Александр Афанасьев - Падение Вавилона

И все тут.

Так получилось, что когда за ним пришли – его никто не охранял. В камерах было три человека, все трое мексиканцы, с одним из них Альфредо перемолвился парой слов и узнал, что тот попал сюда за угоны, а вот второй отказался разговаривать наотрез. Человек в полицейской форме и с автоматом спустился вниз, Альфредо отпрянул от решетки, думая, что пришла его смерть – но этот человек сказал: «Привет!» и начертил пальцем в воздухе букву Z – зетас! Потом он достал пистолет, дважды выстрелил по замку – и Альфредо обрел свободу.

Вверху, в самом полицейском участке пахло порохом, гарью, на спине лежал коп и смешно открывал и закрывал наполненный кровью рот. К тому же он был мексиканцем – мексиканец, который стал копом, уже не совсем мексиканец. Альфредо от злости пнул его, а тот, кто спускался вниз его освобождать – выстрелил в полицейского и убил его. Тут был еще какой-то сеньор в костюме и белой рубашке, Альфредо почему-то его испугался, испугался его пристального, недоброго взгляда. Они было пошли к выходу – и тут на улице стали палить так, что Альфредо испугался – а потом ворвался какой-то тип с автоматом и заорал, что надо сваливать…

Видимо, святой Лоренцо[16] сегодня был на их стороне. Он вместе с этим сеньором в белой рубашке ехал во второй машине, когда началась стрельба, а потом первая машина что-то снесла и остановилась. Сеньор в белой рубашке выходил, потом у первой машины было два выстрела – и те, кто ехал в головной машине, перешли в их машину, отчего ехать стало тесно. Потом они поехали дальше, даже мигалку включили.

Потом они на какой-то стоянке пересели в большой белый микроавтобус с глухими боковинами кузова, так что из окон ничего не было видно. Хоть вэн и был очень большой, все равно было тесно, тем более что сидеть было не на чем. Так они ехали еще какое-то время, Альфредо уже привык к мысли о том, что он спасен, что он вернется к себе в родной город, в Мексику… возможно, там придется какое-то время прятаться, скрываться, но все равно он будет жив и на свободе. А может быть, он даже станет известным человеком, тем, кому довелось побывать в лапах у гринго и все равно обрести свободу. Да… наверное, так и будет.

Потом он понял, что в звуки, окружающие его – шум мотора, свист ветра, трущегося о боковины кузова, негромкие разговоры его спасителей – вклинился еще один звук, настойчивый, ритмичный, похожий на звук, какой издают барабаны у хорошего ударника. Он не сразу понял, что это такое, но боевики тревожно зашевелились, а потом один крикнул – вертолет! – и Альфредо понял, что у него опять проблемы…

У каждого человека есть предел, точно так же, как есть предел прочности, например, у металла. Если взять железный лом и пытаться его согнуть, то до какого-то определенного предела он остается таким, каким он был – прямым и прочным. Но если это усилие превзойдет этот порог хотя бы на один ньютон – лом согнется, повинуясь силе, станет мягким для приложенной силы, и его потом уже не разогнуть.

Альфредо, пацан из бедняцкого квартала, был довольно сильным человеком – другие в барриос не выживали. Он, не задумываясь, выхватил пистолет и открыл огонь, когда счел это необходимым для спасения собственной жизни. Он посадил в бочку пацана, несколькими годами младше его, и сжег заживо, потому что так приказал ему старший и потому что он сам считал это правильным и допустимым. Он не сломался, когда его допрашивали, и ничего не сказал. Но вот сейчас, когда до свободы, до жизни было всего ничего – и перед ним вдруг явно замаячила угроза все разом потерять – вот сейчас он сломался. Пошел вразнос.

Один из тех, кто его спасал, встал в полный рост с гранатометом на плече в открытом люке, выстрелил – и исходящее серым дымом копье метнулось вперед, туда, где было только большое облако пыли. Кто-то открыл дверь, начал стрелять, и Альфредо увидел, как его отбросило пулей, и что-то ударило по кузову как молотком. Он ничего не видел, он не знал, что происходит – он знал только то, что сидит в тесном и темном кузове фургона, как селедка в банке, ничего не может сделать… и если он не выберется отсюда, то непременно погибнет.

– Выпустите!

Альфредо Бентес вскочил на ноги и, пихаясь ногами, руками, стал пробираться вперед – к двери, к свету, к разбитым вдребезги окнам. Кто-то отпихнулся от него, как от назойливой мухи, по машине снова ударило молотком, а потом пошло что-то вроде града и кто-то закричал, закричал обреченно и жутко, призывая свою mamasito. Он уже почти пробился к боковой двери, когда по машине стукнуло молотком в очередной раз, а потом его ударило по голове. Ударило так, что из глаз посыпались искры, он замер, пытаясь прийти в себя, но искры не гасли, они становились все ярче и больше, как звезды в ночном небе. Когда-то давно он любил выбираться на крышу их нехитрого жилища и, лежа на нагретом за день куске кровельной жести, смотреть на звезды.

А звезды становились все больше и больше. И вот уже в жизни Альфредо Бендеса не осталось больше ничего, кроме этих ослепительно-ярких, живых, нестерпимо бьющих своим светом в глаза звезд…

Запасной магазин никак не поддавался, он был большим и широким, а винтовка тяжелой, и чтобы втолкнуть его в приемник – надо было иметь изрядное хладнокровие и во всяком случае не дрожащие руки. Первому сержанту наконец-то удалось это сделать, магазин встал на свое место, рука передернула затвор, досылая первый патрон в патронник – и в оседающей пыли Оливер снова открыл огонь по машине, поддерживая бьющие в том же направлении пулемет и пару автоматов. Если эти парни столь опасны, что у них есть гранатомет и с его помощью они сбили вертолет, значит, и церемониться с ними нечего.

Он сам не заметил, как выбил все десять – и только когда он нажал на спуск и ничего не произошло, он понял, что этот магазин тоже пуст.

Оставив винтовку в пыли, он достал «Кольт», оглянулся назад. Двое парней – кажется, Брюстер и Карахан, выбрались из вертолета и прикрывали его, направляя автоматы на изрешеченный фургон. От самого фургона исходил почти незаметный дымок, но сержант видел такое не раз и знал, насколько это опасно. Внутри что-то горит – и взорваться машина может в любой момент…

– Олли, ты цел? – окрикнул его Брюстер.

– Да, сэр! А вы?

– Я тоже! Не хочешь проверить, что там с этими ублюдками?

– Нет, сэр!

– Тогда отступай к нам! Прикроешь вертолет, пока мы эвакуируем раненых!

– Да, сэр!

В этот момент фургон взорвался. Это выглядело совсем не как в кино – просто сильный хлопок – и ярко-желтое пламя охватило кузов снизу, одновременно со всех сторон. Вообще-то нужно было принять меры к тушению и спасению выживших. Но ни сержанту, ни кому другому делать этого не хотелось.