Василий Сахаров - Дальний поход

Перехожу на инвентаризацию одежды. На мне моя родная горка и берцы. Это очень странно, и не похоже на дикарей, которые обирают своих пленников сразу же, как только те попадают к ним в руки. Карманы вывернуты, отсутствует портупея, и на обуви нет шнурков. Еще раз, в надежде обнаружить хоть что-то полезное, не спеша, охлопал одежду. Пусто. Гребаные дикари изъяли все, до последнего клочка бумаги.

Заняться больше нечем, и остается только ожидать дальнейшего развития событий. Самый лучший вариант, поспать. В подвале сыро и температура далеко не самая комфортная, но сейчас я настолько разбит и ослаблен, что как только закрыл очищенные от кровавой корки веки, так сразу же провалился в сон. Сколько я находился во власти Морфея, не знаю, а разбудил меня скрип давно несмазанных дверных петель и яркий солнечный свет, потоком льющийся в темницу снаружи.

Глаза еле открылись, фингалы стали еще больше, чем были, и сквозь узенькие щелочки, я смог разглядеть, где же нахожусь. Это полуподвал с небольшими кирпичными ступеньками, ведущими наверх. Стены обшиты пожелтевшими от времени ровными досками, а на полу множество обглоданных костей, в основном звериных, но есть и человеческие, и склизкая зеленоватая плесень. Не самое лучшее место, в каком мне доводилось бывать, но выбирать не приходится.

Продолжить осмотр не получилось, в открытом дверном проеме появился странный сгорбленный человек. Первая моя мысль, что это горбун, но, приглядевшись, заметил, что на нем висит тяжелая дубовая колодка, которая пригибает его к земле. Позади него вырастает еще один человек, среднего роста дикарь, в какой-то шерстяной юбке, похожей на шотландский килт. Голой ногой, он сильно бьет человека в спину и тот, кубарем летит вниз и падает в кучу мусора. Как он не сломал себе ничего, не понимаю, видимо, имеет опыт подобных приземлений, а может быть, ему просто повезло.

Человек с колодкой быстро вскакивает на ноги и отбегает в дальний угол. Надо сказать, сделал он это очень вовремя, потому что сразу же вслед за ним, по ступеням покатились еще люди. Правда, без всяких пут и колодок, по виду, обычные сельские жители самых разных возрастов. В общей сложности, в подвале оказалось двадцать пять человек. Дверь закрылась, сквозь небольшую щель под ней, проникает неяркая полоса света и в помещении воцаряется мягкий полусумрак. Подвал относительно небольшой, а людей в нем битком набито. Дышать сразу же становится тяжело, пленники рассаживаются на пол, кто-то перешептывается, а кто-то даже плачет.

Мне хочется спросить своих сокамерников, где мы находимся, но распухший язык и разбитые губы, которые трескаются при малейшем движении, не дают мне этого сделать, и вместо внятных слов, пересохшее горло выталкивает только неразборчивые хрипы. Наконец, получается выдать нечто осмысленное:

— Люди, где мы?

Селяне обращают на меня внимание, но молчат как партизаны и только глупо лупают глазами. Зато человек с колодкой на шее, услышав мой вопрос, подобно скотине, расталкивая ногами сидящих на полу людей, быстро протиснулся ко мне. По рваным остаткам его одежды, я могу судить, что это бывший солдат, скорее всего, сержант, на одном уцелевшем наплечном погончике камуфляжа, видны дырки под металлические лычки. Колодка, которая держит руки этого человека в раскоряку, его не стесняет, он носит ее привычно и без всякого видимого напряжения. Сколько ему лет, не понятно, лицо и открытые части тела, покрыты грязью, машинным маслом и старой кровью, а голос подобен старческому дребезжанью. Пленник присаживается рядом и спрашивает:

— Ты откуда, братан?

Не знаю почему, я решил, что моя откровенность сейчас никому не нужна. Было такое в моей практике, что я сидел в тюрьме, и про понятие «наседка», знаю неплохо. В ГБ объяснили, кто это такие, и в чем функция подобных людей. Дикари, конечно, самые настоящие животные, но местные вожди, патриархи и служители первобытных культов, обладают природной сметливостью и, порой, соображают очень даже неплохо. Вполне могли подставу организовать.

— Не помню, — я осторожно покачал головой. — Дикари по башке так били, что мало чего помню. Понимаю, что они враги, знаю, что был бой, и я кого-то убил, а как сюда попал, и кто я такой, напрочь отшибло.

— Ну, ты даешь, кого-то убил, — усмехнулся колодник. — Ты одного из лучших племенных воинов убил, Кусаку. Такой зверь, что ему место великого военного вождя прочили, а ты, раз, одним ударом кулака ему переносицу сломал, да так, что кости в мозг проникли.

— Не помню, — в самом деле, я плохо помнил последнюю рукопашную схватку.

