Война Кланов. Медведь 1 - Алексей Калинин
Охота на берендейку
Всю ночь мы охотимся на берендейку. Всю ночь мы пытаемся выследить её по запаху, следу, но безрезультатно. Красные лучи рассвета встречают нас в поле, у расколотой березы. Возле той самой, где мы переодевались в первый раз. Четыре оборотня у поврежденного дерева – картина не для слабонервных.
– Мы здесь впервые поцеловались с Мариной, – хрипло дыша, рычит Федор.
Не успел отзвучать последний отзвук его рыка, как шмякает смачная плюха – Иваныч огревает нерадивого ученика по уху.
От души, от чистого сердца.
Федор катится по полю мохнатым мешком, но тут же вскакивает на ноги и скалится на учителя. Огромный Иваныч против суховатого и поджарого Федора. На фоне пробуждающейся зари две лохматые фигуры, точно заросшие мхом кряжи, склоняются друг к другу. Мы с Вячеславом наблюдаем за дуэлью взглядов, пока Федор не опускает голову.
– Объяснить за что?
– Не надо, и так понял, – бурчит Федор, – что делать-то будем?
– Отправляемся домой, не нужно светиться перед людьми. Ты! – чёрный коготь упирается мне в грудь. – Ты едешь к своему другу-охотнику и привозишь его с тёткой. Мы же будем ждать возвращения Марины дома. Всем всё ясно? Или кому-нибудь ещё раз по уху врезать?
– Всем ясно, Михал Иваныч! Не надо нагнетать, – рявкает Вячеслав и срывается с места.
Мы мчимся следом. Четыре огромных страшных зверя, четыре машины для убийства, четыре грозовые тучи, состоящие из мышц, клыков и когтей. У места, где оставили одежду, перекидываемся в людей. Как нас никто не увидел – ума не приложу.
Часом позже я выезжаю из «Медвежьего». Вячеслав обещает присмотреть за двумя «сведенцами». За Иванычем и Федором.
Я еду с замиранием сердца – в любой миг может выскочить та самая, нежная, ласковая хозяйка, что убила столько народа и, возможно, будет убивать ещё. Может выскочить из зарослей елей, из-за темно-коричневых стволов сосен, из березовой рощи, из любого оврага по дороге.
Зачем она так?
Я не верю, что это она сделала. Не могу поверить: Марина любит Федора, хранит ему верность. Приготовила вкуснейшие пироги, помогала мне на первых порах. Да, она сделала меня оборотнем, но всё же…
Григорьевна с разорванным горлом на картошке…
Парни в джипе…
Нет, я не верю. Не верю, но еду за охотником на оборотней. Ещё несколько километров, и я на месте.
Мимо пробегают деревья, смазываются зеленой волнистой линией придорожные кусты. Черными зонтиками поднимаются прошлогодние шапки борщевика. Маленькие полевые цветы выглядывают из оврагов: такие обаятельные в своей неказистости, не кричащие о своей красоте, как розы или нарциссы, но пахнущие солнцем. Если бы солнечный свет мог источать ароматы, то он пах бы именно луговыми цветами, ромашками, колокольчиками, васильк…
Бамм!
На горизонте показывается село Александра, когда меня бросает назад. Я словно налетаю на невидимую стену, но машина двигается сквозь неё!
Меня тараном выкидывает из водительского кресла, только крякает сломанная спинка. Подголовник больно врезается в шею, когда меня опрокидывает назад и несет кубарем к задним дверям. Что-то звонко хрустит, то ли шея, то ли задние сиденья по бокам «буханки». На долю секунды меня впечатывает в задние двери машины. Прозрачная стена, по твердости не уступает бетонной и продавливает сквозь уставший металл.
Я оказываюсь прижат к твердому металлу, а невидимая стена ломает переносицу, лицевые кости, ребра и плющит грудь. Я завис словно цыпленок табака в миниатюре молодого Ярмольника. Машина продолжает двигаться. Стена плющит. Кости хрустят. Тело сдавливает многотонным прессом.
– А-а-а!!!
Сдавленный стон из груди не успевает прерваться, когда щеколда выскакивает из пазов и дверцы распахиваются. Меня пинают великанским кирзовым сапогом, и я, как пробка из бутылки шампанского, вылетаю из створок.
– А-а-а!!!
Острые осколки щебня сдирают кожу на щеке… Дорога ударяет по телу пыльной подошвой. Меня подкидывает и тащит по песку. Поднимается туча пыли, она сразу же кидается в легкие и вызывает натужный кашель.
Я могу дышать!
Какое же счастье просто вдыхать свежий воздух!
Неподалеку раздаются выстрелы ломаемых веток – машина без управления съезжает с дороги и заваливается в стоковую канаву. С распахнутыми дверьми и урчащим мотором она напоминает вылезающего из болота гиппопотама.
Там, за прозрачной стеной…
Я лежу на спине и смотрю, как в небе летают всполошенные треском вороны. Птичьи пятна-гнезда чернеют на высокой осине. Летающие, каркающие, не знающие горя, наглые и самоуверенные птицы – я смотрю на них и понемногу ощупываю тело. Вроде бы обошлось, можно попытаться встать.
Болью отзываются разбитые колени, сквозь прорехи виднеется голое тело и алые ссадины. Подорожник приходится как нельзя кстати.
Что же это за стена?
Я подхожу к тому месту, где виднеется отпечаток моего падения. Хочу пройти дальше, но стопа ударяется о твердый воздух. Другого описания не подбирается – именно твердый воздух, прозрачное пуленепробиваемое стекло.
Немного поиграв в мима, сучащего руками по невидимой поверхности, я сажусь ждать. Ждать прохожего, проезжающего, проплывающего и проползающего – любого, кто может вызвать Александра с тетей Машей.
Не проходит и часа, как со стороны Южи приближается красная «девятка». Я машу руками со скоростью взбесившейся мельницы и бросаюсь навстречу. Две вороны, что копались в придорожной зелени неподалеку, испуганно взлетают, громко протестуют против моих резких движений. Пожилой водитель жмет на тормоза, моргает сигнал поворотника.
На пассажирском сидении сидит соседка Александра, похоже, что едут с субботнего рынка – на задних сиденьях виднеются авоськи с вещами. Не понимаю, что им говорю и как, но стараюсь быть очень убедительным. И прошу, прошу, прошу позвать Александра сюда.
– Милый, да что с тобой случилось-то? Может, уснул за рулем? – ахает соседка, когда видит машину в канаве.
Я что-то отвечаю. Несу какую-то глупость. И снова прошу позвать Александра.
Мужчина предлагает помощь, протягивает аптечку, но я талдычу своё. Они обещают рассказать обо мне и уезжают прочь.
Проскакивают сквозь твердый воздух, как ни в чем не бывало. Даже не задержались ни на секунду.
Я удивленно смотрю вслед машине, может это только на меня влияет? Вроде как веревочка на заборе Марины?
Камень пролетает сквозь преграду, ветка пролетает, я бьюсь о стену. Больше не решаюсь экспериментировать. Присаживаюсь на корточки и думаю о дальнейшем: как мне вести себя с Александром, о чем говорить, рухнут наши дружеские отношения из-за того, что мы по разные стороны баррикад?
Из-за крайнего забора показывается неспешно идущая пара. Александр и тётя Маша. Идут как по воздуху, под ногами не поднимается дорожная пыль, лица спокойные и невозмутимые. Я чувствую, как в глубине души шевельнулся
