Роберт Хайнлайн - Фрайди
— Мардж!
— А?.. Простите, я замечталась. Что ты сказала, Жанет?
— Я спрашивала, что ты хочешь на завтрак, родная?
— Мне все равно. Я ем все, что не движется, или… движется, но медленно. Можно, я помогу тебе?
— Я надеялась, что ты предложишь это, потому что на кухне от Жана мало проку, несмотря на его заверения.
— Я отлично готовлю! Из меня вышел бы прекрасный повар, — с ноткой обиды в голосе произнес Жан.
— Ну конечно, дорогой… Жан когда-то дал мне письменное обязательство, что всегда будет готовить завтрак, если я попрошу. И он держит слово — ни разу еще не пытался увильнуть. Только мне нужно действительно проголодаться, чтобы попросить его.
— Марджи, не слушай ее!
Я так до сих пор и не знаю, умеет ли Жан готовить, но что касается Жанет, то она, безусловно, умеет (Джордж, как я выяснила позже, тоже прекрасный кулинар). Она подала на завтрак — не без моей помощи — пышный омлет с чеддером, нежные пирожки в континентальном стиле с сахаром и джемом и сэндвичи со слегка поджаренной ветчиной. И еще: апельсиновый сок, только что выжатый из свежих апельсинов вручную, а не соковыжималкой-автоматом. И еще: потрясающий кофе из только что сорванных кофейных зерен.
Да, новозеландская еда, конечно, очень красива, но новозеландская кухня — это просто не кухня.
Джордж появился к завтраку с точностью кошки — в данном случае мамы-кошки, вошедшей за секунду до его появления, а может, и на секунду позже. Котятам вход был запрещен — Жанет была слишком занята завтраком, чтобы в суматохе не наступить на одного из них. Жанет также объявила, что, пока мы едим, новости будут выключены, а за столом можно говорить обо всем, кроме чрезвычайного положения. Меня это устраивало, потому что свалившиеся на нас странные и мрачные события не шли у меня из головы, даже когда я спала. Как справедливо заметила Жанет, накладывая табу на эту тему, только ядерная бомба может пробить нашу «защиту», а взрыва ядерной бомбы мы, по всей вероятности, даже не заметим — так что надо расслабиться и наслаждаться завтраком.
Вот я и наслаждалась… Вместе с мамой-кошкой, ходившей по нашим ногам против часовой стрелки, давая знать каждому, когда наступала его очередь протянуть ей кусочек ветчины… Думаю, ветчины она съела больше всех нас.
* * *Когда я убрала со стола (вымыв, а не выбросив тарелки — Жанет в смысле посуды была очень старомодна), Жанет сварила еще кофе, включила новости, и мы уселись послушать, посмотреть и обсудить их — уселись в кухне, а не в громадной зале, где вчера ужинали. У Жанет была, что называется, «крестьянская кухня», хотя никогда, по-моему, у крестьян таких кухонь не было: огромный камин, большой круглый стол с так называемыми «капитанскими» стульями, мягкие кресла и очень много свободного пространства, что не допускало превращения готовки и подачи на стол в каторгу. Котят впустили в кухню, положив тем самым конец их громким жалобам, и они мигом заняли весь пол. Я взяла одного из них на руки — белого с большими черными пятнами, — и он тут же громко замурлыкал. Было ясно, что сексуальная жизнь мамы-кошки ничем и никем не лимитировалась — среди котят не было двух одинаковых или хотя бы похожих…
В сообщениях не оказалось почти ничего нового, кроме некоторых событий в Империи: хватали демократов и по приговору военно-полевых судов (их называли офицерскими трибунами) уничтожали на месте — кого лазерами, кого расстреливали, а кого вешали. Чтобы спокойно смотреть, мне пришлось здорово взяться за самоконтроль… Приговору подлежали все взрослые от четырнадцати лет и старше — нам показали одну семью, где приговоренные родители умоляли пощадить их сына, утверждая, что ему всего двенадцать. Президент суда, офицер имперской полиции, оборвал дебаты, достав личное оружие и собственноручно застрелил парня, а потом велел прикончить родителей и старшую сестру мальчишки.
Жан выключил изображение и звук, оставив лишь ползущие по экрану титры.
— Хватит! — буркнул он. — Я уже насмотрелся… Ясно, что тот, кто сейчас у власти вместо убитого главы, уничтожает всех по малейшему подозрению. — Закусив губу, он мрачно посмотрел на меня. — Мардж, ты еще не выкинула из головы свое идиотское намерение возвращаться сейчас домой?
— Я же не демократ, Жан. Я вообще не занимаюсь политикой.
— А ты думаешь, тот мальчишка занимался политикой? Эти казаки прикончат тебя просто так, для тренировки… как бы там ни было, ты все равно не можешь ехать. Граница закрыта.