— А дикари это запомнили, и теперь, жить тебе осталось три дня, до тех пор, пока от Каширы не прибудут воины боевой орды. Говорят, они нашим нехило наваляли, и теперь возвращаются с победой.

— А наши, это кто?

— Да-а-а, видать сильно тебя по голове били. Наши, это войска Москвы. Как тебя хоть зовут, помнишь?

— Нет, а тебя?

— Родион Никитин, егерь, попал в плен месяц назад. Думал, что сразу меня прикончат или схарчат, но пока я все еще жив, чищу этим тупорезам трофейное огнестрельное оружие и обучаю местную молодежь им правильно пользоваться. Два раза бежал, и неудачно. За это на меня навесили колодку, а снимают ее теперь только на время занятий.

— Родион, ты не знаешь, когда нам дадут напиться?

— Скоро, потерпи чуток. Всех на поверхность выведут, там и напьешься, а вот, насчет покушать, тут никак. Дикари сами пожрать не дураки, лопают все, что только под руку попадается, включая сладенькую человечину. За день они могут недельную норму съесть, а потом неделю голодать. При таких раскладах, получается, что пленникам ничего не достается, питайся, как знаешь, а ослабнешь, тобой будут питаться.

— Мне сейчас не до еды, нутро может не принять. Слушай, ты говорил, что мне жить три дня осталось. С чего ты так решил?

Егерь шмыгнул носом, почесал под одеждой бок, видимо, его донимали насекомые, и ответил:

— Кусака был знатный воин, и чем больше мужчин на его похоронах будет, тем это для него почетней. Сейчас он в леднике лежит, а как войско вернется, так его и закопают.

— А я здесь при чем?

— Хм, тебя вместе с ним закопают. Для большего почета, так сказать.

— Хреново.

— Почетно, братан. Тебя бы сразу грохнули и съели, а так, сам видишь. Ты живой, насмерть тебя не забили и не покалечили, и даже, одежду и обувь на теле оставили. Это показатель того, что тебя тоже уважают, так что день прожил, и радуйся этому от всей своей души.

— Ты меня прямо взбодрил.

— Надейся на лучшее, и думай о будущем, а иначе здесь никак. Однако, мой тебе совет, когда поведут тебя к могиле Кусаки, кидайся на ближайшего воина и умри сразу.

— Что так?

— Ну, кого вместе с вождем или великим воином хоронят, перед этим мучают сильно, так что лучше в бою сдохнуть, а то, знаешь, я тут уже такого насмотрелся, что просто оторопь берет. Недавно дикари поймали одного из наших егерей, и приговорили его в захоронение положить. Бойца связали, вскрыли ему живот, достали из внутренностей желчь, и ее один из молодых воинов выпил. Прикинь, егерь еще живой и без всякого наркоза, а на его глазах, его желчь пьют.

— Омерзительно.

— Это что, так, разминка…

— Родион, а где мы находимся?

— Какая-то заброшенная деревенька невдалеке от Иваньково.

Говорливый егерь рассказывал о многом, а я изредка задавал вопросы и обдумывал сложившуюся ситуацию, и так продолжалось до тех пор, пока не отворилась дверь подвала, и на пороге не появился все тот же дикарь в забавной юбке. Был бы я норме, посмеялся над этим, а сейчас, даже улыбнуться не могу. В подвал вновь потоком ворвался солнечный свет и свежий воздух, и «зверек» выкрикнул что-то гортанное, видимо, дал команду на выход. Никитин встал и помог подняться мне.

— Вставай, братан, а то без воды останешься.

Первыми на поверхность вывалились селяне. Мы с Никитиным следом, и как только вышли наружу, меня перехватил стоящий подле двери дикарь, не тот, что открывал дверь подвала, а другой, не взирая на теплую погоду, с головы до пят, завернутый в огромную медвежью шкуру, пожилой бородатый мужик. Он что-то сказал, языка я не понял, ахинея какая-то, язык вроде бы родной, и фраза прозвучала знакомо, но смысла не уловил.

— Чего он хочет? — спросил я егеря.

— Говорит, чтобы ты за ним шел.

— Куда меня, не знаешь?

Никитин хотел ответить, но покосился на дикаря, который посмотрел на него с угрозой и, покачав головой, быстро отошел в сторону, туда, где возле небольшого ручья, стояли бочки с водой.

Все, что мне оставалось, это последовать за «зверьком» в шкуре. Передвигался я с трудом, и шел не спеша, но что необычно, дикарь меня не подгонял и не поторапливал. Мы прошли метров сто пятьдесят, добрели до очередного подвала, вокруг которого в беспорядке стояли походные жилища неоварваров и, по команде сопровождающего, в дополнение, указавшего направление рукой, на которой красовались длинные желтоватые ногти, я спустился вниз.