Василий Сахаров - Дальний поход
Среди деревьев мелькают сутулые фигуры пригибающихся к земле дикарей. Они осторожно крадутся по направлению к нам, и их никак не меньше полутысячи. Учитывая наше огневое превосходство, можно подумать, что это немного, и мы с легкостью одержим над ними победу. Но лес есть лес, это не чистое поле, где можно рубить вооруженных примитивным оружием неоварваров от бедра и, учитывая сложный переход через болото и последующий марш по лесам, в бой вступать, не хотелось. Жаль, не все зависит от нас, я ждал до последнего момента, что дикари нас не заметят и отойдут, но когда они оказались в десяти метрах от наших передовых дозоров, пришлось отдать команду на открытие огня:
— Бей! — по молодому подлеску, где затаился отряд, пронесся мой крик, и началось смертоубийство.
Передовых вражеских воинов смели походя, сломанными куклами они падали наземь один за другим, а вот дальше, нам пришлось худо. Обнаружившие отряд «зверьки» грамотно рассредоточились и обошли нас по флангам. Бой стал приобретать характер затяжного сражения, где мы находимся на враждебной для нас территории и, превозмогая усталость, мне пришлось скомандовать отход.
Глава 10
Тульская область. 19.05.2065
В себя я приходил с огромным трудом. Кто я? Где нахожусь? Что со мной? Ничего не понятно, память, подводит, а мысли, как будто бы вязнут одна в другой, путаются и сплетаются в непостижимый клубок без начала и конца. Голова просто раскалывается от дикой и нестерпимой боли, и пошевелить ею практически невозможно. В ушах стоит ровный шум, а во рту скопилась противная и отдающая соленым привкусом горечь. Глаза ничего не видят, я нахожусь в полной тьме, а забитый какой-то засохшей коркой нос, не улавливает ни одного запаха. Так погано, что хочется сдохнуть, и этим прекратить все свои мучения.
С огромным трудом, перебарывая слабость тела и превозмогая головную боль, пытаюсь проверить себя на сохранность. Однако на полу это делать неудобно. Надо найти какую-то точку опору помимо холодного земляного пола, на котором лежу, и определиться точнее, где же я нахожусь и что со мной.
Я пополз вперед, куда вперед не знаю, главное сейчас, это упереться в что-то, на что можно опереться спиной. Рывок. Еще один. И еще. Руки шарят по воздуху и раз за разом натыкаются на пустоту. Мне становится страшно, кажется, что я уже умер и попал в некое чистилище, или еще какое хреновое местечко, где мне не рады.
Но вот, ладонь с размаху шлепает по чему-то твердому. Рецепторы пальцев передают ощущения в мозг, и тот, нехотя обработав поступившую информацию, выдает знание о том, что передо мной деревянная стенка. Очередной рывок по покрытому мокрой травой, костями, мусором и непонятной слизью земляному полу. Вслед за руками, в стену упирается голова и, напрягшись, я смог облокотиться на нее, развернуться и опереться спиной на доброе дерево, которое еле слышно пахнет сосновой смолой.
Все эти труды не пропали даром и, посидев некоторое время без движения, я снова попробовал разобраться со своим многострадальным телом. Руки свободны и не сломаны, но работают с трудом. Пальцы ног шевелятся, значит и здесь никаких серьезных травм. Тело ломит так, как если бы меня сильно избивали. Скорее всего, так оно и было. Голова по-прежнему болит и плохо соображает. На затылке несколько крупных шишек. Пара зубов во рту шатается. Язык прикушен и распух. Напрягая мышцы лица и проведя по нему грязными руками, удостоверился в том, что нос не сломан, но сильно разбит. Губы похожи на две лепешки. Под глазами огромные фингалы, а веки глаз не открываются по той причине, что с рассеченного лба на них натекла кровь и, застыв, образовала над ними твердую корку.
«Вот это ты погулял, Саша», — подумал я, и в этот момент вспомнил свое имя, которое, из-за временно помутившейся головы, забыл.
Итак, что имеется в чистом остатке? Я Александр Мечников. Вне всяких сомнений, меня зовут именно так. Вроде бы офицер чего-то и кого-то. Шел со своими людьми. Куда именно? Пока не вспомнил. Нас догоняли злые уродцы. Вместо четких лиц память выдала несуразные серые маски. Мы с ними дрались, и отогнали их, но они не отступали, и продолжали нас преследовать. Все шло неплохо, пока не подранили паренька, который бежал в самом конце строя. Мы, то есть я, пятеро бойцов и собака, вернулись за ним. Какая собака? Причем здесь собака? Туман. Листаю книгу памяти дальше.
