике из светлых завитых локонов, на груди цветы, обнаженные руки обвиты плющом. Лифчик из ракушек, юбка из травы – не то русалка, то ли лесная фея. Они с Сарой славно потрудились накануне.
Эрнест нацепил ослиную голову, обшитую мехом. Пожалуй, стоило сделать дырки для глаз побольше, а то шерсть закрывает ему обзор, а ресницы упираются в маску и колют глаза, так что он беспрерывно моргает, словно посылая миру кодированные послания.
Публика на вечеринке не слишком изысканная. Белые рыбаки из Ки-Уэста вымазались темной краской и нацепили набедренные повязки, изображая кубинцев, хотя скорее напоминают упитанных последователей Ганди. Вокруг бродят кошки и павлины.
Вот идет Адольф Гитлер со злым лицом и непременными усиками. Оказывается, это какой-то родственник Томпсонов из Джексонвиля.
– Покажи нам строевой шаг, Адольф, – просит Эрнест.
– Или хотя бы крикни: «Хайль, Гитлер», – подхватывает Джеральд.
«Адольф» отказывается. Стоило так наряжаться, если не хочешь участвовать в общем веселье.
– Ну же, Адольф, – подначивает Файф. – Расскажи нам, что Европе нужно быть хорошей девочкой, а не то ты ее выпорешь!
– Да-да, – присоединяется к ней Сара. – Я Чехословакия и готова к твоему натиску!
«Гитлер» молча сжимает в руке бумажный стаканчик, комичные усишки презрительно ползут вбок.
– Да, с такой нерешительностью герру Гитлеру никогда не завоевать мир. Быть может, майн фюрер, ваша матушка недостаточно вас любила, – замечает Джеральд. Его потное лицо перемазано серебрянкой с маски, только губы розовеют.
– Отстань уже от человека, любимый. Бедняжка небось и так уже раскаивается, что выбрал такой наряд. – Сара дергает Джеральда за один из кока-кольных глазок, и тот остается у нее в руке. – Ох, Джеральд, – умиляется она. – Какой же ты смешной.
– Не смешнее тебя, дорогая. Кроме того, ты испортила мой костюм.
– Да это же просто мусор.
– Как ты смеешь? Этот костюм сделан руками светской львицы из Новой Англии!
– Тогда перебьешься и с одним глазом.
– Как думаешь, Файф, может, стоит отправить эту вздорную старушенцию домой? Неудивительно, что я так никогда и не познакомил ее со своей матерью, мне стыдно ее даже слугам представить. – Джеральд картинно целует жену в губы.
Глядя на них, Эрнест и Файф поневоле улыбаются. Сами они давно уже не те, что десять лет назад. В отличие от Сары с Джеральдом – истинных стоиков. Быть счастливыми, утверждают они, это лучший способ отомстить судьбе. Иногда Файф готова с ними согласиться.
Застенчивый «Адольф» изящно кружит в вальсе какую-то высокую женщину. Наверное, это его жена. Что, если он вовсе не стеснительный – просто ему не понравилось, что какие-то полуевропейцы с севера вздумали его задирать.
Эрнест и Джеральд по очереди танцуют с Файф и Сарой. Пьют все они не меньше, чем когда-то в Париже, хотя теперь расплачиваются жестоким похмельем. Ничего, по крайней мере завтра у Файф не будет сил думать об Эрнесте и Марте. Все четверо сядут у бассейна, мучаясь головной болью, вяло что-нибудь пожуют, а потом расползутся по постелям. Поразительно, как похмелье помогает от ненужных мыслей!
Эрнест все время поправляет ослиную маску. Он явно на взводе, глаза воспаленные. Подхватив Файф, он крутит ее в танце, а потом сдирает маску и орет ослом, так что хохочут и королева фей, и оба робота. А он все продолжает кричать, пока наконец Джеральд не просит его заткнуться. Эрнест разворачивается и уходит. Файф вспомнились слова Джеральда, сказанные при похожих обстоятельствах: «Не понимаешь, как это всех достало?»
По просьбе публики оркестр заиграл медленную мелодию. Начал пианист, затем вступила труба. Партнеры танцевали, прижавшись друг к другу, насколько позволяли их костюмы. Сару пригласил лысый Ганди, Джеральд ведет Файф. Через его плечо ей видно, как Эрнест на кухне рыскает по шкафам в поисках чего-нибудь покрепче.
Женщина выводит «Все во мне» слегка надтреснутым голосом. Чудесная песня, такая пронзительно-грустная. Прекрасные, полные тоски слова, от которых перехватывает горло – женщина молит уходящего возлюбленного забрать с собой всю ее без остатка. Мягко вступает труба, певица умолкает, глядя на музыканта и плавно покачивая бедрами в такт. Может, тоже тоскует по мужчине, которого любит или любила когда-то.
А в голове у Файф все крутятся другие слова: «Несто. Навсегда. Марти. С любовью.»
– А тебе идет быть блондинкой, – говорит Джеральд, ведя ее в танце.
Она смотрит снизу вверх на его полную шею и пухлую щеку. Пожалуй, ей нравится эта легкая полнота зрелого мужчины. Файф кладет голову Джеральду на плечо:
– Ты всегда так добр ко мне. Но, кажется, ты со всеми любезничаешь.
– Ты иногда такая смешная!
Файф останавливается, чувствуя, как опускаются ее плечи, словно под непомерным грузом.
– Что с тобой? – пугается Джеральд. – Ты плачешь, Файф?
– Нет, все нормально.
Просто она вдруг поняла, что Эрнест заберет ее с собой всю без остатка, как в песне, – ее сердце, ее разум, ее голос. Отвернувшись от Джеральда, она видит, что и у певицы глаза на мокром месте, что она в слезах выводит последний куплет песни. Это реквием по ушедшей любви, он заполнил собою ночь.
Уже второй ливень за эту неделю. Разгоряченные чарльстоном и джайвом гости кинулись под навес в саду. Кубинцы с размазанным по лицам гримом и заметно растерявшие чешую русалки хохочут друг над другом счастливым пьяным смехом.
Чета роботов из Новой Англии устроилась у бортика и, посмеиваясь, удивленно разглядывает еду: тушеная черепаха, гуаса[19], жареные бананы. Файф смотрит, как ее друзья накладывают себе непривычные блюда. Потом краем глаза замечает Эрнеста – тот явно кого-то ищет. Наконец он повернул к дому. Файф идет за ним, пробираясь между гостями. От красных лампочек гирлянды лица у них ярко-розовые.
Эрнест стоит в глубине сада и разговаривает с женщиной в черном платье и кошачьей маске с острыми ушками. Белокурые волосы убраны в аккуратный пучок, поперек чернеет лента от маски. Вот Эрнест пытается сдернуть с нее маску, женщина его отталкивает. Неужели именно поэтому он не хотел видеть здесь Мерфи? Потому что пригласил на праздник любовницу?
Мать рассказывала, что, когда Файф была совсем маленькой, ее сажали одну в кресле, не боясь, что она свалится. «Ты замирала, как тот ангел на острие иглы». И вот теперь, как тогда, Файф смотрит, замерев, как ее жизнь катится в тартарары, и не двигается с места. Нет, она должна что-то сделать! Она не может просто стоять и смотреть!
Эрнест и его собеседница в кошачьей маске смеются, спрятавшись под навесом, потом женщина что-то говорит и уходит – Эрнест смотрит ей вслед, явно довольный, будто зная, что сегодня же ночью получит то, что сейчас от него ускользнуло.
