Афган - Сергей Линник
Пока развернулся, Ким уже почти скрылась за той самой микровозвышенностью, которая отделяла нас от места взрыва. В итоге догнал я ее уже, когда она нырнула в толпу комендачей, оказавшихся, как и мы, поблизости.
Естественно, инициатива имеет инициатора. Как говорилось по другому поводу, исключений нет. И какая-то деревянная хрень, горящая к тому же, прилетела Жене на левое плечо за секунду до того, как я схватил ее за шкирку. Польза, конечно, от нее была – собой Ким прикрыла лежащего на земле раненого. Но меня это волновало мало.
– Ты что творишь?! – закричал я. – Тебя чего сюда понесло? А привалило бы сейчас, кто помощь оказывать будет? Бегом марш на свое место!
Женя обиженно засопела, пошла вперед, гордо задрав нос. Типа не подходи ко мне, я обиделась. Детский сад, честное слово! Я и догонять не стал поначалу. Только когда она схватилась за плечо, я обратил внимание, что левый рукав, на который рухнула деревяшка, разорван.
Ускорил шаг, сравнялся с Женей. Ого, да тут обработать надо – ссадина довольно большая. Полоскать мозги Ким я не стал, взрослая уже, должна понимать, что у нас тут не Голливуд с Рэмбо в главной роли, и каждый занимается своим делом.
Дошли до расположения быстро, с приятным бонусом в виде молчания. Сдал Женю санинструктору. Тут она решила опять норов показать, дескать, не надо, я сама. Ага, извернешься и зубами бинт держать будешь. К сожалению, лицезреть боевую подругу без верхней одежды не довелось, да и не до того было.
Георгадзе отправил меня на площадку сортировки. Копец заболел, похоже, пневмония оказалась не мечтой. Дали санинструктора и фельдшера. Я даже не ставил под сомнение необходимость этого – количество пострадавших еще неизвестно, лучше перебдеть. Да и мне практика какая-то будет. Успел только надеть халат и перчатки. Начальник никуда не ушел, остался, не то проверять, не то помогать. Скорее всего, и то, и другое.
Ждать пришлось недолго. Первым был рядовой со скальпированной раной головы. Его комендачи притащили. Даже бинтовать не стали: огромный лоскут кожи почти лежал на плече.
– Не молчи, Панов, рассказывай вслух, что делать будем! – запустил процесс Георгадзе.
– Наша задача – выделить тех, кто нуждается в оказании помощи на данном этапе, поставить синдромологический диагноз, определить тяжесть состояния и направить для оказания медицинской помощи, оказывая ее в первую очередь более тяжелым. К организации триажа [2] привлекают самого опытного из имеющихся специалистов, – ввернул я цитату из учебника по военно-полевой хирургии.
– Так я здесь, никуда не ухожу. Ну пусть так, почти правильно изложил, – махнул рукой Георгадзе. – С этим что?
– В перевязочную.
– Так командуй! Эти беременные курицы без приказа в сортир сходить уже не могут! Сколько времени у тебя на одного раненого?
– На первом этапе сорок секунд…
– Ты уже на втором! – оборвал меня Георгадзе.
– От двух до пяти минут, – вспомнил я.
– Похоронишь на хрен половину с такими темпами, если поток пойдет, – заметил капитан. – Конвейерный метод знаешь?
– Фельдшер с регистратором начинают осматривать второго больного, пока врач с другим фельдшером и регистратором…
– Знаешь, хорошо, – оборвал меня Георгадзе. – Не приведи господь нам такое только, – тихо добавил он.
Прибежала Фурцева. Раскрасневшаяся, с шальными глазами. Ну да… Первый прилет в жизни. И явно не последний. Обстрелы производят впечатление. Но начальник быстро лишних разогнал, пообещав озадачить тех, кому делать нечего. А Марию моментально прикомандировал к нам.
За пригорком время от времени продолжало взрываться, но уже тише и реже. Три зеленые ракеты ознаменовали окончание шухера. Вот тут раненые и поперли. Сортировка – штука жестокая, кто ее проводит, берет на себя роль Бога, напрямую говорит – вот этого лечим, а этот ждет. Если поток большой, то реально приходится принимать решение – вот этот умрет, а за этого поборемся. Сейчас не так, можно даже оказывать какую-никакую помощь тем, кому она действительно нужна. Тем более что некоторых из-за мизерного расстояния тащили без всяких перевязок.
Где хоть я умудрился так извозиться в крови? Наверное, от того, первого, со скальпированной раной.
На носилки уложили сержанта с развороченным животом. Вот черт! Неаппетитное зрелище. Большой сальник разворотило, петли кишечника торчат наружу. У меня, как у первокурсника какого-то, во рту начала обильно продуцироваться вязкая слюна. С чего бы? Всякого добра вроде в жизни навидался, даже кишки на «скорой» были. Во время аварий. С трудом сглотнул, дал себе мысленную пощечину. Только не проблеваться!
Ладно, дело не наше, собирать в кучку содержимое живота не я должен. Но вот с обильным кровотечением из бедра придется справляться нам, а то не доживет. Причем парню кто-то наложил жгут, но он почему-то не работал. Я ощупал ногу. Вот же долбодятлы… жгут повязали поверх пачки сигарет и еще какой-то хрени в кармане. Фельдшер вывернул карман, перетянул жгут. Рядом бессмысленно суетилась «неродственница».
– А мне, мне что делать?
– Снимать трусы и бегать! – заорал я, взбешенный. – Фломастер давай!
Медсестра протянула мне фломастер из набора, я посмотрел на часы, на лбу сержанта написал время. Тот уже закатил глаза, орать почти перестал.
– Это можно было сделать? – спросил, даже не надеясь услышать ответ. Понятно, что растерялась, но бесит, что кроме своих дел приходится и за этой звездулей следить.
Дальше будут уже работать хирурги. Рана на животе, к счастью, почти не кровила. Я оглянулся, чтобы оценить фронт работ. И он был. На ряды носилок, составлявших сортировку, притащили еще пятерых.
Трое сильно окровавленных солдаты – поди разбери, что у них. Травматическая ампутация верхней конечности на уровне плеча. Один обгоревший на пожаре. Еще двое с осколочными ранениями груди. Боец без глаза – держит его в руках, орет так, что парень с кишками позавидует. Ага, Георгадзе понял, что я не успеваю, подключился. Спасибо ему. Тут-то меня все-таки и накрыло. Блеванул супчиком на желтый афганский песок. Сплюнул кислятиной вдогонку, протянул руку санинструктору:
– Салфетки дай.
Одной вытер рот, второй протер руки – и вперед. Мой конфуз никого не заинтересовал. Вообще.
Когда сортировочная площадка опустела, я собрался идти переодеваться, но меня остановил Георгадзе.
– Ладно, почти справился, студент. Ошибка твоя какая самая главная?
Перешел