Я не стала говорить ему, что на земле вряд ли найдется такая граница, которую я не смогла бы перейти. Вместо этого я сказала:
— По-моему, это распространяется только на тех, кто движется на север. Разве они препятствуют гражданам Империи возвращаться домой?
— Марджи, — вздохнул он, — ты не умнее котенка, которого держишь на коленях. Ты что, не понимаешь, что симпатичной маленькой девочке не надо играть в игры с плохими ребятами, иначе ей могут сделать очень больно? Я уверен, если бы ты была дома, твой отец не выпустил бы тебя на улицу. Но ты сейчас здесь, у нас дома, что накладывает на нас с Джорджем определенную ответственность… Правда, Джордж?
— Так точно, мой генерал!
— Между прочим, я буду защищать тебя и от Джорджа. Жанет, ты в состоянии объяснить этому ребенку, что все здесь ей рады и хотят, чтобы она осталась? Она, по-моему, из тех дам, которые всегда норовят сами выписать чек.
— Дело не в этом, Жан, — начала я, но меня прервала Жанет:
— Марджи, — сказала она, — Бетти просила меня позаботиться о тебе как следует. Если ты считаешь, что кому-то что-то должна, сделай взнос в Британско-Канадский Красный Крест. Или в приют для бездомных кошек. Что же касается нас, то так уже вышло, что мы трое зарабатываем кучу денег и у нас нет детей. Ты для нас все равно, что еще один котенок… Так как? Ты остаешься? Или мне нужно спрятать твою одежду и хорошенько выпороть тебя?
— Я не хочу, чтобы меня пороли.
— Жаль, я предвкушала… Джентльмены, вопрос решен, она остается. Мардж, мы тебя надули. Джордж несомненно попросит тебя позировать в свободное время — он вообще жуликоватый парень, — а картинки предоставит нам вместо того, чтобы оплатить овощи и фрукты, как он обязан по нашему договору. И еще представит это так, будто он нам делает одолжение.
— Ничего подобного, — вмешался Джордж. — Ее содержание я оформлю, как деловые расходы, моя очаровательная Жанет. И должен тебе сказать, что она стоит дороже, чем мои взносы на питание — по крайней мере раза в полтора.
— Согласна. Но не в полтора, а в два. По крайней мере. И не торгуйся, ты ведь ничего ей не заплатишь… Кстати, а в твоей студии она тебе не нужна? Я имею в виду — в лаборатории?
— Ценная мысль! Она витала где-то на задворках моего сознания, и… Спасибо тебе, бесценная наша, за то, что ты извлекла ее на свет Божий! — Он повернулся ко мне: — Мардж, ты не продашь мне одно яичко?
Он застал меня врасплох. Я постаралась сделать вид, что не поняла:
— Но… У меня нет никаких яиц!
— Есть, есть! И на самом деле — много. Гораздо больше, чем понадобится тебе самой. Я имею в виду яйцеклетки. В лабораториях за яйцеклетки платят гораздо дороже, чем за сперму — простая арифметика. Ты поражена? Я тебя шокировал?
— Нет… Только удивил. Я думала, ты художник.
— Мардж, — вмешалась Жанет, — я говорила тебе, что он — артист во многих смыслах. Это правда. С одной стороны, он — старший профессор тератологии в Университете Манитобы, с другой — он главный технолог Ассоциации генетических лабораторий и великий специалист по яслям. Это, кстати говоря, требует большого артистизма и очень высокой квалификации. При этом он недурно управляется с холстом и красками. А также с приборной панелью компьютера.
— Это точно, — кивнул Жан. — К чему бы Джордж ни прикоснулся, он — мастер. Но зря вы, двое, обрушили это на Мардж. Она же наша гостья… Многие люди очень огорчаются, когда слышат разговоры о манипуляциях с генами… Особенно с их генами.
— Мардж, я огорчил тебя? Прости, я не хотел…
— Ничуть. Жан, я не принадлежу к тем, для кого неприятна сама мысль об искусственных людях, или искусственных существах, или ком-то там еще… Да что там, многие мои друзья — ИЧ…
— Ну-ну, дорогая, — мягко прервал меня Джордж, — не надо заходить так далеко.
— Почему ты так говоришь? — спросила я, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал не очень резко.
— Говорю, потому что знаю, потому что работаю в этой области и у меня действительно много друзей ИЧ. Чем я, кстати, горжусь. Но…
— Я полагала, — тут же возразила я, — что ИЧ никогда не знают своих создателей.
— Это правда, и я никогда не нарушал кодекс. Просто я хочу сказать, что у меня есть много возможностей познакомиться с искусственными существами и искусственными людьми (это, кстати, не одно и то же) и завести друзей среди них. Но, прошу прощения, дорогая мисс Марджори, — если вы только не моя коллега по профессии… Нет?