У паренька, которому стрела попала в бедро, шансов на выживание не было. На него насели дикари, он хотел подорвать себя гранатой, но не успел. Ему скрутили руки, и отобрали смертоносное металлическое яйцо. Пока его крутили, налетели мы. Четверо бойцов и собака, остались против нескольких сотен врагов. Помню, что дрались мы жестоко, и помню, что отдал приказ отходить, а воины меня не слушали, и стояли рядом до конца. Подоспели наши основные силы, которые вернулись назад. Была стрельба, много крови, и жестокая рукопашная схватка в каком-то овраге. Мы победили, дикари опять отошли, а дальше, еще один провал. Снова бег, группы рассыпаются по лесу, и уже ночью получается так, что я остаюсь совершенно один, и только верный пес, имени которого я никак не могу вспомнить, по-прежнему рядом со мной.
Разумный пес и человек бредут по лесу, и движутся к городу. Что за город? Серая муть. Под утро, на нас налетели «зверьки», настолько хитрые и опытные разведчики, что их даже пес не почуял. Снова прореха в воспоминаниях, но есть кусочек, где раненый Лихой (оказывается, пса зовут именно так, а никак иначе) скулит и, припадая на разбитые лапы, пытается скрыться в лесу, а меня волокут по земле, и постоянно избивают. После этого долгая тьма, ощущения, как если бы меня несли на себе и везли на тележке. И вот, я очнулся.
Чем дольше я сидел у стены и перебирал воспоминания, тем больше всплывало мелких деталей и подробностей. Из них, подобно мозаике, складывалась картина произошедшего между нашим отрядом и дикарями боя. Трупов мы наваляли не меряно, боезапаса извели по половине боекомплекта, а дикари не отступали и шли за нами по пятам. Вечер и ночь прошли в движении. Под утро ранили Луку Бастико, и он, сопляк такой, решил поиграть в героя, про свое ранение промолчал и остался на месте. Отсутствие паренька заметили, отбили его и «зверьки» снова умылись кровью. Однако к ним подошла помощь, все же стойбищ рядом немало, и преследование продолжилось. Отряд миновал Заокский городок, когда снова случился бой и некоторые группы наших воинов оказались отрезаны от основных сил. Своих братьев по оружию удалось деблокировать, но при этом отряд распался на несколько частей. Так, мы с Лихим оказались сам друг посреди незнакомого леса.
Стрельба затихла где-то вдали и, судя по шуму, мои парни снова оторвались от противника. Оставалось только пробираться к Калуге, но мы с разумным псом не прошли и трех километров, как напоролись на засаду. Одним из последних воспоминаний, проявилось, как меня обезоружил какой-то неказистый малыш, ловко прыгнувший на мои плечи с дерева, а я всем своим телом, с разворота, сломал его хрупкое тельце об крупный и сучковатый осиновый ствол. Лихой и я, сдаваться не собирались, а дикари, по непонятной мне пока причине, пытались взять меня живым. Глупцы! Они поплатились за это как минимум тремя своими воинами, которых я убил в рукопашном бою, плюс еще двоих порвал разумный пес. Хотя, чему я рад, сам не понимаю, ведь в итоге-то, схватку проиграл, меня вырубили, а Лихого, верного друга и товарища, так и вообще, убили.
За свою, такую недолгую, жизнь, я второй раз попадаю в плен. В принципе это паршивая ситуация, и если в первом случае, в далеком Крыму, были варианты на удачный исход, и фортуна послала мне помощника из местных жителей, то в этот раз, вырваться из плена, шансы совсем невелики. Однако раскисать не стоит. Надо продолжать бороться за свою жизнь и беречь здоровье. Пусть, скорее всего, я вскоре умру, но я человек, а значит, и умирать должен не по скотским понятиям, а по-человечески, с высоко поднятой головой и жаром в сердце. Представится возможность сбежать или как-то выкрутиться, ухвачусь за нее, а пока необходимо попробовать привести себя в порядок и попытаться разобраться, где же я нахожусь.
Память более или менее восстановилась и тело проверено. Передвигаться могу, хоть и с трудом, преодолевая боли, но и это немало. Осторожными движениями я оторвал запекшуюся корку с век, попробовал их приоткрыть, дабы оглядеться, но это вышло только с одним левым глазом, которым я не увидел ничего, кроме все той же самой тьмы. Непонятно, то ли ночь, то ли я где-то под землей, в глубоком подвале, то ли ослеп. Второй глаз затянут гематомой, отгибаю пальцами набухшую кожу, и приподнимаю второе веко. Непроглядная тьма. Вроде бы не ослеп, глаза что-то различают, не свет, а его отражение, которое проникает в мое узилище. Скорее всего, сейчас ночь, со зрением норма, синяки пройдут, и все восстановится.
